– Наркотики? Что за бред?
– Я видела тебя сегодня на каком-то богом забытом складе, принимающим товар и заключающим сделку на несколько килограммов кокаина!
Скажи ей! Скажи ей, что она всё неправильно поняла, рассмейся и скажи, что её рассказ достоин голливудского блокбастера. Ты должен признаться, что на самом деле купил небольшой виноградник и франшизу, чтобы производить и реализовывать товар под раскрученной маркой, принадлежащей Арула Компани. Покажи ей документы, лежащие у тебя в столе, подписанный договор и разрешение на использование бренда.
– Ты работаешь на сербскую мафию?
Соври ей, чёрт возьми!
– Да, – слетает с моих губ и влечёт за собой непоправимый урон.
Всего одно слово. ОДНО. Готово поставить под угрозу многолетнюю работу и жизни множества людей. Я не должен был сознаваться, я нарушаю протокол, подвергаю её жизнь опасности, рискую не дожить до утра и вообще больше никогда не увидеть свет.
Но я не могу стоять перед ней, смотреть в любимые изумрудные глаза и бросать ей в лицо наглую ложь. Не так, не в момент, когда она задаёт прямой вопрос, имея все доказательства на руках. Не могу продолжать играть с ней, когда она уже обо всём догадалась, Бог знает, как выяснила и решилась мне всё высказать только после того, как самолично проверила свои опасения.
Как она узнала о сделке? И как ушла незамеченной?
Вижу, как в её глазах разлетается наше будущее. Она больше не простит.
– Но это не совсем то, что ты думаешь… – признаваться, так до конца. Хуже уже не будет, вдруг у меня ещё есть шанс спасти нас.
В ответ Вика только выстреливает в меня острым взглядом, готовым пронзить моё тело насквозь, будто клинком. Я истеку кровью только от одних её глаз, в которых читаю, что всё кончено. Навсегда, блядь! Бесповоротно кончено. Разбито. Сожжено. Уничтожено.
Горечь поражения поднимается к горлу, словно желчь. Воздух становится вязким, трудно дышать.
Я подрываюсь к ней, хочу схватить, всё объяснить, но комнату разрезают резкие аплодисменты. А вот куда делся ещё один бокал – из глубины комнаты появляется тень, через секунду на её месте материализуется мужчина: тёмная футболка, взъерошенные волосы и моё лицо.
Секунда на осознание. Шок. Принятие.
Я смотрю на своего умершего брата, живого.
– Какого чёрта! – меня парализует, я пытаюсь понять, не накачали ли меня наркотиками и не мерещится ли мне его образ.
– Здравствуй, братец, – ухмыляется он. – Или теперь тебя называть Дон Куртов? – ржёт засранец.
– Как такое возможно? – сдавленно произношу я, хватаясь за остатки реальности.
– Вот так. Решил отдохнуть немного от земной жизни, сгонял в отпуск на небеса, понял, что там скука смертная, и решил вернуться, – издаёт ироничный смешок. – «Смертная скука на небесах» – чувствуешь иронию?
За время своего театрального монолога он успевает сократить расстояние между нами и остановиться на уровне вытянутой руки.
– Обнимемся? – криво улыбнувшись, Стас разводит руки.
– Ублюдок! – вместо братских объятий я выкидываю кулак и мощно бью его по лицу.
Брат не падает, но силы удара достаточно, чтобы его отвернуло, и он согнулся пополам. Признаю, я тоже не ожидал подобной реакции от себя. Я оплакивал его год, ходил на могилу и изливал душу как на исповеди, пытался понять, простить, злился и ненавидел – его за то, что оставил меня одного в этом бардаке, и себя за то, что не смог уберечь лучшего из нас. Я должен был быть на его месте. Я!
И вот он стоит передо мной – здоровый, сильный, с дерзким блеском в глазах, нагло улыбается и всем своим видом показывает, что снова нас всех провёл. Он в моей квартире. Рядом с моей невестой. Вернулся, чтобы забрать её и указать мне на моё место. Место на вторых ролях.
– Не совсем то приветствие, которое я ожидал, – ржёт придурок. – Я тоже рад тебя видеть!
– Какого, мать вашу, хрена? Ты… блядь! – у меня не хватает цензурной лексики выразить своё состояние. – Эмма знает?
Простреливает в моей голове мысль, что моя бывшая девушка до сих пор пытается пережить психологическую травму убийства в целях самообороны.
– Нет, – признаётся он, и я читаю на его лице проблеск вины.
Поворачиваюсь к Вике – она продолжает сидеть, оперившись на локти и зарывшись пальцами в волосы. Ей совершенно всё равно на происходящее. Очевидно, Стас пробрался сюда не тайком – они оба ждали, пока я вернусь.
– Как вы… сука! – я всё ещё пытаюсь говорить на цензурном языке и собрать из букв внятный вопрос – Что ты здесь делаешь? Решил подкатить к моей невесте, пока…
– Серьёзно? Невесте?
– Заткнитесь оба! – выкрикивает Вика. – Сейчас вы мне оба противны, поэтому оставьте эту драму на момент, когда меня не будет рядом.
Я замолкаю и снова смотрю на Стаса. Никогда ещё не ощущал себя настолько потерянным. Увидев его, я почувствовал радость и злость одновременно – хочу его убить и обнять, потребовать ответов и в то же время больше никогда ничего от него не слышать.
Он рушит мою жизнь прямо сейчас, но при этом я осознаю, что больше не один. Стас жив, и неважно, что между нами стоят чувства к одной девушке, множество взаимных претензий и работа на конкурирующие кланы. Мы всё же братья!
– Ты всё ещё работаешь на Костенко? – задаю логичный вопрос. Если так, то мы буквально по разные стороны баррикад.
– Нет.
– Как ты выжил?
– Это сейчас не важно.
– А что, блядь, важно? Для чего всё это? Что за появление в стиле графа Монте-Кристо? Снова будешь искать виновных и мстить за смерть мамы? – вспыхиваю я.
– Смерть мамы была случайна.
– Я знаю! И ты это знал, но тебе всё равно нужно было влезть в это дерьмо!
– Дерьмо? – голос Стаса становится жёстче. – И мне говорит тот, кто с семнадцати лет работает на наркоторговцев! – орёт брат в ответ, все больше повышая градус нашего скандала.
– Ты всего не знаешь.
– Я знаю, что ты не имеешь права читать мне нотации!
– Я делал это, чтобы у вас с мамой был шанс!
– Да засунь в задницу своё благородство! Мамы больше нет! Всё! Нас тоже больше нет! И я, сука, не знаю, почему всё ещё хочу спасти твою никчёмную задницу!
– Не надо никого спасать! Я понимаю, смерть мамы подкосила тебя, но мы должны принять, что так случается в жизни, и это не всегда связано с нашими поступками.
Стас сдаётся, трёт щетину, зарывается пальцами в волосы, пытаясь прийти в себя. Мы погружаемся в болезненную тишину, после того как чуть глотки не порвали, пытаясь обвинить друг друга в старых грехах. Атмосфера пропиталась упрёками и запахом крови от вскрывшихся душевных ран.
– Вы оба ошибаетесь, – голос Вики разрезает затянувшееся молчание. – Смерть вашей мамы была не случайна, и один из вас никогда себе этого не простит.
– О чём ты говоришь? – недоумевая, спрашивает Стас.
Мы с братом застываем, словно поражённые молнией. В голове проносится дикая мысль: откуда девушка, которая должна быть далека от нашего мира, может знать о том, что даже нам неизвестно? Холодок пробегает по спине – неужели мы все эти годы играли в игру, правил которой не понимали?
Она лишь горько усмехается на вопрос брата и переводит пронзительные глаза на меня:
– Ты ведь получаешь указания напрямую от Стефана Арула?
– Да, – сознаюсь дрожащим голосом и задаю встречный вопрос: – Откуда ты знаешь это имя?
Вика наполняет уже, наверное, пятый бокал вином и в следующее мгновение с печальной полуулыбкой убивает нас своим ответом:
– Стефан Арула – мой отец.
Глава 18. Принцесса тьмы
Вика.
15 лет назад. Черногория.
Пераст – маленький старинный городок в бухте с великолепными видами на острова Госпа од Шкрпела и Святого Георгия. Здесь на возвышенности раскинулся огромный особняк с личной террасой и экзотическим садом одного из самых богатых людей на балканском полуострове. Стефана Арула, моего отца.
Я люблю просыпаться рано, когда солнце только начинает свой путь по небу, а воздух еще свежий и прохладный. С моего балкона море видно, как на ладони – огромное, сверкающее, словно кто-то рассыпал миллионы драгоценных камней по бархатной синей ткани. Папа снова уехал до рассвета. Я слышала шум моторов и приглушенные голоса охранников – они всегда говорят так тихо, что я никогда не могу их подслушать. Я не понимаю, почему нам нужно столько охраны, и чем занимается папа. Когда я спрашиваю, он только улыбается и говорит: «Скоро узнаешь, цветочек».
Сейчас я сижу у окна с альбомом на коленях. Во дворе Мария, моя гувернантка, срезает свежие цветы для дома. Её движения плавные и уверенные, как у танцовщицы. Она всегда подбирает самые красивые бутоны – белые розы, лаванду и какие-то яркие оранжевые цветы, названия которых я не знаю.
В центре нашего сада стоит мраморная скульптура богини воды – Нереиды. Её тело изогнуто в грациозном движении, из рук струится каменная вода. Я пытаюсь перенести её образ на бумагу, но человеческое тело – настоящее испытание для меня. Линии получаются неровными, пропорции нарушены, и моя Нереида больше похожа на странное существо из глубин моря, чем на прекрасную богиню. Вздыхаю и переворачиваю страницу. В нашем доме полно статуй: полуобнаженные мраморные фигуры стоят в каждом углу, молчаливые свидетели моего одинокого детства. Сколько себя помню, они всегда были здесь, поэтому я решила, что теперь они мои друзья и дала всем имена. Строгий мужчина с копьем в холле – это Петар, женщина с виноградом в саду – Сара, а маленький мальчик с флейтой на лестнице – Лука. Он мой любимчик! Я делюсь с ним секретами и уверена, что он никому и никогда о них не расскажет.
Я перевожу взгляд на лист и снова пытаюсь нарисовать изгиб руки Нереиды. Не получается. Карандаш скользит по бумаге, но линии выходят жесткими, неживыми.
– Dušo moja[1]! – голос Марии разносится по саду, и я откладываю альбом. – Где ты? Пора завтракать!
– Иду! – кричу я и спешу вниз.
Наш дом огромен – лестницы, коридоры, комнаты, в которых никто не живет. Золотая клетка, как говорит иногда Мария, не зная, что я слышу. Но я не чувствую себя пленницей. Мой мир – это мои рисунки, мои воображаемые друзья-статуи и море, которое меняет цвет от рассвета до заката. Когда-нибудь я буду путешествовать и увижу весь мир.