Эдди с матерью продумали все до мельчайших подробностей. Девочке было всего шесть лет, но Арнхальдты были согласны подождать. Когда ей исполнится восемнадцать, они объявят во всеуслышание, что приемная дочь Эдмунда – княжна Ксения Иванова, законная владелица раджастанских копей. Юридической стороной займутся лучшие юристы Германии.
Особое место в планах Арнхальдтов уделялось и новой жене Эдмунда – Верити. Девушка была нужна им как свидетельница. Если она вздумает артачиться – семья стального барона найдет достаточно эффективные способы заставить ее давать необходимые показания.
А пока на протяжении двенадцати лет Эдди предстоит играть роль заботливого и любящего отца: у девочки не должно быть никаких сомнений в том, кому поручить управление копями. А потом… потом Ксению-Азали надо будет выдать замуж за сына Эдди – Оги: вот тогда-то наконец Арнхальдты станут законными владельцами вольфрамитовых месторождений…
Пожилая баронесса величественной походкой приблизилась к своей новой невестке и подставила ей щеку для поцелуя.
– Надеюсь, ты будешь счастлива в этом доме, – медленно протянула она. Потом, обернувшись к Азали, баронесса добавила: – А ты, детка… ты скрасишь остаток моих дней. Добро пожаловать в Хаус-Арнхальдт. Я хочу, чтобы ты твердо знала: отныне это твой дом.
ГЛАВА 30
Дюссельдорф
С каждым днем жизнь в Хаус-Арнхальдте все больше и больше напоминала Мисси тюремное заключение. Ей выделили комнату на втором этаже – прямо напротив комнаты Эдди, но он никогда не заходил к ней. Будние дни барон проводил в правлении фирмы в Дюссельдорфе или на заводе в Эмсене, по выходным ездил охотиться и ходил в гости. Но ни разу он не взял с собой молодую жену.
Мисси подозревала, что роман Эдди с графиней Гретель продолжается, но доказательств у нее не было: ведь за два месяца, что прошли с того дня, когда ее нога впервые ступила во владения Арнхальдтов, она ни разу не имела возможности покинуть Хаус-Арнхальдт.
С той самой злосчастной ночи на борту «Маджестика» Мисси ни разу не была наедине с мужем. Она даже не знала, в каком он расположении духа, как идут дела у него на фирме. Мисси не могла понять, почему Эдди так к ней равнодушен: ведь если даже в тот раз она не сумела удовлетворить его страсть, то причиной этому была лишь ее неопытность. Она ведь могла еще всему научиться.
Мисси решила приложить все усилия, чтобы понравиться мужу: каждый вечер, прежде чем спуститься к ужину в огромную залу с готическими окнами, она с особой тщательностью выбирала наряды, подолгу просиживала перед зеркалом, расчесывая длинные пряди своих каштановых волос, примеряя украшения в тон к платью. Увы – все было напрасно: никто не обращал на нее внимания. Манфред и другие слуги молча подавали еду, а Эдмунд и его мать, баронесса Ютта фон Арнхальдт, разговаривали за столом исключительно по-немецки. Мисси, потратившая в свое время долгие годы на изучение древнегреческого и латыни, не понимала ни слова на языке Гете и Шиллера. Мать и сын Арнхальдты обращали на нее не больше внимания, чем на муху на абажуре тяжелой кованой люстры. Чувствуя на себе любопытные взгляды слуг, она старалась как можно скорее справиться с ужином и, извинившись, уходила к себе, не дожидаясь окончания трапезы.
С чувством глубокого отчаяния поднималась она по старинной дубовой лестнице и бежала по темному коридору в свою комнату. Единственное, что удерживало ее в замке, было счастливое личико возвращающейся с очередной прогулки по парку Азали. Мисси видела, что девочке здесь хорошо. Если бы не это – она давно бы распростилась с Эдди и уехала из этого места.
С другой стороны, уехать из Хаус-Арнхальдта было не так-то легко. Мисси с тоской глядела в узкое стрельчатое окно своей комнаты. Вокруг – насколько хватал глаз – простирались леса. Она находилась в незнакомом месте, в чужой стране. К тому же, у нее не было в кармане ни гроша. Эдди считал излишним давать ей карманные деньги. Он был по-своему прав: Мисси жила на всем готовом.
Совершенно в других условиях оказалась Азали: Арнхальдты предоставили ей две светлых, солнечных комнаты на первом этаже: уютную маленькую спаленку, специально к ее приезду обитую ярко-зелеными штофовыми обоями, и просторную комнату для игр, буквально до самого потолка набитую всевозможными игрушками и настольными играми. По соседству находилась учебная комната, в которой девочка ежедневно занималась с гувернанткой немецким языком, а также две комнаты для Бэлы – спальня и гостиная. Каждый день в пять вечера Мисси спускалась в эту небольшую гостиную и пила чай вместе с Бэлой и Азали. Это были самые счастливые моменты в замке, и Мисси с нетерпением ждала, когда стрелки больших настенных часов в ее комнате покажут без пяти пять. Она имела возможность видеться с «младшей сестричкой» только во время этих чаепитий – у Азали было очень насыщенное расписание: уроки верховой езды на недавно купленном пони, уроки плавания в крытом бассейне, уроки классического танца, на которые девочку ежедневно возили в Дюссельдорф, и, конечно, постоянные занятия немецким.
Не спеша прихлебывая чай, Бэла сокрушенно качала головой.
– Ах, не нравится мне все это, мисс Верити, – произнесла она громким сценическим шепотом. – Что они вытворяют с ребенком?! Целыми днями вдалбливают ей, какие замечательные Арнхальдты – самые богатые, самые известные. Заставляют ее разговаривать исключительно по-немецки – у тебя, мол, теперь папа-немец, а сама ты – маленькая немецкая девочка. А как же вы, мисс Верити? Вы ведь ее сестра, не так ли? Почему же никому не приходит в голову и вас обучить этому языку, чтобы вы могли непринужденно ворковать на нем с вашим мужем-немцем? Что-то здесь не то – чует мое сердце. Эти люди стараются оторвать ребенка от вас – от вас и от меня. В этом возрасте за детьми нужен глаз да глаз, а то – глазом моргнуть не успеешь, как наша очаровательная мисс Азали превратится в этакую немецкую фройляйн.
Всю ночь, ворочаясь в постели, Мисси думала о словах Бэлы. Добрая няня была права: эти люди делали все, чтобы оторвать Азали от Мисси; они поощряли ее интерес к немецкой речи и осыпали ее похвалами, даже когда девочка делала грубые ошибки. Но зачем? Может быть, они просто любят Азали? Но Мисси слишком хорошо помнила взгляды Эдди Арнхальдта и его матери– ледяные, безжалостные – и прекрасно понимала, что об искренности чувств и речи быть не может.
Вместе с тем, супружеские отношения становились с каждым днем все холоднее и холоднее, и Мисси понимала, что, если так пойдет дальше, ей придется рано или поздно поставить перед Эдди вопрос о своем возвращении в Нью-Йорк. Конечно, ее не радовала перспектива ославиться на весь мир, не найдя пути к сердцу своего мужа, но все же это было гораздо лучше, чем терпеть этот тюремный режим.
Когда в один из субботних дней Эдди остался дома, Мисси решила, что настал подходящий момент для объяснений и, надев строгое шерстяное платье синего цвета и убрав волосы в пучок (ей казалось, что в таком виде она выглядит старше и серьезнее), направилась в его кабинет.
Она постучала в дверь и стала ждать. Никто не отвечал. «Наверное, он вышел погулять», – подумала девушка. Громко позвав его по имени, она толкнула дверь и вошла в кабинет.
В комнате никого не было, но резкий запах вонючих турецких сигарет и раскрытая книга свидетельствовали о том, что барон лишь ненадолго отлучился. Мисси решила подождать. Она с интересом оглядела кабинет мужа – ведь за два месяца, проведенных в Хаус-Арнхальдте, она была здесь всего один раз, когда баронесса Ютта устроила для нее экскурсию по замку. Еще тогда Мисси удивило, какие странные предметы стоят на рабочем столе Эдмунда – массивная серебряная лампа, три телефонных аппарата, огромная неуклюжая медная пепельница, модели выпускаемых компанией Арнхальдта вооружений, сделанные из чистого серебра. Еще тогда Мисси показалось, что все в этом доме непропорционально больших размеров – хозяева явно страдали гигантоманией. Даже книги на стеллажах были все как одна толстые, в крепких кожаных переплетах.
Не зная, чем заняться в ожидании мужа, Мисси стала смотреть на висевшие вдоль стен картины: ее взгляд остановился на небольшом пейзаже кисти неизвестного автора. Но не сам пейзаж привлек внимание девушки – она заметила, что картина скрывала вделанный в толщу стены сейф. Сейчас дверца сейфа была приоткрыта; очевидно, барон был уверен, что никто не осмелится в его отсутствие зайти в кабинет. Мисси подошла и – о, ужас! – увидела знакомый предмет – ту самую брошь в виде герба Ивановых, которую подарил ей Миша!
От неожиданности Мисси пошатнулась, к горлу подступил комок: она снова вспомнила предостережения княгини Софьи, сотни раз говорившей ей о недопустимости выставлять на продажу фамильные драгоценности Ивановых. ЧК ничего не забывает, говорила старая княгиня, наследство князя Михаила – слишком лакомый кусочек, чтобы от его поисков отказались просто так.
Но кроме знакомой до боли броши Мисси разглядела в глубине сейфа еще один знакомый предмет – большой лист, скрепленный красочной сургучной печатью. Она взяла бумагу в руки и прочитала: «Договор об аренде копей Ивановых в Раджастане. Заключен между правлением компании Арнхальдтов и правительством Российской Советской Социалистической Федеративной Республики 1 января 1918 года». Документ был подписан Михаилом Александровичем Ивановым. Мисси сразу поняла, что это подделка – к этому времени князя Миши уже не было в живых.
Страшная догадка пришла в голову Мисси: вот, оказывается, зачем семейка Арнхальдтов так нянчится с Азали. Они догадались, что она – дочь Миши. Но что им надо от девочки? Неужели они действовали заодно с ЧК?! В ужасе смотрела Мисси на Мишину брошь, пытаясь понять, что на уме у стального барона и его мамаши. Инстинктивно она протянула руку к любимому украшению и опустила его в карман. В этот момент она услышала голос Эдди. Он стоял в коридоре и давал какие-то указания Манфреду. Мисси в панике огляделась: прятаться было негде, бежать – некуда.