Диана старалась не думать, почему, но воспоминания о прошлой ночи неотступно преследовали ее. Он крепко держал ее в своих объятиях, и она почувствовала, как огонь страсти зажегся у нее в сердце. Она размышляла о его сильных руках, о том, как когда-то их тянуло друг к другу. Однажды, сотню лет назад, они даже поцеловались.
Она посмотрела на его офис. Был ли он тем человеком у окна? Она видела темный силуэт на другой стороне стекла. Наверняка это был он. Она залилась краской, словно он поймал ее за подглядыванием. Откинувшись на спинку сиденья, она с трудом перевела дыхание. Столько лет прошло, а старое чувство никуда не делось.
— Там наверху дядя Алан, — сказала Диана.
— Даааа, — размахивая руками, сказала Джулия.
Диана окинула взором лодочные мастерские. Между ними виднелся старый домишко, где она раньше жила вместе с Тимом. Где они зачали Джулию? О чем Диана тогда думала? Что жизнь с Аланом будет слишком легкой, сладкой и предсказуемой? Что ей нужно было выбрать его брата, негодяя со шрамами и щербатым зубом, чтобы доказать себе, какая она независимая и дерзкая? Что своей любовью она смогла бы вернуть Тима Макинтоша домой, помочь ему оправиться от удара судьбы?
Точно, это Алан стоял у окна. Похоже, он разговаривал по телефону, созерцая штормящее море. Он был высоким и сильным, его профиль с трудом помещался в оконной раме. Он не шевелился и не уходил, и она ощутила на себе мощь его выразительного взгляда. Диана ничего не могла с собой поделать и просто смотрела на его очертания.
— Гуааа, — сказала Джулия. В ее тоне послышалось огорчение, как если бы она проголодалась или описалась. Ее хныканье стало громче, и она наконец расплакалась.
— Хорошо, дорогая, — спокойно проговорила Диана. — Мы едем домой.
Диане показалось, что на ее плечи свалились все тяготы мира. Поглядев на Алана, она загадала желание, чтобы он заметил их и спустился вниз. Ей был нужен человек, который обнял бы ее, сказал, что все будет хорошо и что она молодец. Опять подумав о руках Алана вокруг своей талии, она чуть не зарыдала. Потом она почувствовала себя покинутой и несчастной. В тени офиса Алана, со старым рыбацким домиком на самом видном месте, Диана прикрыла глаза и взяла Джулию за руку.
Алан стоял у окна и заканчивал телефонный разговор. Уж не Диане ли принадлежал тот пикап возле пристани? И что она там делала в самый разгар шторма? Если бы он сказал Марте выпроводить пациентов и не принимать звонки, то мог бы взять свою куртку и пойти узнать, что стряслось. Но только он собрался исполнить задуманное, как Диана уехала.
День у Алана выдался не из легких. Трехлетний пацаненок проглотил фишки от «Монополии», и Алан потратил целое утро на то, чтобы определить, сколько именно. Одну? Тринадцать? Оказалось, что мать вошла в комнату, когда ее сын уже дожевывал остатки первой. Прежде чем она успела помешать ему, он засунул в рот еще парочку. Эти три и обнаружились на рентгеновском снимке, поэтому Алан посоветовал семье следить за стулом карапуза и отправил их домой. Теперь он взял телефонную трубку и набрал номер в Новой Шотландии.
— Алле? — раздался глухой, скрипучий голос, словно принадлежавший отрицательному персонажу какого-нибудь мультфильма.
— Очень мило, — сказал Алан. — Тебе могли бы звонить из Международного дельфиньего совета, чтобы подкинуть денег на исследования, а ты им отвечаешь как заправский водяной.
— У меня уже есть их деньги. С какой стати я обязан повторно лизать им задницы? Вы, врачи, слишком обходительны и тактичны. По моему скромному мнению, хорошие манеры не стоят потраченного на них времени. Хоть ты и не спрашивал меня об этом.
— Привет, Малаки.
— Здорово, Алан. Чем обязан?
— Обязан?
— Ну да. Тому, что меня беспокоит занятой молодой доктор.
Алан мысленно представил себе Малаки в рулевой рубке. Уйдя на пенсию из ВОИ, он продолжил научные изыскания самостоятельно, переехав в Луненбург, что в Новой Шотландии. Он жил и работал на своем старом буксире, записывая звуки морских млекопитающих для изучения способов их коммуникации. Необычное времяпрепровождение для старикана, чьи собственные навыки в общении были довольно сомнительны, и это еще мягко сказано.
— Как погодка? — спросил Алан.
— Отличная. Приедешь в гости?
— Работы по горло.
— У меня идея. Быстренько до Рождества вылечиваешь болезных детишек. Потом бросаешь свою клинику, летишь в Канаду и днями напролет слушаешь китов. Мне бы пригодилась твоя помощь.
— Звучит заманчиво, — сказал Алан.
— Тогда в чем дело? Повесил табличку на дверь офиса, послал всех к чертям и приехал сюда.
— К чертям, говоришь? — сказал Алан, пробуя на вкус эту фразу и посматривая на стену фотографий, с которой улыбались его пациенты — малыши и подростки.
— Единственное, что меня волнует, так это чем займется БМО? — спросил Малаки.
— БМО… — повторил Алан.
— Точно… Им придется выбросить все эти пироги с курятиной, шоколадные торты и свитера.
— Ты, наверное, там как в масле катаешься, — предположил Алан.
— Они предпочитают держаться от меня подальше, — ответил Малаки, — эти милашки из Новой Шотландии. Одной жены мне хватило на всю оставшуюся жизнь.
— Видимо, их отпугивает череп с костями над твоей дверью, — сказал Алан. — Или то, как ты отвечаешь по телефону.
— Ладно, хорош подкалывать дедушку, — сказал Малаки, — переходи к делу. Прошлую ночь я шесть часов сидел с гидрофонами, и мне надо прослушать еще две пленки. Что случилось-то? Дети заколебали?
— Они едят свои игрушки.
— Хех, — хмыкнул Малаки. — Мой однажды сожрал морскую звезду. Ничего, выжил. Еще что-нибудь беспокоит?
— Племянница, — сказал Алан, глядя на медкарту Джулии.
— Дочка Тима?
— Да.
— Я весь внимание.
— Ей уже одиннадцать. У нее больше проблем, чем радостей, Мал, и так было с самого начала.
— Знаю. Думаешь, я не помню вашу мыльную оперу? Что изменилось? — спросил Малаки, и скрипучесть в его голосе пропала.
— К чему этот вопрос? — сказал Алан.
— Одиннадцать лет ты просто наблюдал за ней — а сейчас, должно быть, произошло что-то серьезное. Так что же, ей становится хуже?
Алан выглянул в окно:
— Пока нет.
— Но станет?
— Да. От Тима есть новости?
— Я не особо люблю разговаривать с ним о тебе, как и с тобой о нем. Понимаешь? Потом бед не оберешься. Что говорит мать девочки?
— Ей известны факты, но она закрывает на них глаза. Она…
— Вот только не говори «отказывается признавать очевидное», — пробурчал Малаки.
— Не буду, — сказал Алан. Старый наставник научил его избегать профессионального жаргона и никогда не опошлять ситуации шаблонными выражениями, которые звучали так, словно их выдрали из журнальных статей. — Но что-то вроде этого.
— Послушай, — сказал Малаки. — Ты лучший педиатр, выпущенный Гарвардом за последние двадцать лет. И для этого ребенка ты делаешь все, что в твоих силах… она в хороших руках. Вот мой взгляд на ситуацию.
— Похоже, я должен прыгнуть выше головы, — сказал Алан.
— Я уже говорил тебе, океанографом быть намного проще, — сказал Малаки дрогнувшим голосом.
— Да, и порой я жалею, что пропустил твои слова мимо ушей, — сказал Алан.
— Как она?
— Джулия? Я же сказал, она…
— Нет, я про мать. Про Диану.
Алан поежился. Сердце у него заколотилось в бешеном ритме, и на мгновение голос отказался ему повиноваться.
— Это ты спрашиваешь или кто-то другой? Он что, рядом с тобой?
— Это я спрашиваю.
— Она в порядке, — сказал Алан, осознав, что Малаки не ответил на его второй вопрос. — В полном порядке.
— Рад это слышать, — сказал Малаки. — Она-то ни в чем не виновата.
— Ты прав, — ответил Алан, ощутив, как в груди начал закипать давнишний гнев. — Не виновата.
— Паршиво, когда один брат уводит подружку у другого.
— Она не была моей подружкой, — сказал Алан. — Мы сходили только на одно свидание.
— Слова, слова — свои чувства нельзя обмануть. Тебе следовало открыться ей, когда у тебя еще был шанс. Но, чтобы не мешать им, ты отошел в сторонку и теперь расплачиваешься за это.
— Хм, — сказал Алан, рассматривая залитую морской водой пристань.
— Ты там живой, Алан?
— Я хочу разобраться с этим раз и навсегда, — сказал он.
— Разобраться? В смысле с Тимом?
— Да.
— Давно пора, — сказал Малаки. — Незачем держать все внутри и травить себя.
— Вот и конец перемирию, — сказал Алан.
— Перемирию? Это ты о чем? — спросил Малаки. — Хотелось бы узнать.
— Я понял, к чему ты клонишь, Мал, — сказал Алан. — Если увидишь Тима, если он вдруг окажется в твоем доке, передашь ему кое-что? Скажи, что я хочу поговорить с ним. Как можно скорее.
— Заметано, — ответил Малаки Кондон.
Промокший насквозь Бадди, изрыгая ругательства, захлопнул за собой входную дверь. Сидя возле щенячьей клетки, Эми читала «Энн из зеленых крыш», смотрела телевизор и намеренно не обращала на него внимание. Она слышала, как он шумел на кухне, гремя содержимым шкафчиков. Из своих ежедневных походов в гости к Джулии и Диане Эми вынесла главный урок — хорошее настроение всегда побеждало плохое.
«Пусть ругается, пусть буйствует», — думала Эми, силясь сосредоточиться на книжке, которую ей дала Диана. Она попробовала поступить так же, как и в случае с Дэвидом Бегвелом: пожалеть Бадди. Своим поведением недалекие люди вызывали лишь горькую усмешку и сожаление. Но когда Бадди направился к двери в комнату ее матери, благие намерения тут же улетучились из головы Эми.
— Не ходи туда, — сказала Эми.
— Что-что? — спросил Бадди, взявшись за дверную ручку.
— Я сказала, — Эми нервно сглотнула, — оставь мою маму в покое.
— В моем собственном доме никто не будет указывать мне, что я могу делать, а что нет, — заявил он. — Ни ты, ни твоя мать.
— Мы тоже здесь живем, — сказал Эми. Ее сердце снова гулко застучало. Чтобы набраться смелости, она пыталась вызвать в памяти лицо Дианы. Но это ей нисколько не помогло.