Мне кажется, это письмо юной героини чрезвычайно много говорит не только о ней самой, но и обо всем ее поколении. Оно принадлежит к документам, показывающим, откуда взялись беспредельные мужество и самоотверженность советских людей, так часто ошеломлявшие врага и поразившие весь мир.
Нина Онилова погибла за Родину в двадцать лет. Награжденная при жизни орденом Красного Знамени, она посмертно была удостоена Золотой Звезды Героя Советского Союза.
Так была оценена и доблесть сверстника Нины, молодого черноморца, о котором «Правда» написала в передовой статье: «История навсегда сохранит для потомства бессмертный подвиг краснофлотца катеров Ивана Голубца…»[35].
Он совершил этот подвиг в один из тех дней, когда на фронте под Севастополем не происходило никаких крупных событий. Гитлеровцы просто подвергли город очередному артиллерийскому обстрелу. Снаряды падали и в районе стоянки сторожевых катеров в Стрелецкой бухте. Осколками был пробит борт одного из катеров, ошвартованных у причала, из его топливной цистерны вырвался бензин, и катер охватило огнем.
Старший краснофлотец Иван Голубец (до войны — черноморский пограничник) служил рулевым-сигнальщиком на другом катере и оказался вблизи загоревшегося катера случайно. Но, увидев, что на борту команды нет, а в палубных стеллажах — полный комплект глубинных бомб, обладающих огромной взрывной силой, комсомолец Голубец понял: может быть, только он в состоянии спасти все, чему угрожал взрыв, — катера в бухте, плавучий кран, судоремонтные мастерские… И он не раздумывая бросился на горящий катер.
Сперва он попытался с помощью огнетушителя ликвидировать пожар, но это оказалось невозможным, и Голубец принялся освобождать катер от бомб. Прежде всего — от восьми больших, самых опасных. Механизм бомбосбрасывателя, очевидно поврежденный при разрыве упавшего у катера снаряда, не действовал. Тяжеловесные большие бомбы (в каждой — почти 170 килограммов) пришлось скатывать за борт вручную. Справившись с этим, моряк начал скидывать в воду малые бомбы. Они гораздо легче, но их было двадцать две штуки. На катере бушевало пламя, горели и на краснофлотце бушлат, брюки, его душил дым, и вряд ли он мог быть не ранен — рядом рвались снаряды в палубных кранцах. «Голубец, уходи!» — кричали с берега. Он сделал уже почти все, но хотел сделать все до конца и продолжал выхватывать из огня и бросать в воду последние бомбы. Их оставалось в стеллажах две или три, когда произошел взрыв. Теперь — уже ослабленный во много раз, и от него не пострадали ни другие катера, успевшие рассредоточиться, ни постройки и люди на берегу. Погиб лишь Иван Карпович Голубец.
Бесстрашный моряк навечно зачислен в списки одной из частей Краснознаменного Черноморского Флота. У бухты, где он совершил свой подвиг, стоит памятник с барельефным портретом героя. А вокруг — новые кварталы очень выросшего после войны, раздавшегося вширь Севастополя.
О том, как сблизились, породнились военные и гражданские севастопольцы, отражая общими усилиями первые натиски врага, я уже говорил. Не ослабевало общесевастопольское «чувство локтя» и в то время, когда всем в осажденном городе стало немного четче. А поскольку территория нашего плацдарма сократилась и передний край обороны на ряде участков, особенно на северном направлении, приблизился к городу, грань между фронтом и тылом стала еще менее заметной.
Помощь тыла фронту часто принимала формы, которые никто не смог бы заранее предусмотреть. Их подсказывала, рождала общая жизнь в осаде, общая судьба бойцов и мирных людей. Рассказывать об этом — значит рассказывать прежде всего о женщинах, которые составляли теперь абсолютное большинство гражданского населения города.
Фронтовой матерью называли бойцы Марию Тимофеевну Тимченко. Потомственная жительница Севастополя, внучка участника его обороны в прошлом веке, мать трех сыновей-фронтовиков, стала приходить на ближайший к ее Керченской улице участок фронта — в окопы и землянки 172-й стрелковой дивизии. И не как гостья, а как рачительная хозяйка, везде находившая дело для своих неутомимых рук. Вскоре во дворе у Марии Тимофеевны был установлен при помощи бойцов котел, у которого она и ее соседки стирали солдатское белье. Они же шили маскхалаты разведчикам. Эта бригада немолодых женщин, сама собою организовавшаяся, выходила и на земляные работы по укреплению занимаемых дивизией рубежей.
Хорошо знали в Севастопольском оборонительном районе и Александру Сергеевну Федоринчик, одну из старейших учительниц города, которая также сколотила бригаду женщин, много сделавшую для фронта. В мае 1942 года А. С. Федоринчик была делегирована в Москву, на Всесоюзный митинг женщин — участниц Отечественной войны. Радио разнесло ее призыв, раздавшийся с трибуны Колонного зала Дома Союзов: «Советские женщины! Севастополь зовет вас к бою! Женщины всего мира! Севастополь показывает вам пример сопротивления…» С гордостью слушали севастопольцы, как горячо аплодировал ей зал.
Женских бригад помощи фронту, или бригад фронтовых хозяек, как начали их называть, становилось все больше. Они возникали и на окраинных улочках, жители которых не покидали своих домиков (фашистские бомбы падали здесь сравнительно редко), и в центре города, где значительная часть населения перебралась в подземные убежища. Своя бригада появилась почти в каждом крупном убежище.
При таком размахе этого движения уже не годилось, чтобы женщины, стремящиеся помочь фронту, сами искали себе дело, как было вначале. Городской комитет ВКП(б), куда они обращались за поручениями, возложил руководство женскими бригадами на секретаря Северного райкома партии по кадрам Е. П. Гырдымову. И распределение работы между ними наладилось в общегородском масштабе.
Прямо из бани (по ночам туда доставляли бойцов с передовой) развозили белье по убежищам, где были подходящие условия для стирки. В других убежищах шили шапки и теплые рукавицы — на это пошли имевшиеся на флотских складах старые шинели и бушлаты. Где-то в городе нашлись запасы шерсти, и из нее стали вязать варежки с двумя пальцами — для стрелков, носки, теплые наушники (зима стояла совсем не крымская, холода долго не спадали). Некоторые бригады специализировались на ремонте обмундирования. Были и такие поручения, как, например, собирать для госпиталей книги, а также посуду — с Большой земли она не поступала, а госпитали разрослись. Женщины помоложе и посильнее помогали медперсоналу (зачастую под артобстрелом или бомбежкой) при массовых погрузках раненых на морские транспорты, а иногда и сопровождали раненых, нуждавшихся в непрерывном уходе, до кавказских портов. Всего, что делали добровольные помощницы вооруженных защитников Севастополя, не перечислить.
Из многих женщин, заменивших мужчин на производстве, запомнилась Ефросинья Ивановна Гуленкова. Проводив мужа в армию, она доказала, что способна занять его должность — электромонтера на подстанции в Новых Шулях. А потом стала работать там за троих монтеров. Новые Шули находились почти у самой линии фронта, и вчерашняя домохозяйка изо дня в день устраняла повреждения, наносимые разрывами снарядов и бомб. Ефросинья Гуленкова по праву была удостоена боевой награды наряду с отличившимися солдатами.
Орденом Красной Звезды наградил Военный совет молодую работницу Анастасию Чаус, имя которой облетело тогда всю страну. Еще в начале обороны, при одном из воздушных налетов, она лишилась руки. Но эвакуироваться из Севастополя отказалась и, выйдя из госпиталя, вернулась к штамповальному станку, стоявшему теперь в подземном убежище. И одной рукой выполняла на штамповке деталей для гранат по две нормы.
Не забыть и того, что севастопольские женщины отдали для спасения жизней раненых бойцов, для возвращения их в строй более 1200 литров своей крови. И это в условиях, когда питание населения становилось все более скудным. Довоенные запасы города иссякали, а подвоз продовольствия, как и любого другого груза, был сопряжен со всевозрастающими трудностями.
Севастопольцы не испытывали в осаде таких невзгод, какие выпали на долю ленинградцев. Никто в городе не голодал. Однако заболевания цингой, в том числе и в войсках, появились: не хватало витаминов. Для борьбы с цингой наладили варку настоя из можжевельника — его много росло на Мекензиевых горах. Главное военно-медицинское управление прислало нам партию аскорбиновой кислоты, А с приближением весны были приняты меры, чтобы получить в максимально возможном количестве свежую зелень, ранние овощи.
Примечательно, что в те самые дни, когда проводился слет снайперов оборонительного района, в Севастополе проходил и слет передовиков сельского хозяйства. В узкой полосе между городом и передним краем обороны было немного настоящих земельных угодий. Однако пригодными для обработки оказались и пустыри, и склоны балок, и даже городские дворы. Был брошен лозунг: «Каждому двору — огородную гряду!» Посевы редиски и салата, грядки зеленого лука появлялись у огневых позиций батарей, у фронтовых землянок. Организатором этого важного дела в пределах города и гарнизона явился находившийся в Севастополе управляющий комбинатом «Массандра» Н. К. Соболев, агроном по образованию. Под его руководством были введены в действие все имевшиеся в пригородных совхозах теплицы и парники, и оттуда еще зимой поступала зелень в госпитали. Там же выращивалась рассада помидоров, баклажанов, капусты. По инициативе Соболева, знатока крымской флоры, освоили выработку витаминных экстрактов из диких растений.
В городе, уже месяцы отрезанном от Большой земли, возникало немало всяких проблем. На исходе зимы остро встал вопрос об угле. Основной его потребитель — СевГРЭС была своевременно переведена на жидкое топливо, а танкеры к нам время от времени приходили. Но для хлебозавода, для литейного цеха спецкомбината, для других жизненно важных предприятий требовался уголь. Рассчитывать же на его доставку в нужном количестве, пока не снята осада, не приходилось. Однако выход из положения был найден. В разных местах города, у заводов, складов, паровозного депо образовались завалы слежавшейся угольной пыли. В таком виде она служить топливом не могла. А вот брикеты, изготовленные из нее с кое-какими добавками, горели неплохо. На них, между прочим, ходил и наш бронепоезд «Железняков».