Кроме того, именно герр Вагнер решил, что сценический задник заставит завсегдатая оперы исполниться равнодушия к картинным галереям. Замок на скале, добраться до которого можно только на воздушном шаре; сразу же после заката солнца во всех окнах замка одновременно вспыхивает свет; полная луна стремительно возносится на небо со скоростью кометы; чудесное море внезапно разверзается и поглощает корабль; покрытые снегом горные вершины, на которые, как грозная туча, падает тень проходящего мимо героя; величественный старый замок, трепещущий на ветру, — разве есть необходимость, спросит вас оперный завсегдатай будущего, в этих ваших Тернерах и Коро, если за какой-то шиллинг с небольшим перед нами каждый вечер разворачивают и сворачивают до дюжины таких картин?
Но вероятно, самой дерзкой мечтой герра Вагнера и его самой большой надеждой было то, что оперные певцы, расположенные группами хористы в конце концов удовлетворят жажду публики любоваться наилучшей скульптурой. Я не очень уверен в том, что публика любит скульптуру. Не знаю, приходила ли такая мысль анархистам, но если бы мне пришлось организовывать тайную встречу с нечестивыми целями, я бы пригласил своих товарищей в местный музей, в отделение скульптуры. Не могу придумать другого такого места, где нам не угрожали бы любопытные глаза и подслушивающие уши. Хотя, конечно, некоторые избранные ценят скульптуру, и я склонен думать, что они не отучатся от этой страсти, созерцая оперных певцов и певиц в причудливых костюмах.
И даже если тенор будет отвечать нашему идеальному представлению об Аполлоне, а сопрано походить на сильфиду, как обещает либретто, даже тогда я буду сомневаться, что настоящий ценитель согласится считать стандартный оперный хор дешевой и приятной заменой барельефам мраморов Элгина. Главное, что требуется от оперных хористов, — это опыт. Дирижеру хора не нужны молодые, легкомысленные хористы. Серьезные, почтенные, старательные леди и джентльмены, разбирающиеся в музыке, — вот его идеал.
Больше всего в хоре меня восхищает единство. Вся деревня одевается одинаково. В грешных и суетных деревнях существует соперничество, ведущее к ревности и зависти. Скажем, одна леди появляется на празднике в соблазнительном голубом наряде и завоевывает все мужские сердца. На следующем празднике соперница затмевает ее зеленой шляпкой. В оперной деревне девушки, должно быть, заранее встречаются, чтобы все это решить. Вероятно, созывается общее собрание.
«Всем вам будет приятно услышать, что венчание дорогого графа назначено на одиннадцать утра четырнадцатого числа, — объявляет председательница. — Все жители деревни собираются в десять тридцать, дожидаются возвращения свадебного кортежа из церкви и приносят свои поздравления. Замужние дамы, разумеется, приходят в сопровождении мужей. Каждая незамужняя дама должна привести с собой мужчину ростом с себя. К счастью, число мужчин в нашей деревне равно числу женщин, так что картина испорчена не будет. Дети сами собираются в отдельную группу и располагаются живописно. Думается, целесообразнее всего, — продолжает председательница, — встретить дорогого графа и его невесту где-нибудь неподалеку от местной пивной. Дамы надевают наряд, состоящий из короткой розовой юбки до колен, украшенной цветочными фестонами, и болеро из розовато-лилового шелка, без рукавов, с декольте. Туфли желтого атласа, чулки телесного цвета. Дамы на переднем плане надевают жемчужные ожерелья, а на голову — простое украшение из изумрудов. Слава Богу, мы все можем себе это позволить, а если погода продержится и не случится ничего неожиданного — его нельзя назвать везунчиком, нашего графа, так что лучше быть готовыми к любым случайностям, — ну, думаю, мы можем рассчитывать на действительно славный день».
Это невозможно осуществить, герр Вагнер, поверьте мне. Нельзя заменить музыкальной драмой все остальные виды искусства. Мудрый композитор должен поставить себе целью заставить нас, слушая музыку, забыть обо всех прочих актерских ухищрениях.
© Перевод И. Зыриной
Бремя белого человека! Должно ли оно быть таким тяжелым?
До чего дивная прогулка — пройтись солнечным летним утром из Гааги до Хейс-тен-Босх, «маленького лесного домика», построенного для принцессы Амелии, вдовы штатгальтера Фредерика-Генриха, при чьем правлении Голландия наконец сумела избавиться от рабской зависимости своим врагам и вступить в обещанное царство свободы. Оставив позади тихие улицы, обрамленные деревьями каналы с их жутковатыми баржами, проходишь сквозь приятный парк, где вокруг тебя толпятся олени с кроткими глазами, оскорбленные и негодующие, если у тебя в карманах ничего для них нет, даже кусочка сахара. Дело не в том, что они алчные, — их ранит недостаток внимания. «Я-то думал, он джентльмен, — словно говорят они один другому, если оглянуться, — внешне похож на джентльмена».
Их кроткие глаза преследуют тебя, и уж в следующий раз ни за что не забудешь. Парк переходит в лес; ты идешь по извилистым тропинкам и доходишь до ухоженного голландского сада, окруженного рвом, а в центре сада стоит чопорная старомодная вилла, которая простому голландцу представляется дворцом. Консьерж, старый солдат, низко кланяется тебе и знакомит со своей женой — величественной седовласой дамой, которая немного говорит на большинстве известных языков, когда речь идет о том, что находится внутри и имеет отношение к крохотному лесному дворцу. Ее умение поддерживать разговор не распространяется на вещи, находящиеся снаружи, за пределами леса: очевидно, такие мелочи ее не интересуют.
Она проводит вас в Китайскую комнату. Солнце струится в окна, освещая изумительных позолоченных драконов, что дерзкими рельефами выступают из отполированных до блеска лакированных поверхностей, украшая светом и тенью изящные шелковые вышивки, над которыми с бесконечным терпением трудились тонкие изящные руки. Стены увешаны рисовой бумагой с изображениями обычных сцен обычной китайской жизни.
И мысли начинают блуждать. Эти гротескные фигуры, эти карикатуры на человечество! Право же, комическое создание этот китаец, этот шут цивилизации. Как он подходит нашим фарсам, нашим комическим операм! Этот желтый младенец в широком безрукавном халате, проживший уже тысячи лет, а теперь переживающий странное второе детство.
Но он умирает — или все-таки нация просыпается, как после долгого сна? Такое ли он забавное безобидное существо, каким изображает себя здесь? А если нет? Представьте себе свежие соки, забродившие среди его трехсот миллионов соотечественников. Мы-то думали, он давно умер; мы думали, пришло время разделать его на части и разделить, предполагая лишь одну опасность — вдруг мы начнем ссориться между собой над его скелетом?
А вдруг все обернется, как в той басне про дровосека и медведя? Дровосек наткнулся в лесу на лежащего медведя. Сначала он сильно испугался, но медведь лежал совершенно неподвижно. Так что дровосек подкрался поближе и решился пнуть медведя — легонько, готовый в случае нужды бежать прочь. Ну точно, медведь мертв! А его мясо так хорошо на вкус, а его шкура так согревает бедного лесного жителя холодными зимними ночами. И тогда дровосек вытащил нож и приступил к делу. Но медведь вовсе не был мертвым…
Что, если китаец не умер? Если процесс разделывания послужил только для того, чтобы пробудить его? Мы узнаем это очень скоро.
Из Китайской комнаты седовласая леди ведет нас в Японскую комнату. Может быть, у нежноликой принцессы Амелии возникали смутные предчувствия о будущем, когда она планировала две эти комнаты с переходом из одной в другую? Японское убранство более гротескно и куда менее комично, чем у кузена-китайца. Эти чудовищные бесформенные борцы, эти боги с терпеливыми лицами и непроницаемыми взглядами! Это было здесь всегда, или только в связи с последними событиями мы проникаем в ускользавшие от нас раньше фантастические образы художника, творившего много лет назад на пороге своего бумажного домика?
Но главное, чем привлекает к себе Хейс-тен-Босх, — это великолепный Оранжевый салон, свет в который попадает из купола, вознесенного на пятьдесят футов над полом. Стены его буквально пылают картинами, главным образом дивной школы Йорданса — «Победа над пороками», «Время преодолевает злословие», — в основном аллегорическими, восхваляющими все добродетели, просвещение и прогресс. Как и следует в помещении с таким убранством, здесь состоялся знаменитый Конгресс мира, завершивший прошлое столетие. Трудно не улыбнуться, думая о торжественном конклаве вельмож, собравшихся, чтобы заявить о популярности мира.
Осенью того же года Европа решила заняться разделом Китая, христианские монархи проинструктировали своих солдат, распорядившись убивать мужчин, женщин и детей, чтобы впечатлить узкоглазых язычников превосходящей цивилизацией белого человека. И почти сразу же после этого началась Бурская война. С тех пор белый человек очень занят своими «экспедициями» и «миссиями» во всем мире. Мир, вне всякого сомнения, становится намного более изысканным. Мы больше не употребляем грубых слов. Даже грабитель изящно высказывается о «небольшой работе», которой собрался заняться, и можно подумать, что он нашел себе работу в деревне. Я не удивлюсь, если узнаю, что прежде, чем приступить, он читает молитву, а на следующее утро телеграммой сообщает беспокоящейся жене, что его дело увенчалось благословением.
До далекого Дня всемирного братства война будет продолжаться, а вопросы, которые обе стороны считают не важными, будут — под громкий звон фанфар — переданы в третейский суд. Недавно я беседовал о знаменитом финансисте с его бывшим секретарем. Помимо прочих анекдотов, он рассказал мне о некотором соглашении, из-за которого возник спор. Знаменитый финансист сам взял в руки документ и быстро произвел кое-какие подсчеты.
— Плюньте, — заключил он. — Тут речь идет от силы о тысяче фунтов. Когда-то можно побыть и честными.
Дело об одном-двух погибших рыбаках, дело о границах между бесплодными горными грядами мы передадим в третейский суд и будем гордиться своей добродетелью. Но за золотые рудники и хорошие пастбища будем сражаться, как и раньше, присовокупив слова о чести, чтобы придать делу респектабельность. И раз уж война неизбежна, гуманный человек возрадуется тому, что благодаря одной из таких вот блестящих находок — кажущихся столь простыми после объяснения — война будущего будет равно удовлетворительна для победителя и побежденного.