– Ну что ж, в принципе неплохо, – с видом знатока произнес С. 3., когда просмотр закончился. За годы жизни в Голливуде он, кстати, совершенно потерял свой местечковый акцент. – Рауль неплохо поработал в «Неравном браке», да и вы отлично сняли этот кусочек из «Бродвея».
Дик улыбнулся и проговорил:
– Знаете, С. 3., по-моему, сейчас наступает новая эпоха в истории кино. Появление звуковых фильмов в корне должно изменить все представления о кинематографе: фильмы станут более реалистическими, актерам придется играть совсем не так, как сейчас. Думаю, мы не обойдемся без новых лиц, С. 3. Скажу больше, именно сейчас нам необходимо найти новую звезду.
Зев улыбнулся. Энтузиазм был одним из главных достоинств Дика. Рядом с таким увлекающимся молодым человеком всегда должен был находиться кто-то трезвый, рассудительный – иначе Неверн обязательно бы разорился и погубил все дело. Наверное, именно поэтому им было так хорошо в паре – прагматик Эбрамс уравновешивал романтика Неверна.
– Вы, кажется, собирались мне что-то показать, Дик? – проговорил С. 3., наливая себе коньяк.
Дик вставил в проекционный аппарат последний ролик– на экране появилась голая сцена в одном из павильонов киностудии. На ней стояла юная стройная девушка, грациозно скрестившая руки поверх шифоновой юбки. Девушка медленно подняла голову и поплыла по сцене. Она кружилась и кружилась, длинные пепельные волосы развевались вокруг головы. Наконец музыка закончилась, девушка подошла к самому краю сцены и произнесла:
– Меня зовут Азали О'Брайен. Мне пятнадцать лет, я учусь в Голливудской школе. С самого раннего детства мне хотелось танцевать, а еще больше – сниматься в кино. Спасибо вам, мистер Неверн, что предложили мне сняться в кинопробе.
Дрожащей рукой С. 3. снял очки. Сердце бешено стучало, он приложил руку к груди, словно мог приглушить этот стук.
– Это еще не все, – улыбнулся Дик. – Я снял ее в маленькой сценке.
– Берите ее, – перебил его С. 3.– Тысяча долларов в неделю. Контракт подпишем завтра.
Дик изумленно посмотрел на Эбрамса – председатель правления «Мэджик» встал и направился к двери. Дику показалось, что с Эбрамсом что-то случилось.
– Извините, С. 3.– крикнул ему вслед Неверн, – с вами все в порядке? Вы очень плохо выглядите. Может быть, позвонить врачу?
– Я твердо решил, – отчеканил С. 3., как бы не слыша испуганного крика Неверна. – Контракт должен быть подписан завтра. Тысячу в неделю, и ни цента меньше.
Они поднялись наверх. Остановившись на пороге большого зала, С. 3. нахмурился и проговорил:
– Послушайте, Дик, она ведь несовершеннолетняя. Контракт должен быть подписан либо родителями, либо опекуном. Вы знаете ее семью?
– Конечно, знаю, – улыбнулся Неверн. – Я уже много лет знаком с ее матерью. Завтра же обе они будут в вашем офисе.
До самого утра Зев ходил взад и вперед по дому, с нетерпением прислушиваясь к тиканью часов. Он походил на дикого льва, оказавшегося в неволе и с нетерпением ожидающего часа своего избавления из ненавистной клетки. На рассвете он принял душ, надел новый элегантный костюм, светлую рубашку и аккуратно завязал свой любимый шелковый галстук. На нем были итальянские ботинки, из кармана жилета выглядывала платиновая цепочка швейцарских часов. Зев придирчиво посмотрел на свое отражение в зеркале, еще раз поправил галстук, вложил в нагрудный карман цветастый шелковый платок– от волнения у него дрожали руки. Позвонив по внутреннему телефону в гараж, он вызвал машину к подъезду особняка и, присев на край дивана, стал с волнением думать, какова же будет эта долгожданная встреча.
В половине девятого ему в офис позвонил Дик Неверн– он сообщал, что семейство О'Брайен прибудет на киностудию «Мэджик» ровно в двенадцать.
С. 3. плотно прикрыл дверь и стал ходить взад и вперед по кабинету. В десять часов он попросил секретаршу немедленно разыскать шофера – ему срочно понадобилось съездить домой. Переступив порог особняка, он опрометью бросился в душ, надел другой костюм, практически не отличавшийся от предыдущего, постоял минут десять перед зеркалом и поехал обратно на студию.
А вдруг Мисси уже забыла его? Вдруг она встретит его холодно и неприветливо? Вдруг ей неприятно вспоминать о своей жизни на Ривингтон-стрит, и все, что с ней связано, вызовет у нее лишь неприязнь? Зев не знал, что стало с ее мужем, не знал, есть ли у нее дети. А самое главное, он боялся, что за эти годы Мисси могла измениться.
Ровно в полдень секретарша позвонила Эбрамсу и сообщила, что в приемной сидят мистер Неверн и Азали О'Брайен с матерью.
– Пригласите их зайти, – распорядился С. 3.
Он поднялся со стула и, опершись левой рукой на стол, устремил взгляд на дверь.
Она выглядела точно так же, как в те далекие годы. При виде председателя правления ее огромные фиалковые глаза раскрылись еще больше, и она воскликнула:
– Боже мой! Зев, неужели это вы?! Вы и есть тот самый С. 3. Эбрамс! Вы – это студия «Мэджик»!
В душе Абрамски пробудились давно забытые чувства: значит, за все эти годы все осталось по-прежнему. Зев широко развел руки и, глядя Мисси прямо в глаза, произнес:
– Я сделал все это ради вас, Мисси.
ГЛАВА 39
До Азали дошли слухи, что, если бы не старая дружба Мисси с С. 3. Эбрамсом, ее едва ли пригласили бы сниматься в первом полнометражном звуковом фильме компании «Мэджик». Она старалась не принимать это близко к сердцу и все внимание, все силы вкладывала в ежедневную работу над своей ролью в «Мариэтте», слушая наставления своего учителя Дика Неверна. Съемки доставляли Азали огромное наслаждение—она практически не уставала. Иногда, просматривая по вечерам отснятый материал, она с трудом могла поверить, что эта девушка на экране и она – одно лицо, а то, что у нее появился псевдоним – Эйва Адэр – лишь усиливало ощущение раздвоенности.
Роза и Мисси решили сделать все, чтобы Азали не слишком возгордилась: разговоры о будущей карьере кинозвезды в доме были строго-настрого запрещены. Девочке регулярно напоминали, что «восходящая звезда Эйва Адэр», на самом деле Азали О'Брайен, пятнадцатилетняя девчонка, которой надо прежде всего окончить школу.
Азали, в общем, нравилось возвращаться по вечерам домой, где она снова становилась ребенком, которому положено было выпивать стакан теплого молока и выгуливать собаку, но настоящая жизнь была там – в павильонах студии «Мэджик», и она с нетерпением ждала утра, чтобы вновь стать Эйвой Адэр.
Азали знала, что многие стали ей завидовать. Еще бы – она ведь теперь каждую неделю получала столько денег, что другим не удавалось заработать за несколько месяцев. Ей было ужасно обидно, потому что деньги интересовали ее меньше всего. Она готова была сниматься задаром – просто ради удовольствия.
Дик дал маленькую роль и Рэчел. Теперь каждое утро, в половине седьмого, обе они садились в роскошный «Линкольн», который присылал за ними С. 3., и ехали на студию, высмеивая пламенные чувства партнера Азали по фильму – восемнадцатилетней звезды Уилла Мекка: недавно, отозвав Азали в сторонку, юноша признался ей в любви.
– Да, вот такая любовь! – со смехом говорила Азали, прижимаясь к Рэчел. – Интересно, что бы ты сказала, прицепись к тебе такой крокодил? На мой взгляд, Дик и то красивее.
– Как сказать, – протянула Рэчел. – У твоего Уилла хорошие зубы… – И обе они еще громче расхохотались.
Рэчел было восемнадцать лет. Унаследовав от Розы мягкие черты лица и красивые задумчивые глаза, она по праву считалась одной из самых симпатичных девочек на Фаунтин-авеню. В последнее время они очень сблизились с Азали. В свободные часы девушки часто сидели вместе на крыльце дома, говорили о кино и поверяли друг другу свои секреты: Рэчел призналась, что влюблена в кинозвезду интеллектуала Ральфа Лэена, а Азали – что просто с ума сходит по парнишке из Санта-Моникской школы, по выходным торгующему содовой возле аптеки.
Средняя дочь Розы, Ханна, на два года старше Рэчел, обладала более практичным умом, чем младшая сестра. Оставив романтические мечты, она устроилась работать на биржу труда. Начальство постоянно устраивало ей взбучки – добрая девушка слишком часто руководствовалась не профессиональными качествами, а тем жалким видом претендентов на свободные места.
Старшая сестра, двадцатидвухлетняя Соня, уже несколько месяцев жила в Сан-Франциско. Она работала учительницей и даже успела обручиться с молодым человеком из приятной еврейской семьи среднего достатка.
Появился постоянный «кавалер» и у самой Розы – вот уже целых три года владелец скобяного заводика в Питтсбурге по имени Сэм Брокман во время своих частых визитов в Голливуд останавливался в «Розмонте». Но Роза не спешила ответить согласием на его предложение руки и сердца.
– Нет уж, – говорила она Мисси. – Хватит с меня одного Меера Перельмана! Вдруг и этот такой же? Надо сначала получше присмотреться.
Конечно, в глубине души она прекрасно знала, что Сэм Брокман – приличный человек, но менять привычный образ жизни Розе не хотелось: во-первых, пришлось бы бросить свои пансионы, а во-вторых, в этих ежемесячных встречах с Сэмом было столько романтики… Он осыпал Розу цветами, водил ужинать в ресторан, как-то раз они съездили на остров Каталины. К тому же, Роза слишком ценила свою независимость – она твердо решила не позволять никому из мужчин понукать ею.
Но вот по Голливуду поползли сенсационные слухи: в павильонах и конторах, магазинах и ресторанах судачили о том, что у загадочного С. 3. Эбрамса наконец появилась личная жизнь. Более того, у этой личной жизни было свое имя – Мисси О'Хара. Вскоре в некоторых весьма солидных журналах появились их фотографии с такими подписями: «Директор компании «Мэджик» С. 3. Эбрамс в обществе постоянной спутницы Мисси О'Хара на премьере своей последней киноэпопеи» или «Очаровательная Мисси О'Хара и С. 3. Эбрамс на банкете в честь завершении съемок «Детей несчастья».
Людей, долго работавших с Эбрамсом, больше всего поражало то, что он ни разу не попытался возмутиться по этому поводу, а уж об официальных требованиях напечатать письменное опровержение слухов и речи не шло. Более того, однажды утром, заглянув в кабинет председателя правления, Дик Неверн обнаружил, что С. 3., блаженно улыбаясь, рассматривает очередной журнал, на развороте которого запечатлен он сам в обществе Мисси.