Истина, которая теперь висит между нами, обжигает сильнее раскалённого металла. Мир вокруг приобретает искажённые, сюрреалистичные черты – знакомые лица вдруг становятся чужими, а привычные слова обретают зловещий подтекст.
– Это всё какой-то бред! – выдыхает Стас, поднимаясь с пола. Его лицо искажено гримасой недоверия, когда он тяжело опускается на стул рядом со мной. – Скажите мне, что я всё ещё валяюсь в коме.
– Почему ты сказала, что один из нас никогда не простит смерть матери? – Дэн продолжает сверлить меня острым взглядом, не двигаясь с места. – Что ты знаешь?
Я вздыхаю, встаю и подхожу к стеклянному шкафу, достаю три стакана с толстым дном и бутылку виски. Звонко ставлю тяжёлые фужеры на стол – этот звук разрезает гнетущую тишину, как выстрел. Пальцы слегка дрожат, когда я откручиваю пробку и разливаю янтарную жидкость.
Выпиваю залпом. Горло обжигает, идеально для той, что уже давно мертва внутри.
– Вика, тебе завтра будет очень плохо, – предупреждающе произносит Стас.
– Мне уже очень плохо, если ты не заметил.
Ставлю пустой стакан, стекло соприкасается с деревом с глухим, обречённым стуком. Медленно иду к окну. Поворот ручки окна сопровождается пронзительным скрипом. В комнату врывается прохладный ночной воздух, принося с собой запах свободы, которая теперь кажется недостижимой иллюзией. Я стою спиной к мужчинам, собираясь с силами, чтобы начать свой «увлекательный» рассказ. Чувствую, как их взгляды прожигают меня насквозь. Каждый вдох в этой комнате наполнен напряжением, каждая секунда молчания – как натянутая до предела струна, которая точно лопнет и снова больно ударит по нашим сердцам.
[1]Dušo moja – выражение «душа моя» по-сербски.
Глава 20. Уязвимость
Вика.
10 лет назад. Черногория.
– Стелла, я сейчас задохнусь, – хнычу я от сильно затянутого корсета.
Мы выбрались в живописное место на Бока-Которской бухте, где величественные скалы и бескрайнее море стали идеальным фоном для амбициозной задумки Стеллы. Моя подруга терпеливо ждала день, когда солнце спрячется за тучами, чтобы создать фотосессию своих платьев в стиле модного журнала – немного мрачно, передав эстетику пасмурного дня у моря, необузданной стихии и внутренней свободы, воплощённой в её творениях.
– Терпи, искусство требует жертв, – хихикает Стелла, затягивая ещё туже корсет. – Последний штрих…
Увлечённая, она опускается на колени и начинает поправлять косую пышную юбку. Платье представляло собой настоящий манифест протеста и красоты: плотный прямой корсет, на котором объёмные розы каскадом пересекали лиф и создавали драматичную асимметрию на одном плече. Юбка, дерзко расходящаяся спереди, открывала длинную ногу почти до бедра, балансируя на грани допустимого. В этой продуманной небрежности скрывался особый шарм – платье виртуозно объединяло утончённую эстетику XIX века, юношеское бунтарство, воздушную лёгкость и чувственную сексуальность.
В каждой строчке этого наряда читалось неистовое желание дизайнера вырваться из тесных рамок собственной жизни и обрести, наконец, полную свободу и контроль над своей судьбой. Но для этого необходимо много трудиться и, затаив дыхание, терпеливо ждать возможности. Плотно затянутый корсет стал идеальной метафорой этой истины – мечты сбываются только у тех, кто готов страдать, терпеть и работать, не жалея себя.
Наконец, закончив с объёмной частью юбки, Стелла хватается за фотоаппарат и отбегает, чтобы сделать кадр.
– И зачем я только на это согласилась, – хмыкаю я, но тут же принимаюсь грациозно позировать, ощущая, как тело наливается внутренней силой.
Стелла мечтает стать дизайнером одежды, но жизнь без родителей в бедном неблагополучном районе Белграда могла ей обещать лишь опасную и незаконную работу на улице. Мы познакомились с ней ещё детьми, когда её брат был подростком и работал курьером у моего отца. Правда, тогда я ещё не знала, что конкретно возит в своём портфеле её брат.
– Слышала, Милоша назначили руководить всем южным побережьем? – спрашиваю я Стеллу, меняя позу и чувствуя, как корсет впивается в рёбра при каждом вдохе.
– Да, представляешь, я буду учиться в Институте Марангони в Милане, – произносит она с трепетом в голосе. – Милош рассказал мне об этом пару дней назад и сразу предложил полностью оплатить обучение.
– Да ты шутишь? Почему не сказала!
– Как-то… просто не хотела вертеть у тебя перед носом мечтой, которая вот-вот станет реальностью, – замявшись, признаётся Стелла, застенчиво переводя взгляд и меняя в фотоаппарате какие-то настройки. В её пальцах – нервная дрожь сдерживаемого счастья.
– Глупости, а ну-ка иди сюда! – я срываюсь с места и подлетаю к подруге, стискиваю её в тёплых объятиях. – Я так тобой горжусь!
– Тоже мне большое дело, это всё брат, сама знаешь… – смеётся она, отвечая на объятия. – Я, конечно, не очень рада, каким именно способом он зарабатывает эти деньги, – Стелла немного кривится.
Она не стесняется говорить мне об этом, потому что знает – я против этого мира, несмотря на то, что буквально являюсь дочерью нарко-барона и прямой наследницей его «королевства». Мы вместе мечтали поступить в университеты, получить творческие профессии, увидеть мир и не зависеть ни от кого и ничего. В моём случае – от отца. В её – от безжалостной нищеты, от денег, которых едва хватало на то, чтобы выжить.
– Зато ты можешь реализовать свою мечту! – в моём голосе звенит неподдельная радость за подругу.
– Да, поэтому я приняла помощь, даже не пикнув.
Она начинает поправлять воздушные розы на моём корсете и отходит на шаг, чтобы ещё раз придирчиво осмотреть платье, склонив голову набок, как художник перед полотном.
– Так, давай ещё пару кадров сделаем и перейдём к следующему наряду.
– Нет… – протестую я, ощущая, как немеют рёбра.
– Да! Давай, Вилли, не хнычь, – в её голосе слышится смесь нежности и непреклонности. – Где я ещё найду такую модель с натуральной копной огненно-рыжих волос?
– Только при условии, что ты подаришь мне платье из своей коллекции, когда станешь знаменитым и жутко заносчивым дизайнером, – улыбаюсь я, чувствуя, как губы растягиваются в лукавой усмешке.
– Как скажешь, – смеётся Стелла, и её смех разносится мелодичным эхом над бесконечной гладью моря, смешиваясь с криками чаек.
Она начинает активно щёлкать затвором фотоаппарата, а её глаза искрятся тем особым светом, который появляется только у людей, поймавших свою мечту за хвост и не желающих её отпускать.
***
– Виола-Кассандра Арула, поторапливайтесь!
Раздражённый голос отца пронзает пространство моей комнаты. Раз он использует моё полное имя, значит уже вышел из состояния обычного нетерпения и находится на грани ярости. Он требует, чтобы я сопровождала его на светском обеде с русскими "партнёрами".
Под "партнёрами", разумеется, следует понимать русскую братву – или как их там в народе называют? Хищники в дорогих костюмах с холодными глазами. Отец хочет с их помощью расширить влияние нашей семейной компании на русскую землю и обогатиться ещё больше, пропитывая новые территории своим ядом.
Нет нужды говорить, насколько мне претит эта встреча и как невыносима мысль о необходимости притворяться, будто я не презираю всей душой то, чем занимается моя семья. Каждый такой ужин – это спектакль, где я играю роль послушной и гордой наследницы синдиката, построенной на чужих слезах и крови.
Одевшись в брендовый деловой костюм из глубокого тёмно-фиолетового бархата, состоящий из обтягивающей юбки-карандаш до колена и приталенного пиджака с объёмной баской от талии, я хватаю туфли Louboutin с характерной алой подошвой и выхожу из комнаты. Я всегда надеваю каблуки внизу, поскольку совершенно не умею на них ходить, и спуск по лестнице для меня превращается в настоящий квест на выживание.
Пока я осторожно перебираю ногами по лестнице, до моих ушей доносятся голоса снизу. В этом тревожном многоголосии я различаю баритон отца, елейный тенор Алессандро – его заместителя и одного из самых приближенных людей, а также глубокий, с лёгкой хрипотцой голос Владимира, моего личного телохранителя. Человека, с которым у меня сложились по-настоящему тёплые отношения и который парадоксальным образом стал для меня ближе, чем родной отец.
– Алессандро, немедленно лети в Грецию, – отец говорит тем тоном, который не предполагает возражений. – После случившегося нужно поддержать Милоша и проконтролировать, чтобы он не наделал глупостей.
– Конечно, сеньор Арула. Сразу доложу о ситуации, – голос Алессандро звучит подобострастно, как всегда в присутствии моего отца.
– А что случилось? – задаю вопрос, внезапно материализовавшись перед ними, как призрак, нарушивший их мужское спокойствие.
– Виола, ты готова! Поехали, нас уже ждут! – отец явно стремится избежать ответа, его глаза холодно скользят по мне, оценивая мой внешний вид с привычной отстранённостью коллекционера, проверяющего сохранность экспоната.
– Что случилось? Почему Милошу нужна поддержка? – не унимаюсь я, не сдвинувшись с места и чувствуя, как в груди зарождается тревожное предчувствие.
– О господи! – он закатывает глаза, не желая вдаваться в подробности, но всё же бросает мне объяснение небрежной интонацией. – Его сестра погибла в автокатастрофе, и я не хочу, чтобы он с горя решил наказать за это всех, кто попадётся ему под горячую руку!
– Стелла? – грудную клетку пронзает жгучая боль, подобная удару тупым ножом. На мгновение я теряю способность говорить, воздух застревает в лёгких, а мир вокруг становится размытым и нереальным. – Стелла погибла? – я отчаянно не хочу верить в услышанное, цепляюсь за надежду, что это чудовищная ошибка.
– Да, несчастный случай, – отец произносит это без всякого сожаления, будто сообщает о поломке кофемашины. – Грузовик выехал на встречную полосу и врезался в такси, в котором она ехала.
– Не… т, – хриплю я, чувствуя, как глаза щиплет от солёных нетерпеливых слёз, а в горле образуется ком размером с кулак. – Нет, нет, нет, этого не может быть! Она же… Она должна была поступить в Марангони, стать великим дизайнером…