– А кто меня подзуживал?! Давай, мол, неча робеть… А теперича незамазанным остаться хошь? Ты, Николка, не сумлевайся, коли меня потопишь, – вместе утопнем.
– Да уймись ты, сказываю ж – не проболтаюсь.
Но Ермолай на его слово полагаться не желал. И потому, когда кабак остался позади, осторожно огляделся. Дорога шла вдоль берега, вокруг темно и пусто: с наступлением вечера оставшиеся в крепости жители запирались в своих домах, чтобы не попасть под руку хмельным казакам. Сделав вид, что споткнулся, Пугало наклонился, выхватил из-за голенища нож и с размаху воткнул его в Роговца, целясь в грудь. Тот вскрикнул, схватился было за саблю, но обнажить ее не успел. Силы покинули Николу, глаза закрылись, и он мешком свалился к ногам убийцы. Вдруг послышался цокот копыт, и через мгновенье чей-то голос заорал из темноты:
– Эй, кто тут?
Ермолай взмок. Господи, если его застанут над телом казака… Но и здесь оставлять нельзя! Он схватил Роговца за ноги и потащил к берегу. Тут невысоко, ну да наплевать, лишь бы избавиться от проклятого трупа.
Сердце колотилось, пот заливал глаза, но действовал Пугало быстро. Ему понадобилось не больше полминуты, чтобы подтащить Николу к обрыву и сбросить вниз. Услышав спасительный всплеск, Ермолай повернулся и бросился бежать.
В просторной палате с расписными стенами на обитых дорогим червленым сукном лавках сидели два десятка бояр, окольничих и кравчих. В центре у стола восседал глава Боярской думы – Федор Иванович Шереметев. Сбоку приткнулся писарь, взятый с Крутицкого подворья.
Солнечный свет, преломляясь в ромбиках окон, отбрасывал разноцветные блики на потные лица думцев. Духота давила, мешала дышать. Каждый из них в этот жаркий полдень предпочел бы вздремнуть часок-другой, но дела государственной важности собрали их вместе.
Бояре спорили, произносили длинные речи, пытались в чем-то убедить друг друга. Лишь князь Пожарский молча сидел на скамье, погруженный в свои мысли.
Этим утром из Новгорода прискакали гонцы с известием, что часть горожан присягнула шведскому королевичу. Случилось то, что на днях предсказывал царь. Как он об этом проведал? Дмитрий Михайлович, будучи человеком осторожным, лично опросил гонцов, пытаясь понять, мог ли кто-то их опередить и привезти новость раньше. Те удивлялись, качали головой – нет, мол, скакали днем и ночью, лошадей загнали, и никто вперед поспеть не мог. Выведав, что и как, Пожарский понял: Петр рассказал ему о присяге новгородцев буквально через несколько часов после случившегося. Ну как тут не поверить в чудо?!
Младенец был найден в церкви, в доме Шереметева вокруг него постоянно происходили диковинные события, сам он в три года говорит и рассуждает, как взрослый, а теперь еще доказал, что и будущность видит. Про бельских немцев прознал, про Лермонта… Князь не поленился и это проверить – да, верно, среди сдавшихся иноземцев и в самом деле был такой. А шаховы послы? Пожарский встречался с ними на приеме, поинтересовался Ризой. И те подтвердили: при захвате Грузии у митрополита тамошнего внутри большого креста нашли кусок Ризы Господней. Вот зачем она им, басурманам? Приехали просить союза против османцев, так могли б и ее в подарок привезти. Не додумались. Впрочем, князь не постеснялся и намекнул этим тугодумам: вот если б шах Аббас сделал бы дар нашему царю… А какой дар может быть желаннее для православного государя, чем Риза? И вроде бы послы намек поняли.
Да-а, ну и малец! Как он мог все это знать заранее?! Никаких сомнений, он высшее существо! И знает, что и как для Руси лучше. Коли он сказал, что нужно договариваться о мире, значит, так тому и быть.
Князь отвлекся от своих мыслей и прислушался.
– Шведы да ляхи жмут немилосердно, – говорил между тем Воротынский, – Новгород, Старая Русса, Ладога под ними уже. А намедни из Воронежа человек прибежал, сказывает, Иван Заруцкий на Москву целится. А главная наша сила ушла к Смоленску, вот и Дмитрий Михалыч туды сбирается.
– Ужель и вправду, князь? – шевельнул потной бородой Мстиславский. – А мы-то как же от атамановых войск отбиваться будем? Был бы хоть Черкасский тут, так ведь и он в Смоленске.
– Не тревожься, Федор Иваныч. – Пожарский встал, шагнул к столу и оглядел обеспокоенные лица думцев. – Мы там стоять долго не станем, подгоним пушки с мортирами да возьмем ляхов с налету. А опосля того ваш черед – о замирении уговариваться.
– Ча-аво?! – возмутился Воротынский и с такой силой сжал посох, что пальцы покраснели. – Да в уме ль ты, князюшка?
– Коли крепость отобьем, туды гарнизон немалый надобен. А ежели война будет длиться, так, почитай, всех там оставлять. И некому Москву оборонять станется. Али хочешь отдаться Заруцкому, а, Иван Михалыч?
– Этот нас всех тут на колья посадит, – вздохнул Мстиславский. – Вона Федор Иваныч к Заруцкому людей своих отправлял, дык не вернулись. Так ежели ляхи на престол наш притязать не станут, можно и замириться, что помехой?
Со своего места поднялся высокий старик с длинной седой бородой – князь Иван Семенович Куракин, бывший еще полгода назад претендентом на престол.
– Неможно нам с ляхами о мире уговариваться! – громогласно объявил он, стукнув посохом о пол. – Не откажутся они Владислава свово царем кликать, а над нами насмехаются, варвары, дескать. Сколько они крови на земле нашей пролили за годы бедствий? Да и сами бедствия не с их ли помощи учинились? Как привели к нам самозванца лживого, так и началось лихо в государстве.
– Что ж, теперь до скончания мира за то их бить? – усмехнулся Пожарский. – Нет, бояре, воля ваша, но воевать нам доле невместно. Русь из развалин подымать надобно, а не землю кровушкой кропить. Опять же, у Заруцкого сила немалая, его еще надобно одолеть.
– Дельно говорит князь, – вступил статный боярин лет сорока, Иван Васильевич Голицын, старший брат которого томился в польском плену. – А в кондициях замирения пропишем, чтоб ляхи возвернули нам Филарета да братца мово, Ваську.
– Об Филарете с государем уговорено, – важно кивнул Шереметев. – Уж и грамотка ушла в Казенный приказ.
– А об Ваське что ж?
– Ну, Иван Васильич, сам ведаешь, денег-то в казне ноне уж больно мало.
– Дык я ж про то и глаголю: добавьте Ваську в кондиции, вот и не будет убытку. Ты сам-то, Федор Иваныч, об замирении как мыслишь?
Шереметев опустил голову, чтоб скрыть радостную улыбку. Это ж надо, он боялся, что Пожарский костьми ляжет, лишь бы не допустить мира, а тут сам князь об этом же хлопочет. Чудеса! И теперь, если грамотно подойти, враг оставит Старую Руссу, и солевой промысел возобновится. Это ж сколько дохода-то сразу прибудет!
– Слово Дмитрия Михалыча верное, замиренье нам надобно. И не токмо с ляхами, а и со шведами. И чтоб земли Новгородские да Псковские нам возвернули!
Он помолчал немного, вздохнул и добавил:
– Вот только не согласятся они…
– Не тревожьтесь, бояре, – улыбнулся Пожарский. – Вы об замирении порешите, а как ворогов уговорить, опосля измыслим. А теперь вот что: надобен нам в Смоленск второй воевода заместо раненого Михаилы Бутурлина.
Со своего места у противоположной стены поднялся широкоплечий, крепко сбитый бородач лет пятидесяти. Лицо его, казалось, кто-то собрал из нескольких: полные губы и мясистый нос совершенно не соответствовали пронзительному взгляду умных карих глаз. Это был князь Иван Федорович Троекуров, зять Филарета, один из помощников Пожарского в прошлогоднем московском походе.
– Чаю, я к сему делу могу быть гож, бояре.
Шереметев, пожевав губами, вопросительно взглянул на Пожарского:
– Что скажешь, князь?
– А чего ж, Иван Федорыч воин знатный, опытный, отрядом Угличским командовал. Мы с ним поладим.
– Добро, – важно кивнул регент.
Троекуров сел, пряча в усах удовлетворенную усмешку. Ну вот, теперь будет проще. И этот горе-правитель еще попляшет! Уж об этом Иван Федорович позаботится!
Он ненавидел Шереметева за то, что тот отрекся от их общего родственника, Михаила Романова, и переметнулся к Петьке-найденышу. Свои-то интересы смог соблюсти, регентом стал, а вот про него, Троекурова, позабыл. Даже боярства не дал! Пригрелся у мальцова горшка, распоряжается тут всем, словно царь! И думает, небось, что все спокойно это проглотят? А вот выкуси!
– Завтра спозаранку и отправляйся, Иван Федорыч, – замечтавшийся Троекуров вздрогнул, услышав голос Пожарского. – А вослед тебе и мы с государем.
Услышав это, Шереметев обомлел.
– Да неужто ты, Дмитрий Михалыч, царя-батюшку на осаду взять чаешь?!
Все загалдели, в удивлении переглядываясь, а Пожарский поднял руку.
– Ведаю, бояре, ваше беспокойство. Но то воля государева, и перечить ей неможно. Не тревожьтесь, за жизнь Петра Федорыча честью и головою своей отвечаю!
Троекуров мысленно потирал руки: под Смоленском царя достать будет несложно. На осаде и со взрослым-то что угодно случиться может, а тут малец. Заодно и самому князю крылья пообломаем, а то уж больно высоко взлетел. Ну а потом и Мишу на царство поставим. Уж он-то без щедрот своих не оставит!
Глава 6
Юный царь стоял на вершине насыпного вала, окружавшего центральную часть осадного лагеря, и с замиранием сердца смотрел на открывающуюся панораму. Позиция была на редкость удачной для наблюдения. Впереди высились стены и башни Смоленска, словно бы плывущие в предрассветном тумане, а в километре от них, ожидая команды на штурм, выстроились войска московитов: поблескивающее доспехами поместное ополчение, яркие пятна стрелецких полков, норовистые скакуны татарских лучников, казаки и стройные ряды немецкой пехоты. Вокруг горели десятки костров, отбрасывающих причудливый свет на ратников и шатры.
Петр никак не ожидал, что реальная осада – это так величественно и так страшно. Одно дело – читать про нее, смотреть документальные фильмы, развалившись с бутылкой пива на мягком диване, и совсем другое – самому находиться в гуще событий. Прибыв сюда и увидев эти стены – высоченные, крепкие, непробиваемые, – юный царь с трудом подавил в себе желание скомандовать отбой. Но потом, несколько справившись с волнением, рассудил здраво: это не замок нового времени, с бастионами и равелинами, который сложно взять с помощью одной артиллерии, а самая обычная средневековая крепость – просто башни и стены. У наших – пушки, мортиры, гауфницы, вполне способные пробить защиту поляков. Хотя и недооценивать врагов нельзя. У них пушек не меньше, вон стоят в три яруса, отсюда видно. Эх, сюда бы парочку хоть самых захудалых бомбардировщиков!