Хромота усилилась, и прямо бросалась в глаза. Ему словно осколком стекла резануло по сердцу. Он только сейчас понял: у неё одна нога короче другой. Однажды встречал парня с таким врождённым дефектом — тот ходил именно так, переваливаясь, и подволакивая…
Молодец. Настойчивая. Просто сильно устала — а так можно лишь поразиться настойчивости и упорству. Пожалуй, такая и в работе чего-нибудь смогла бы…
Поскольку по спидометру между его домом и Этернотекой 53 кэмэ, вышла, значит, почти сразу как встала…
Странно. Он же дал ей запасную кредитку — почему не вызвала такси?
Да и вообще: в чём дело, чёрт его задери?! Что теперь не так?!
Обогнав её, он остановил машину на обочине. Открыл дверцу со стороны салона, и стал ждать. Правда, боялся, что она просто пройдёт мимо.
Он не знал, что стал бы тогда делать. Вероятней всего, просто развернулся, и уехал домой. Не у одной неё есть характер! Не нравится его общество — так бы и сказала! Контракт он всё равно уже оплатил, и претензий бы не предъявлял!
Наталья подошла, уже еле передвигая ноги. Даже в кроссовках пройти пятьдесят километров — подвиг! А если учесть, что у себя «в клетке» и даже на тренажёрах спортзала она явно не могла к такому подготовиться, удивительно, что вообще ещё идёт.
В салон девушка забралась со стоном, рыдая и размазывая слёзы по лицу. Рыдала она, судя по бледному виду и припухшим воспалённым глазам, уже довольно давно. Сумку бросила прямо под ноги.
Михаил молчал и ждал.
Наконец она захлопнула дверцу. Еле слышно сказала:
— Пожалуйста… Ничего не спрашивай. Если не… не передумал, отвези меня домой. — и, после секундной заминки, наверное, побоявшись, что он неправильно её поймёт, прикусив губу, поправилась, — К тебе…
Он кивнул. Развернул машину, двинулся обратно. Час пик прошёл, и на шоссе почти не было машин: все восемь полос свободны. Но он не гнал, а ехал спокойно — не больше восьмидесяти.
Наталья, как и в первый раз, сидела посередине заднего сиденья, и теперь уж вовсю грызла ногти. Взгляд отрешённо направлен в окно, но Михаил мог бы поспорить, что ничего она не видит. Думает. О чём-то своём. О том, что толкнуло на глупый, как казалось ему и сейчас, поступок.
Ну а разве не глупый? Если сдался всего за пару километров до цели?!..
Насколько он помнил себя, сам так не поступал. Раз уж что-то наметил — добивался.
Если не удавалось одним способом, в лоб, искал обходные варианты. Но — не сдавался.
Поставив машину у подъезда, он, так же как в первый раз вышел, и, открыв её дверь, предложил руку. Она постаралась не хромать, хотя он видел, чего это ей стоит: прикушенная почти до крови губа и бледное, искажённое гримасой лицо. Хорошо, почти темно. Да и нет никого на улице в такое время — прайм-тайм! Все, кто не работают, и не гуляют на корпоративах, смотрят ящик.
Дома Наталья первым делом скинула кроссовки. А, вот в чём дело: она одела его носки. Наверное, чтобы не натирало. Грамотно. Для дальнего похода.
Впервые она разлепила запёкшиеся губы:
— Прости, взяла без спросу твои носки. Я… Хотела потом отослать их по почте…
Он вдруг почувствовал себя легко, словно только что совершил что-то важное. Да и сердиться на неё как-то сразу перестал. Улыбнулся:
— Я бы не обиделся, даже если б ты оставила их себе — на память. А вот баклажку с водой ты зря не взяла — наверняка жажда мучает. Там, в холодильнике — соки. Только подогрей в микроволновке.
Наталья вдруг разогнула спину, и бросилась ему на грудь, рыдая, как ещё никогда:
— Прости! Прости-прости-прости! Не знаю, что на меня нашло — у меня бывает… Такое чувство, что никому не нужна! Что — пустая, никчёмная кукла, которая и клиента-то толком не может… Прости! Какая же я дура!
Михаил, ничего такого не ожидавший, решился крепко обнять «куклу», и слегка погладить её по грязным, покрывшимся серой коркой пыли, и растрёпанным после целого дня на ветру волосам:
— Ничего. Дура — не самый страшный порок… Зато — красивая.
За это ему дали сильного тычка в грудь, не спеша, впрочем, вырваться из объятий:
— Неправда! Ты… Ты специально так говоришь, чтобы я… Ты издеваешься! Как я могу быть красива — грязная, бледная, уставшая и… и… Глупая!
— Ну и что? Мы тебя помоем, покормим ужином, и положим отдохнуть. Всё это поправимо. Ну, кроме глупости, конечно… Но, как я уже сказал, это компенсируется красотой. — она вскинула на него красные от ветра и слёз растёртые глаза.
Вряд ли она и правда, видит его чётко сквозь текущие слезы, но он постарался улыбаться просто и открыто — без ироничных заламываний брови, или косой ухмылки.
— Ты… Я тебе… И правда, нравлюсь? Ну хоть чуть-чуть?!
— Да. — он говорил так, как чувствовал. Знал, что несмотря на молодость и отсутствие образования, фальшь и ложь она чует за километр, — Нравишься. И даже грязная. И глупая. Есть в тебе что-то… Детское. — он прикусил губу, помолчал, — Цепляет.
Показалось ли ему, или в глубине всё ещё источавших слёзы глаз, что-то мелькнуло? Но — что?! Затаённое торжество? Радость от его слов? Сожаление о глупом поступке?
Вряд ли ему это когда-нибудь узнать. Ведь он не собирался её ни о чём расспрашивать. А сама она… Впрочем, как знать — а вдруг?..
Она мягко отстранилась. Сказала только:
— Прости. И — спасибо. Что не стал звонить в… Чтобы они подобрали меня сами…
Он просто кивнул. Потом сказал:
— Попила бы чего. Хрипишь жутко. Пыли, небось наглоталась.
— Что есть, то есть… Может, и тебе… Сока?
— Пожалуй, давай. Пить хочется. Но, наверное, не так, как тебе.
— Твоя правда. Я — точно, настоящая дура. (Ну, это ты уже знаешь!) Какой хочешь? — она открыла холодильник, и водила пальцем по коробкам в двери.
— Любой.
Она вытащила апельсиновый, и сунула на пару щелчков в микроволновку.
Разлила по стаканам. Первый глоток сделала жадно, даже пролила немного на майку — похоже, не могла удержаться. Михаил вначале присел. И пил маленькими глотками. Она, посмотрев на него, поступила так же, буркнув:
— Точно. А вовремя я вспомнила, что так жажда утоляется лучше!.. — он хмыкнул.
Докончив литровую коробку, она с сожалением глянула на белый айсберг:
— Хочется ещё. Но я знаю, что нельзя — сейчас всё выйдет с потом! Ладно, позже ещё попью. А сейчас… Можно, я схожу помоюсь?
— Конечно. Ужинать потом будешь? — кивок, — Что разогреть? Шашлык или котлеты?
— Давай котлеты. Шашлык сейчас не ужую — сил нет. — она ушла в ванную.
Он подождал.
Услышав звук полившейся из душа воды, неторопливо направился в прихожую. Взял её кроссовки. Внимательно осмотрел. Нет — всё верно. Корка грязи, влажность стельки, и износ подошвы сказали ему, что действительно в них сегодня отмахали километров пятьдесят.
То есть это — не подстава.
Наталья не проехала часть пути на такси, и не прошла остальное уже тогда, когда он мог бы, и должен был заметить её исчезновение.
Значит, его «партнёрша» не расчётливая стерва, как он было в силу хронической подозрительности заподозрил, пытающаяся «привязать» его к себе, а просто…
Просто странная, управляемая какими-то своими, пока неизвестными ему, внутренними порывами… Дурочка.
С его прагматической точки зрения непредсказуемые, нелогичные и не ведущие к какой-то конкретной Цели поступки и были — именно дуростью. Впрочем, «закладывать» Наталью он не собирался. Зачем портить девушке и так, похоже, нелёгкую, жизнь?
Он внутренне усмехнулся: а прикольно было бы, если б к информации на её табличке добавилось: «обладает непреодолимой тягой к долгим пешим прогулкам».
Чувства к своей партнёрше он испытывал теперь двойственные: с одной стороны, ему так хорошо в плане секса с пластиковой дурищей Викторией никогда не было. С другой — таких осложнений в моральном плане ему даже на работе никто не…
Подумав ещё, он снова утвердился в верности принятого сходу, интуитивно, решении.
Он… «Поэксплуатирует» девушку до конца срока Контракта, и просто вернёт обратно. И вряд ли когда ещё вернётся не то что на её Уровень — а и в её Корпус.
Звук льющихся струй прекратился. Он воспринял это как сигнал: сунул в микроволновку два брикета котлет и два — гарнира. На гарнир выбрал картофельное пюре. Она так и сказала: жевать сегодня не сможет.
Наталья в махровом халате и с помытыми и высушенными волосами смотрелась куда лучше. Только огромные тёмные круги под глазами, да краснота самих глаз говорили о том, что произошло только что. Ела она с трудом, явно запихивая в себя пищу лишь потому, что знала — измотанному организму нужно питание. Чтоб восстановить силы. Зато пила много — почти докончила вторую литровую упаковку сока, тоже предусмотрительно разогретую Михаилом. Сам Михаил ел спокойно, заедая салатом из помидоров-огурцов, от которого Наталья отказалась: «смотреть на него не могу!»
После еды она несколько засмущавшись, замялась. Но всё же спросила:
— Мне… Ждать тебя сегодня?
Он давно знал, что на это ответить:
— Нет, не надо. Я должен кое-что поискать для работы, так что спи. Приду, когда закончу и помоюсь. Поздно. Спокойной ночи.
— С-спокойной ночи.
Проводив взглядом её покачивающуюся на ходу фигурку, он подумал, что сегодня она будет спать, наверное, ещё беспокойней, чем вчера. Если вообще уснёт — от перевозбуждения часто человек не может заснуть даже если физически измотан до безумия.
Убрав со стола, Михаил пересел в кресло, и взял лаптоп. Он предпочитал его виртуальной версии — симпу: хоть ощущается, что тычешь не в пустоту.
Когда в полпервого вошёл в спальню, Наталия и правда спала.
Тихо скинув халат, он залез со своей стороны под одеяло. Девушка не пошевелилась. Однако минут через десять, когда глаза уже закрылись, и стало накатывать то самое привычное полузабытьё, его вдруг разбудил её вскрик!
Он вскинулся. Но она, вроде, замолкла… Однако оказалось — что только на минуту! И вот уже снова голова мечется по подушке, а из стиснутых зубов льются хрипы вперемежку с выкриками и стонами!