– Тогда вызывай.
– Сколько? Две, три, шесть?
– Нас же трое, – напомнил Вадим.
Сурен рассмеялся:
– Мне не положено. Я на работе. Вы на себя рассчитывайте.
– Тогда п-п-по одной. Мне и Вадику. Зачем нам больше?
– Ладно, я вызову десяток, а вы себе выберете. Девки у нас табунами ходят, хохлушки, белоруски, кого только нет… Сегодня я угощаю.
Сурен взял трубку и прошелся по кнопкам.
– Старшина, взвод в ружье, – и улыбнулся гостям – Через часа два будут. Вы как раз покушать успеете.
Дружников отломил кусочек сыра и с удовольствием его пожевал.
– Полиции не боишься?
Сурен посмотрел на него с удивлением:
– Ты чего, брат? С ними у меня дружба. С ментами я никого не боюсь. Ребята не дешевые, зато спокойно. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь.
– К-к-к-какие проблемы?
– Откуда я знаю? С регистрацией, или права по пьянке где отберут. Мало ли чего по жизни случается.
Дружников заинтересовался:
– А документы новые твои друзья могут сделать?
– Смотря какие…
– К примеру, паспорта. Допустим, мы с Колей захотим сменить имя и фамилию?
– Дорого, но можно.
– Как дорого?
– Если чистые, штук по пять баксов. Но это не липа. Все по закону, через компьютер. Можешь хоть в Америку ехать.
– А срок?
– Этого не скажу. Сведу вас, а дальше сами договаривайтесь. А что, правда нужно?
– Нужно, друг. Мы с одного секретного проекта соскочили. Приходится концы в воду прятать. Так, кажется, у бандитов говорят…
Сурен внимательно оглядел аспирантов, словно увидел их впервые, и улыбнулся уже совсем другой улыбкой:
– Как говорят у бандитов, не знаю. Общаюсь только с культурными людьми. Но за деньги все можно сделать. В России живем… А фотки у вас есть?
– Зачем?
– Для документов.
– Нет.
– Тогда одевайтесь. Фотограф в соседнем доме.
Дружников подмигнул Николаю:
– У него что ни спросишь – все рядом: шашлыки за стенкой, фотограф в соседнем доме. Ловкий парень, твой Сурен. Браво!
– Хочешь в Москве жить, умей вертеться, – ответил хозяин заведения и раскланялся, как артист перед публикой.
Суркова возвращалась в Москву, не заезжая домой. Днем ей позвонил лаборант Шаньков и сообщил о краже в апартаментах. Известие молодую женщину ошеломило. Даже не сам факт злодейства, совершенного аспирантами, а сила удара для профессора Бородина. Это она предложила пересадить «h» уголовникам. Это ее идея привела к этим ужасающим последствиям. Она сидела у окна в самой середине вагона и сгорала от желания оказаться в его кабинете. Электричка, связывающая академический городок Дубна со столицей, отличалась старомодным совковым комфортом – мягкие кресла, давно потертые и драные, меньше пассажиров и, как результат, отсутствие духоты. В окне ей навстречу бежал щемящий пейзаж родины. По Савеловской железной дороге он отличался особой задушевностью и красотой, словно с картинок Ивана Билибина. Леса разбегались по холмам и оврагам, временами состав мчался вдоль берегов Волги, а потом старого канала, прорытого сталинскими рабами еще в дни детства ее деда, известного физика Григория Вениаминовича Суркова. Каждый буерак, каждый ручей на пути следования Катерина примечала, как близкого друга.
Она родилась и выросла в Дубне. Ее семья потомственных ученых и сейчас проживала там, хотя последние годы городок утерял былую славу цитадели отечественной высокой науки. Отсюда она пятилетним ребенком впервые попала в Москву. А потом ездила чуть не каждый день уже студенткой биофака МГУ. И сколько раз ездила, столько и любовалась красотами окрестных пейзажей. Они оставались прекрасны в любое время года – и в дымке осенних туманов, и во время весенних гроз и летнего зноя, и зимой, под шапками серебристых сугробов. И теперь, когда молодая зелень, еще сохраняя свежесть весны, матерела зрелой красотой лета.
Но сегодня она всего этого не видела. Перед ее глазами картинкой в мониторе стояло лицо профессора. Она представляла его по-детски растерянные глаза, подрагивающий нос, когда он произносил слова возмущения. Он, такой гордый и при этом беззащитный, подобный удар мог и не перенести. Именно сейчас, как никогда, ее поддержка ему необходима. Но быстрей оказаться рядом она не могла – самолеты из Дубны не летали. До боли обидно в такой момент маяться вдалеке. Господи, она даже забыла сообщить матери о внезапном отъезде. Суркова достала мобильный и, стараясь не выдать волнения, предупредила маму. Но та что-то почувствовала.
– Катенька, ты здорова? Мне твой голос не нравится.
Она возражала, у нее все в порядке. Но мама, кажется, так ей и не поверила. Состав шел ходко, оставляя за собой знакомые с детства платформы – Вербилки, Димитров, Турист. В каждом названии свой смысл, за каждым своя история. Ведь это ее дорога в прямом и переносном смысле. Но почему сегодня так медленно ползут навстречу знакомые станции? Кажется, она уже вечность в пути, а еще только Лобня. В Лобне дача друзей ее родителей. Они часто привозили ее сюда девочкой, и все вместе ходили купаться на канал. Как она любила смотреть на огромные речные суда, величаво вертящие колеса по бокам белоснежных палуб и издающие мощный рев предупреждения купальщикам. А следом волна от их тяжести, почти морская.
Катерина внезапно поняла – она сегодня все ему скажет. Откроет свое сердце, свою любовь. В такой момент ее признание прозвучит ему утешением. Пусть знает, на свете живет человек, для которого его жизнь дороже своей. И никакой ген «h» или его отсутствие не заставят ее предать эту любовь.
Наконец вокзал, наконец Москва. Как медленно выходят люди. Почему они все спят на ход? А этот еще остановился перед турникетом, расставив ноги. Ясно, он куда-то сунул свой билет и теперь не может найти. Кто придумал этот бред с проверкой билетов при выходе? «Зайцы» великолепно обходят эту систему бездарного контроля, а добропорядочные пассажиры вынуждены давить друг друга в узких железных ловушках. Вот и сейчас рассеянный гражданин собрал за собой целую толпу. А случись это в час пик, уже бы началась давка. Сколько денег тратит город на защиту от воров?! А нужна-то всего одна прививка лазерной иглы профессора Бородина, и все эти турникеты можно везти на свалку.
От метро к институту бежала как сумасшедшая. Кого-то толкнула и не повинилась. Такое с ней впервые. Проходная, лифт, виноватая улыбка лаборанта. Возле дверей кабинета Шаньков придержал ее за локоть:
– На патрона жалко смотреть. А его еще этот Живцов достает…
– Кто такой?
– Охранник из банка. Постарайся Ильича как-нибудь успокоить. Ты это умеешь.
– Постараюсь, – Катерина постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла. Охранник устроился на диване, разложив ноутбук на коленях. Александр Ильич сидел за своим столом. Она сразу отметила его бледность, даже серость лица.
– Не помешаю?
Бородин жалобно улыбнулся. От этой улыбки у Катерины сжалось сердце. Александр Ильич указал ей на свободное кресло:
– Присаживайся, Катя. Как хорошо, что ты приехала. Знакомься, это Анатолий, сотрудник службы безопасности из банка сына.
Живцов и Суркова кивнули друг другу. Она его возненавидела за одну секунду. Что ему надо сейчас в этом кабинете? Неужели непонятно – их с профессором надо оставить вдвоем. А он еще смотрит на нее глазами барана и чего-то хочет. Она заставила себя прислушаться. Охранник спросил:
– Вы в курсе?
О чем он? Естественно, о деньгах. Ведь он из банка, а там только деньги, и ничего кроме денег. Она заставила себя быть вежливой:
– В общих чертах.
– Катерина, я очень надеюсь на вашу помощь.
– Чем я могу помочь?
– Расскажите, что вам известно об этой парочке. У меня для их поиска слишком мало информации. Знаю, оба прописаны в общежитии института. Но ясное дело, туда они не вернутся. Ни круга знакомств, ни личных привязанностей мне пока установить не удалось – если не считать дяди Тарутяна. Но от него проку мало – он в больнице.
Катерина едва сдерживалась, чтобы не нагрубить – как долго и нудно он говорит. Какое общежитие? Какой дядя? Ах, да… он об аспирантах. Он их ловит, а она должна помочь. Взять бы этого здорового мужика за шиворот и выбросить из кабинета. А Бородин от его слов совсем поник, опустил голову. И голос хриплый… Говорил он тихо, но каждое слово, как удар бича. Профессор казнил себя сам:
– После визита племянника у Арама Ивановича случился инфаркт. Если он погибнет, его смерть на моей совести. Это я во всем виноват…
Катерина не сразу вычислила причину отчаяния профессора. Из-за пропавших денег он бы столь глубоко не переживал. Бородин назвал дядю Тарутяна. Она включила анализ – болезнь родственника аспиранта как-то связана с кражей. А профессор за эту болезнь винит себя. И сделала вывод – его надо срочно успокоить.
– Александр Ильич, я виновата. Только я! Это моя идея пересадить «h».
– Не надо, Катя. За все, что происходит в этой лаборатории, спрос только с меня. Ты тут ни при чем.
Живцов нетерпеливо постучал по ноутбуку:
– Граждане ученые, давайте оставим ваши эмоции на потом. Время работает против нас, и его мало.
Бородин поддержал охранника:
– Катя, что знал, я уже Анатолию поведал. Мне известно, что Тарутян родом из Еревана. Отец его скончался два года назад. Я сам подписывал ему отпуск на похороны. Мама умерла еще раньше. Брат отца живет в Москве, но об этом, как ты поняла, Анатолий осведомлен лучше нас.
Охранник профессора не слушал. Он смотрел на Катерину своими бараньими глазами и спрашивал только ее:
– Были же у него в Москве друзья, девушка, наконец.
При слове «девушка» Катя потупилась, из чего Живцов сделал неверный вывод об их отношениях. И Суркова поспешила его разуверить:
– Николай пытался за мной ухаживать, но никаких амуров между нами не произошло. Он мне не нравился.
Живцов позволил себе ухмыльнуться:
– Тему любви закрыли, теперь о дружбе. Круг его друзей. Напрягитесь, девушка.