И снова мы никуда не отруливали, так после остановки на полосе и остались. Почти на самой её середине. Выключили хорошо потрудившиеся моторы, дождались остановки вращения винтов и дружно полезли наружу, на свежий воздух. На этот раз никаких запретов на покидание кабины от генерала не последовало. Я специально перед открытием входной двери на него оглянулся и только после его молчаливого согласия (или, что будет точнее, отсутствия хоть какой-то отрицательной реакции) дал добро на это самое открытие…
За генералом сразу же автомобиль приехал, «форд» легковой. Ну а мы воспользовались тем, что начальство уехало, и перекусили быстренько. Есть-то хочется, весь день на ногах. Точнее, в креслах просидели. И вроде бы как и не двигались особо, но нервов спалили много, отсюда и жор напал. А после перекуса, как положено, можно отдохнуть, отключиться хоть на минуту от забот и тревог, просто так поваляться на чехлах. Только всё вышесказанное к Сикорскому не относится. Неугомонный конструктор в очередной раз полез к матчасти. Ну и инженера, понятное дело, за собой потянул. С фонарём. Так и осмотрели самолёт с носа до хвоста, включая все четыре мотора.
Только они с осмотром закончили, уселись со мной рядышком, так и Батюшин вернулся. Нам ни слова не сказал, собрал вокруг себя только своих. Меня, как только я на ноги поднялся и к нему направился, движением руки остановил. Ладно. В принципе, правильно. Моё дело извозчичье, сказали везти — везу…
Ночевали в самолёте. Сидя. То ещё удовольствие, скажу я вам. Особенно когда в грузовой кабине полно чужого народа. Кто-то храпит, кто-то сопит, чешется, в конце-то концов — а время ночное, тихое, любые звуки в этой тишине отлично разносятся, спать мешают. Усталость, конечно, сказывается — проваливаешься в сон и буквально сразу же выныриваешь, вертишься седалищем на парашюте, стараешься усесться-устроиться поудобнее, да куда там, тут даже ноги полностью не выпрямить. И за окнами ничего не разглядеть, кроме далёких огней засыпающего города.
Да ещё и за бортом кабины постоянно шаги слышатся — это охранение наше вокруг самолёта топчется, травой шуршит. Мало нам этих стрекочущих в поле кузнечиков, так ещё прямо под кабиной эти двуногие слоны топают. Тоже мне бойцы невидимого фронта… Может, они и невидимые, но уж точно слышимые… Не сон, а сплошное мучение. Да и то недолго продлилось. Вот как только окраина погрузилась во мрак, погасила последние редкие огоньки в окнах, народ в грузовой кабине и закопошился. Ну и нас подняли.
Пришлось присоединяться к пассажирам и выслушивать дальнейшие указания генерала. А они оказались безрадостными. И не потому, что ничего радостного в ночной побудке быть не может по определению, а потому, что ожидаем мы, оказывается, ночного нападения на самолёт. Нет слов… И потому немедленно займёмся его перекатыванием на другое место.
И занялись. В темноте. Луна-то облаками плотно закрыта. Дружными усилиями перекатили самолёт метров на пятьсот вперёд по полосе, потом свернули в чистое поле, остановились среди некошеной травы (а по ней самолёт даже такой толпой практически невозможно катить), отдышались и накрыли аппарат маскировочной сетью. Откуда она у нас в грузовой кабине взялась, ума не приложу…
Всё остальное нас не касалось. Мы так и остались экипажем в самолёте, а вот все пассажиры наши, ну, почти все (кое-какую охрану нам оставили), скрылись в ночи. И пулемёты с собой унесли.
Насчёт того, что мы остались в самолёте, это я погорячился. Разве кто-то полезет внутрь, если нападение вскорости ожидается? Никто. Вот народ и предпочёл схорониться поблизости от родной техники, расположился в траве на самом краю растянутой маскировочной сетки и приготовился бодрствовать. Потому как сна ни в одном глазу.
А трава высокая, да плюс темно — ничего вокруг не видно. Страшновато. И что-то тревожно стало, подумал и отдал приказ из кабины пару наших пулемётов вытащить и установить рядышком. Почему бы и не подстраховаться? Секторы определил, приказ отдал строгий — огонь открывать только после моей команды…
Так большую часть ночи и протревожились, не смыкая глаз и крепко сжимая в руках личное оружие.
Что самое интересное, так у меня, в отличие от всех прошлых подобных случаев, даже ни малейшего желания не возникло лично поучаствовать в этом деле. Нет, я, конечно, сделал слабую попытку якобы присоединиться к уходящей в ночь группе, но с огромным удовольствием остановился, повинуясь вполне понятному останавливающему жесту Батюшина, и прислушался к тихо произнесённым лишь для меня одного словам:
— Сергей Викторович, ну вы-то куда рвётесь? Мало вам Карпат было? Неужели больше заняться нечем? Или так и не навоевались до сих пор?
Ничего ему не ответил. Отступил назад, и всё. Этого генералу оказалось достаточно, потому как кивнул мне с одобрением и скрылся в ночи, ушёл догонять своих орлов. Впрочем, ему и догонять никого не пришлось, они же сразу притормозили, подождали своё начальство…
Посмотрел им вслед и вернулся к экипажу. Действительно, у каждого из нас своя работа. Мне и здесь забот хватает. Да и довольно с меня подобных авантюр. Там, как правильно отметил Николай Степанович, и без меня разберутся.
Единственное, так это с Игорем парой фраз тихонько перемолвились. Товарищ мой посмотрел сначала вслед уходящему в темноту генералу, потом на меня этак очень внимательно глянул и задумчиво так промолвил:
— Один раз подобное приключение может быть очень интересным, но уже во второй раз становится почти привычным. В последующие же разы ничего кроме раздражения у нормального человека вызывать не может. Нет, быть военным это явно призвание…
— То, что призвание — согласен. А со всем остальным нет. Ты нагнетаешь. Сам-то зачем тогда на Босфор полетел?
— Там другое, — отвернулся Игорь и замолчал. Но тут же передумал и всё-таки соизволил объяснить: — Сам же знаешь, что пилотов не хватает? У нас на заводе испытателей не осталось, даже Шидловский не утерпел, погоны надел. Кто, если не мы?
— Тут ты прав.
На этом разговор и заглох сам собой. Потому что всё и так понятно. Да и согласен я по большому счёту с Игорем. Если не для Державы, то все эти приключения в охотку пока молодой, пока кровь в жилах бурлит. А становишься взрослее и поневоле начинаешь задумываться, а зачем всё это? Для чего? Или для кого? Точно не для себя… Только не в моём случае, у меня другого пути не было, кроме как летать. Это только сейчас кое-какие иные варианты наметились…
А нападение, как это всегда бывает, произошло под утро. Но нас оно не коснулось никоим образом. Так что зря мы сидели с оружием в руках и напряжённо вглядывались в грохнувшую звонкими выстрелами ночь. Правду сказать, выстрелов-то этих было немного — раз-два и обчёлся.
Так понимаю, если начали стрелять, то что-то пошло не так… А потом в стрельбе наступила кратковременная пауза — сменилась тишиной, вспыхнули аэродромные посадочные прожекторы, начали по земле лучами, словно руками, шарить. Нащупали кого-то, уцепились, сошлись в одной точке. Даже от нас было видно, как взметнулись над травой в бледном жёлтом свете ломаные чёрные силуэты. Сразу же пару раз выстрелы негромко хлопнули, чей-то тоскливый вскрик раздался и тут же резко оборвался…
Сидим, ждём. А время идёт. В аэродромных казармах тревогу сыграли, караул наконец-то опомнился, активность проявил. Машина с солдатами прямо по полосе в ту сторону промчалась, пылюгу густую подняла. Хорошо ещё, что прибежал один из пассажиров, обрадовал доброй вестью — всё закончилось, можно спать…
Ага, так все сразу взяли и заснули! Сначала народ долго гадал, что там было и чем закончилось. Пришлось пару раз тихо рявкнуть, с первого раза не подействовало, слишком уж экипаж перевозбуждён был. А вот после второго окрика потихонечку успокоились. Не скажу, что все заснули, но что замолчали, так это точно. Только Маяковского это не касалось — как только отбой тревоги сыграли, так Владимир сразу и заснул. И ничего ему не помешало, даже не проснулся, когда «пассажиры» вернулись. Старый воин — мудрый воин…
Причём вернулись «пассажиры» без Батюшина и в несколько сокращённом составе. Мне на словах приказ генерала передали: «Ждать!» Спрашивать о возможных потерях не стал — вряд ли мне кто-нибудь что-то ответил бы. Да и смысла спрашивать не было — за меня это сделала наша охрана. А я невольно услышал. Обошлись без потерь. Но охрану вокруг самолёта никто не снял, значит, и мне пока рано расслабляться! Тем более, в той стороне до сих пор какая-то возня продолжается. Да и моторы грузовиков с прожекторами тарахтят, ночь распугивают.
Короче, не до сна — так до подъёма и пролежал с открытыми глазами. Ох, не нравится мне в роли живца выступать… А ведь это ещё цветочки, здесь всё-таки наша земля. А вот дальше пойдёт чужая. Судя по всему, в покое нас не оставят. Что ж, мы готовы. И я покосился на пулемёты…
А там и небо на востоке посерело. Так что утро все мы встречали с радостью. И побудку сыграли рано-рано — вот как только горизонт начал светлеть, так и дали команду «Подъём!». Пока приходили в себя, перекусывали чем бог послал, на улице-то и рассвело окончательно. Тут и машина с бензином приехала, пришлось организовывать заправку, перекачивать топливо из бочек в баки. Заодно и матчасть проверили и осмотрели, пополнили до уровня расходные жидкости. Это я о масле и воде говорю.
Сразу после заправки Батюшин подъехал с местным начальством. К самолёту близко никого из них не подпустил, остановил автомобиль метров за пятьдесят, распрощался с сопровождающими и дальше пошёл своим ходом. Доклад принял сначала от своих орлов, потом от меня. Поглядел внимательно, а у самого-то глаза красные от недосыпа. Но мундир словно только что из-под утюга вышел — ни единой мятой складки.
— Так говорите, что к вылету готовы? Тогда не будем задерживаться. Загружаемся и взлетаем!
— Маршрут остался без изменений?
— Пока да.
Не в настроении генерал разговор продолжать. Поэтому и я с вопросами не стал ему докучать. Хотя оговорку насчёт изменений в маршруте отметил. Ладно, готовимся к запуску!