о, не знает, что тут штаб фронта (как показали дальнейшие события, немцы, к сожалению, это знали).
Мой доклад о севастопольских делах, об огневой поддержке фронта кораблями, о положении с перевозками Л. З. Мехлис слушал очень внимательно. Он детально интересовался работой командования Приморской армии и сообщил, что в нее направляется членом Военного совета опытный кадровый политработник дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов, а бригадный комиссар М. Г. Кузнецов останется в армии членом Военного совета, ведающим вопросами армейского тыла.
Ободренный вниманием к севастопольцам, я изложил нужды СОР (мы с Ф. С. Октябрьским тщательно продумали, какой конкретно помощи следует просить, чтобы получить самое необходимое). Почти все просьбы, касавшиеся войсковых подкреплений, вооружения, поставок боеприпасов, представитель Ставки обещал удовлетворить, тут же поручив дивизионному комиссару Шаманину взять под контроль исполнение.
Не был решен лишь вопрос о танках — мы просили выделить для СОР 25–30 машин, и я сказал, что они будут очень нужны, когда севастопольцы пойдут на соединение с войсками Крымского фронта. Мехлис спросил, как мы доставим танки в Севастополь, не скрыв опасения, что для этого пришлось бы отвлечь суда, перевозящие танки на Керченский полуостров. Я ответил: перевезем на боевых кораблях, может быть, на линкоре. Почему-то это Мехлису не понравилось. Подумав, он сказал:
— Севастопольцы уже достаточно навоевались. У Крымского фронта хватит сил разгромить врага, и от войск СОР большого боевого напряжения в наступлении не потребуется. А пока держите крепко оборону.
Отвечая на мой вопрос о планах освобождения Крыма, армейский комиссар познакомил с тем, как развернуты войска фронта. Попутно рассказал, как он отклонил предложение командующего и штаба иметь две армии на Ак-Монайских позициях, а третью — в резерве и приказал расположить ее непосредственно за теми двумя. Он показал по карте направление намечаемого удара на Симферополь и на Бахчисарай, где планировалось соединение с частями СОР.
— До скорой встречи в Бахчисарае! — сказал Л. З. Мехлис на прощание.
Скоро я снова был в Новороссийске, где готовился к очередному походу в Севастополь лидер «Ташкент». На нем собрался, идти также контр-адмирал И. Д. Елисеев — командующий вызывал начальника штаба, чтобы обсудить положение на морских коммуникациях и накопившиеся вопросы по кавказским базам.
Командир корабля капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко доложил, что на лидер просятся пассажирами два работника наркомпищепрома, имеющие командировки от своего наркомата. Заинтересовало, по какой надобности направляются товарищи в осажденный город. Оказалось, что их командировка связана… с Инкерманским шампанским.
Когда враг подступал к Севастополю, завод, выпускавший шампанское, закрыли. Директор, отбывая на Кавказ, показал флотским хозяйственникам, где хранилось шампанское различных стадий готовности, — используйте, мол, по своему усмотрению, вывезти все равно невозможно. Работники тыла, как положено, оприходовали вино (его было около миллиона бутылок) и стали отпускать в госпитали — для раненых, а также и в части — вместо полагавшейся бойцам и командирам водки. Освобождавшиеся бутылки шли на заправку горючей смесью и становились оружием. В наркомате же, которому принадлежал завод, тем временем дознались, что шампанское, слава богу, фашистам не досталось и в море в критический момент не вылито. Ну а раз так, решили представить счет тому, кто его получил. Пришлось флоту перевести наркомпищепрому довольно крупную сумму. Тогда мы еще не знали, какой драгоценностью сделаются остатки Инкерманского шампанского в страдные дни третьего штурма, как будут утолять им жажду в частях, отрезанных от источников воды.
«Ташкент» был самым быстроходным кораблем Черноморского флота. Выйдя во второй половине дня из Новороссийска, он мог к исходу ночи быть в Севастополе.
Воздушная разведка противника не обнаружила лидера в море, уклоняться на переходе от атак ему в тот раз не пришлось. Но, когда уже приближались к Севастополю, начальник штаба СОР предупредил по радио: ночью фашистские самолеты сбрасывали мины. С тральщика, дежурившего у входа на основной фарватер, передали, что он временно закрыт.
Командир «Ташкента» застопорил машины. Мы втроем — Ерошенко, Елисеев и я — посовещались в рубке. Ждать, пока уточнят минную обстановку, означало входить потом в бухту при свете дня, то есть под неизбежным обстрелом неприятельской артиллерией. Было решено идти немедленно. На тральщик передали приказание — быть ведущим. Мы положились на то, что командир дежурного тральщика сейчас лучше, чем кто-либо, представляет, как идти по сомнительному фарватеру.
Оба корабля прошли по нему благополучно. В предутренних сумерках «Ташкент» ошвартовался в Южной бухте. На календаре было 1 апреля.
Глава девятаяПеред новыми испытаниями
Пока я находился на Кавказе и Керченском полуострове, особых перемен на севастопольских рубежах не произошло.
Оперативная сводка за 1 апреля констатировала: «На сухопутном фронте ничего существенного». Далее говорилось о будничных событиях: на отдельных участках шла перестрелка, неприятельская артиллерия обстреливала район Инкермана и дорогу между городом и хутором Дергачи под Сапун-горою, наши снайперы уничтожили 30 солдат и офицеров противника… Сводки за предшествующие дни отмечали локальные огневые налеты на позиции частей СОР, бомбежки Херсонесского аэродрома и бухт. Почти каждый день в пределах города падало несколько десятков вражеских снарядов. Наши «ястребки» старались, и часто это удавалось, не подпускать к городу фашистские бомбардировщики. Артиллерия СОР изо дня в день вела контрбатарейную борьбу.
Словом, затишье продолжалось. Севастополь, привыкший к методическому артобстрелу и воздушным тревогам, встречал весну чистыми, прибранными улицами, на которых стало заметно больше людей. Вернулись из убежищ на поверхность земли некоторые учреждения (но не школы — с ними спешить было нельзя). На Приморском бульваре посыпали свежим песком дорожки и высадили рассаду цветов. Вновь появились, пристроившись в укромных уголках, чистильщики обуви и по-южному задорно зазывали клиентов: «Лучший в мире гуталин! Бойцам и командирам — бесплатно!»
Жители Севастополя, уверившиеся в прочности сухопутной обороны города, еще мало знали о том, насколько осложнилось положение на морских путях, связывающих его с Большой землей. Хотя последствия этого уже ощутили все: из-за затруднений с подвозом продовольствия пришлось сократить нормы выдачи хлеба и других продуктов по карточкам. Уменьшился и паек в войсках.
Конвои шли с Кавказа извилистыми маршрутами, держась ближе к турецкому берегу, чем к крымскому, и выходили к Севастополю с совсем необычных направлений. Но это не всегда обеспечивало им скрытность: удлинение пути увеличивало продолжительность перехода, и противник, активно ведя разведку над морем, где-нибудь да засекал конвой. И тогда на него нацеливались бомбардировщики и торпедоносцы.
Два танкера, следовавшие в Севастополь из Поти в охранении крейсера «Красный Крым» и эсминца, были обнаружены самолетом-разведчиком еще у кавказского побережья. Опытнейший и инициативный командир крейсера и всего конвоя капитан 2 ранга А. И. Зубков сбил врага со своего следа двукратным резким изменением курса. Однако полсуток спустя неприятельская воздушная разведка снова обнаружила конвой, после чего его последовательно атаковали несколько сменявших одна другую групп бомбардировщиков, а затем и торпедоносцы. И если в тот раз танкеры все-таки дошли невредимыми, то так бывало далеко не всегда.
Число транспортов, обеспечивающих перевозки и в Керчь и в Севастополь, сократилось к началу апреля до 16 единиц. Между тем светлое время суток быстро увеличивалось — весна брала свое, и это означало, что прорывать блокаду, создаваемую врагом на море, в дальнейшем будет все труднее.
Практически мы уже исчерпали зависевшие от нас меры усиления охраны коммуникаций. Конвоированием судов были заняты все лидеры, эсминцы, тральщики и сторожевые катера. Для прикрытия конвоев на подходе к Севастополю, в радиусе, недоступном истребителям, теперь стали использоваться скоростные бомбардировщики Пе-2. Неприятельские аэродромы, где базировались самолеты, действующие над морем, сделались основными наземными целями для ударов флотской авиации. Однако всего этого оказывалось недостаточно, чтобы обеспечить безопасность перевозок.
Тревожное положение на морских коммуникациях обсуждалось 2 апреля Военным советом при участии прибывшего с Кавказа контр-адмирала И. Д. Елисеева. Докладывая оценку обстановки наркому ВМФ и командующему Крымским фронтом, мы просили ускорить поступление на флот новых истребителей, а также бомбардировщиков Пе-2, усилить зенитную артиллерию военно-морских баз, пополнить наш флот сторожевыми катерами, которые могли быть перевезены на Черное море по железной дороге. Ставился также вопрос о прокладке железнодорожной ветки к Тамани — это позволило бы заменить морские рейсы из Новороссийска в Керчь короткой переправой через пролив.
Вскоре поступило указание наркома: перевозку людей и грузов в Севастополь производить на боевых кораблях и быстроходных транспортах, планируя каждый переход как самостоятельную операцию. Для перевозок в Керчь предлагалось использовать малые суда, в том числе сейнеры, для крупных грузов — боевые корабли.
Лидеры и эсминцы, которые и раньше доставляли в Севастополь маршевое пополнение, вывозили раненых, стали принимать на борт любые грузы, прежде всего — боеприпасы. Командование Крымского фронта согласилось временно освободить крейсера от огневой поддержки войск из Феодосийского залива, с тем чтобы и их переключить на обеспечение коммуникаций. Из мобилизованных гражданских судов продолжали ходить в Севастополь главным образом бывшие пассажирские теплоходы — они обладали наибольшей скоростью хода и хорошей маневренностью.