— Елизавета Сергеевна, у меня совсем нет времени. Ночью я должен убыть из столицы, а мне ещё нужно встретиться кое с кем, вещи собрать, на завод съездить, дела подбить.
— Так в чём же дело? Поехали!
— Куда?
— На встречу. С кем вы там собирались встретиться?
— Боже, Лиза, вы меня ревнуете?
— Нет. То есть да, ревную.
— Ну и зря. Мне обязательно нужно встретиться со своим сослуживцем, Маяковским. И предложить ему отправиться со мной.
— Серёжа, теперь я просто должна поехать с вами, — девушка даже каблучком притопнула. — Это же сам Маяковский!
— А вот теперь я ревную, — тихонько пошутил. И с удовольствием увидел покрасневшие девичьи щёчки…
Воспоминания пришлось прервать — самолёт осмотрен, проверен и почти подготовлен к вылету, за время моего не столь долгого отсутствия с ним ничего серьёзного не случилось. Подумаешь, коркой пыли немного покрылся, мусор разнообразный травяной да лиственный в кабину налетел, ну ещё птицы постарались, как же без них — обсидели-нагадили. Вот сейчас и озадачим кого-нибудь помывочным заданием. Огляделся, никого вокруг из праздных зевак не увидел — разбежались служивые вовремя, словно почуяли. Ладно, отложим пока это мероприятие с помывкой.
О, Владимир поспешает. Похоже, закончил обустраивать наше временное жилище, теперь просто так не отделаюсь, сейчас начнёт вопросы задавать. И ведь придётся отвечать, рассказывать и обучать лётному делу. А всё из-за чего? Из-за этой, будь она неладна, нехватки лётных кадров! Поэт, стоило только обмолвиться в вагоне о подобной проблеме, тут же предложил в моё распоряжение свою кандидатуру и добился-таки моего согласия на обучение.
К счастью или несчастью, но все вопросы пришлось перенести на попозже. Принёс мне Маяковский срочный вызов в штаб. Пошёл, раз вызывают, да не забыл куртку подхватить и на плечи накинуть. Куртку…
Я даже притормозил от вспыхнувшей в голове догадки! Как же мы с Владимиром Фёдоровичем этот мелкий фактик упустили? Это я про то ночное нападение уличное. Каким образом нападавшие смогли опознать во мне офицера, если я был в куртке. По фуражке? Так её тоже не видно было… Выходит, поджидали именно меня? Глупости! Я ведь даже не собирался тем вечером на завод возвращаться! Просто так вышло? Нет, не просто так, не сходится что-то. Получается, что не глупости это, а ждали всё-таки именно меня. А как узнали, что я ночью на завод приеду? Получается, следили всё время? Эх, поторопился Владимир Фёдорович со снятием охраны. Так бы, глядишь, и слежку за мной заметили бы…
И вновь всколыхнулись воспоминания…
— Что же вы, Сергей Викторович, не разобравшись, за оружие-то сразу хватаетесь? Боевой же офицер, а поступки у вас… — таким вопросом встретил меня в своём кабинете Джунковский.
— Нормальные поступки, ваше высокопревосходительство. Вот если бы я за оружие не схватился, как вы говорите, вот тогда стоило бы задуматься.
— Поясните.
— Сначала лихие люди на улице нападают, потом какой-то неизвестный по телефону звонит, предупреждает об ещё одном нападении, следом такие же неизвестные с оружием в руках выбивают в темноте дверь в кабинет. Поставьте себя на моё место — от сторожей-то при этом ни слуху, ни духу. Вывод — ликвидировали их или ещё что. Дальше… Разве можно нашим полицейским чинам вот так запросто ворваться на завод, выбить двери в кабинет и угрожать заместителю директора оружием? Когда это такое в России было? Так какой ещё реакции от меня ожидали ваши полицейские чины? Что я от страха на пол упаду? Пусть ещё спасибо скажут, что стрелять сразу не начал!
— Вы же видели, что на них форма?
— В темноте? Это чуть позже в коридоре керосинки появились. И хоть бы кто из них представился! Хорошо, Владимир Фёдорович, признаю, есть в ночном происшествии какая-то малая доля и моей вины. Прямо скажу, весьма и весьма малая. Но это уже, будем считать, дело прошлое. Вы и без моего участия необходимые выводы сделаете. Мне бы сейчас вернуться к более насущному, к моему назначению.
— Сделаем, Сергей Викторович. Обязательно сделаем. Все сделают. Вот скажите, как вы так постоянно умудряетесь на ровном месте спотыкаться? Вы же в очередной раз себе столько врагов этой ночью нажили, что даже говорить не хочется. Представляете, сколько сейчас высоких голов полетит после такого переполоха? Ах, не представляете! Жаль, жаль. С вашим же назначением вопрос закрыт и обсуждению не подлежит.
— Почему жаль? Вы что, и вправду думаете, что меня сейчас интересуют ещё чьи-то головы? Свою бы сберечь. А этим паникёрам поделом. Но я не об этом. Владимир Фёдорович, вы же прекрасно понимаете, что невозможно будет наладить должным образом работу в дивизии без механиков и пилотов, без самолётов и снабжения…
— Вы снова о своём, — поморщился генерал. — Вам же указали справляться своими силами. Где-то же один самолёт вы добыли? Добудете и второй.
— А дальше? — не удержался и перебил я Джунковского. Сейчас не до субординации, сейчас разговор о деле. Да и так сложилось, что можно мне перебивать. — Предположим, ещё один самолёт мы добудем. Ну и словечко вы подобрали! А кто на этом самолёте летать будет? Кто, в конце концов, гайки станет крутить? Обслуживать, ремонтировать? Где бензин с маслом брать? Патроны?
— Успокойтесь, Сергей Викторович. Не горячитесь прежде времени. Неужели вы и впрямь думаете, что у нас наверху одни дураки сидят? Будут вам и механики, и пилоты. Не сразу, но будут. Выпускники Гатчинской школы. И немного, один-два. Не больше. Дальше сами со всем справляйтесь. А то где не надо вы такой шустрый, а тут растерялись.
— Да не растерялся, а о деле забочусь.
— И это правильно! Продолжайте не только на словах заботиться, но и реально сделать его, это дело. Всё, Сергей Викторович, всё, нет у меня времени с вами дальше разговаривать! — Генерал встал из-за стола, заставляя тем самым и меня подняться на ноги. — Господин полковник, больше вас не задерживаю. Можете идти.
— Слушаюсь, — вытянулся, развернулся и направился бодрым шагом туда, куда послали. К выходу.
— Господин полковник! — заставил обернуться на выходе Джунковский. — И сегодня же обязательно зайдите к Батюшину.
— Слушаюсь!
— Можете идти, — наконец-то отпустил меня Владимир Фёдорович…
И вновь приходится возвращаться в реальность. К штабу потому что подошёл. Поднялся по ступеням невысокого крылечка, миновал невозмутимых горцев суточного караула, потянул на себя отозвавшуюся тоскливым скрипом дверь. Сколько меня здесь не было? Около месяца? Или чуть больше? А дверные петли как скрипели, так и продолжают скрипеть. И никто не удосужился их смазать. Отметился у дежурного, поднялся на второй этаж, прошёл до кабинета начальника штаба. Мне к нему. Наверняка сейчас будет продолжение того самого разговора, что произошёл в кабинете Батюшина.
Не ошибся я в своих предположениях. Всё верно, именно такой разговор у нас и состоялся. Уточнили последние детали, согласовали заключительные штрихи, назначили время вылета. И уже перед самым выходом я за голову схватился. В самом буквальном смысле.
— Так мы же опознавательные знаки перекрасили!
— Какие знаки?
— Австрийские закрасили, наши нарисовали. На крыльях и бортах.
— И правильно сделали! Пусть видят и боятся…
И снова ночной вылет. Линию соприкосновения войск, или фронта, лучше пересекать в тёмное время суток, на рассвете. Так оно будет безопаснее и надёжнее. И в этот раз я лечу один, Маяковский остаётся на базе. Вместо него вся кабина забита жестянками с бензином. Бр-р, мурашки по коже, стоит только о случайной или особо прицельной пуле подумать…
Пора выполнять приказ-просьбу Николая Степановича Батюшина. И предстоит мне выполнить полёт не куда-нибудь, а в самое логово нашего теперешнего противника. Ждёт меня Вена. Да, было принято вот такое наглое по своей сути решение, которого от нас вряд ли кто мог ожидать. И что, думаете, это я предложил подобную авантюру? Да ни в коем разе. Это всё Николай Степанович и его гений.
Ничего не забывает, всё помнит Батюшин. Именно он первым принял на вооружение когда-то услышанный от меня рассказ о возможном выбросе парашютистов из «Муромца». И воплотил его в жизнь. И сам лично присутствовал при первой выброске. Кстати, только сейчас я узнал ещё об одной из задач этих диверсантов. Или диверсанта. Ну то, что они деньги перевозили, это я сразу понял. Ещё тогда. А вот то, что последовало после… Николай Степанович об этом как бы невзначай обмолвился. Только вот глядя в холодно-расчётливые глаза начальника контрразведки, трудно было поверить в случайность подобной обмолвки. Для чего он мне это рассказал? И по чьему повелению приобщил к государственной тайне такого уровня? Голова пухнет от предположений. Так о чём обмолвился и что было после? После было окончание той самой конференции социалистов в Циммервальде и последующая внезапная кончина Льва Давидовича по возвращении во Францию. Говорят, трюфелями отравился Троцкий в местном ресторанчике на горе хозяину заведения. О, как неожиданно! Оказывается, не только остро заточенное железо плохо усваивается организмом, но и вполне себе без обидные (для всех прочих) грибы… А нечего было к деликатесам привыкать… Так что тот самый диверсант сработал чисто. А теперь его нужно как-то вывезти обратно…
Почему именно из Вены? Потому что другими путями не выбраться или выбираться придётся очень и очень долго. Французские порты не работают, у рабочих бессрочная забастовка. Через Германию тоже не выбраться, там революционный хаос, остаётся выбираться только через Швейцарию. А почему не через Италию или Грецию? Проливы Босфора теперь наши, можно через них добраться до Константинополя, а уже оттуда и до Севастополя с Одессой. И почему всё-таки не через Германию? Получилось же у нас там сесть? Можно и ещё раз повторить подобное. Что? Никак не получается подобный вариант? А почему? Потому что это не главное! Главная цель посадки в центре Вены — щёлкнуть по носу австрийцев. И я ещё разок пожалел о том, что в своё время не удержал язык за зубами и рассказал о посадке на Красной площади в далёком возможном будущем маленького одномоторного самолётика…