— Не ходи дальше, Элла!
Элла переспросила:
— Почему это? Что здесь творится?
Какой-то мужчина протянул было руку к ее высокой красивой груди, но вовсе неласково, и крикнул: «Уберите эту конфетку!»
Элла его оттолкнула.
Толстяк попросил:
— Пожалуйста, фрау Шанц, покажите нам поскорее, где здесь пройти на Кримчу. Ваш муж сказал, что туда через канал проложена лава.
— Да, — ответила Элла, прислушиваясь к голосам женщин, — но, кажется, на нее можно попасть только с заводской территории.
Второй, кожа да кости, вдруг впился в Эллу жестким, повелительным взглядом холодных голубых глаз. Но среди окружающего шума голос его прозвучал едва ли не мягко:
— Еще две минутки, проводите нас до канала, мы очень спешим.
Элла крикнула женщинам:
— Мне надо к Альвингеру!
— Его сегодня нет. Никого там нет.
— Как это никого? — удивилась Элла.
— Идите же, идите, — приказал Фриц Вендиг.
Он легонько ухватил ее за плечи и подталкивал перед собою вниз, а потом еще по набережной. В неожиданной толкотне всех захватило общим потоком. Эллу оттеснили еще ближе к каналу. Она хотела повернуть, но у нее не хватило сил.
Рабочие с цементного завода, что лежал далеко за Кримчей, почти против эльбского, ждали возле устья канала. Кое-кого Элла узнала.
В этом месте территория, хоть и заводская, была не застроена, и охраняли ее небрежно.
Элла остановилась. Она твердо решила повернуть назад. Хотела как раз спросить знакомых с цементного: что вы все здесь делаете? Но тут на заводской территории показался вахтер, старик Эндерс. Он поступил на эту работу, выйдя на пенсию.
— Эй, Элла, — крикнул он чуть ли не радостно, — что ты у нас нынче делаешь?
Элла, улыбаясь, ответила, хотя мысли ее были далеко:
— Уже ухожу. — Она повернулась и сказала своим спутникам: — Спросите у него. Мне бы поскорей выбраться отсюда. А он дорогу знает.
В это же время в мастерскую пришел Эрнст Крюгер. Вслед за ним Томас. Эрнст избегал ходить с ним вдвоем. Не потому, что слепо подчинялся указке сверху или чуял, как, с точки зрения руководства, следует держаться с Томасом. Нет, Эрнст Крюгер не таков. Иначе не был бы он среди тех немногих, кто, несмотря на насмешки и издевку, создал на заводе первую группу СНМ. В ту пору это значило: уметь постоять за себя. Он избегал Томаса, потому что действительно был возмущен и считал его двурушником и лицемером.
К удивлению Эрнста, в мастерской уже был не только Шульц с забинтованной рукой, но и Вальнер, который по просьбе Вебера должен был его заменить. Томас поздоровался со всеми, но никто ему не ответил. Эрнст — потому что избегал Томаса, другие — потому что чего-то ждали. Мало-помалу пришли все, и Ирма Хехт и Бреганц.
Вебер, выпрямившись во весь рост, выжидал чего-то. А когда все собрались, сказал спокойно, как будто давал рабочее задание:
— Всеобщая забастовка. Мы присоединяемся. Пошли через второй трубопрокатный.
Три-четыре человека последовали за ним в соседний цех, то ли согласные с Вебером, то ли послушные его приказу. Остальные переглядывались, не понимая, что здесь происходит. Пытаясь хоть что-нибудь понять, они в конце концов толпой повалили за Вебером. Всего несколько человек, среди них Эрнст, Томас, Ирма и Бреганц, остались на своих рабочих местах.
— Э, да ты никак спятил? — закричал Эрнст. Он подскочил к Веберу. Схватил его за рукав. — Что все это значит?
— Скоро узнаешь, — отрезал Вебер и стряхнул руку Эрнста.
В цехе поднялась суматоха. Бурные, чуть ли не торжествующие крики, казалось, приветствовали Вебера. Голоса слились в общий хор. Из него выделялся голос Улиха.
Томас весь превратился в слух. Потом огляделся. Вон лежит куча болванок, их обработку не закончила предыдущая смена.
— Эрнст! Ирма! Бреганц! — крикнул он.
— Что они задумали? — спросил озадаченный Эрнст.
Он впервые обратился к Томасу, точно происходящее пробило брешь в стене его презрения к бывшему другу.
— Ты же сам слышал, — ответил Томас, — хотят кашу заварить. Глянь-ка на рожу этого Улиха. Послушай, что он орет. И это ради нас? Нет. Но что и Вебер против нас, этого я не ожидал.
— Ты много чего не ожидал, — злобно буркнул Эрнст.
И все-таки почувствовал облегчение, что может после долгого презрительного молчания ругательски ругать Томаса, обрушить на него всю свою злость. Ни за что не смел Томас, его умный, всегда готовый прийти на помощь Томас, поступить так дурно, да еще все скрыть от него, Эрнста. Он-то думал, что Томас более цельный. И Эрнст заорал:
— Ничего удивительного, будешь ошиваться с шлюхой по Западному Берлину, так не заметишь, с кем в Коссине в одной комнате спишь. — Когда Томас спокойно глянул на него, он еще пуще заорал. — А может, ты его нарочно привел к Эндерсам?
Тут уж Томас не выдержал:
— Заткнись. Не хватает, чтобы я тебе по морде съездил. Принимайся-ка лучше за дело. Они хотят, чтобы все у нас замерло. Черта с два. Мы будем работать.
Эрнст замолчал. Повиновался. И Ирма Хехт, хотя несколько минут ее беспомощный взгляд перебегал с одного на другого, принялась за дело.
Из цеха донеслась перебранка. Кое-кто, видно, не соглашался бросать работу.
Внезапно в проходе появился Янауш. Пареньки, даже не поднимая голов, узнали его каркающий голос:
— Молокососы, а такие подлецы. Товарищей предавать, вот вы чему обучились.
— Пошли, пошли, — сказал кто-то за его спиной, — не задерживайся с сопляками.
Эрнст вдруг с искренним удивлением обернулся к Томасу:
— За что Янауш нас так обозвал?
— Плевать, — ответил Томас, — не слушай.
Но и ему нелегко было притворяться, что слова старого Янауша его не касаются.
Эрнст не унимался:
— Что это с ними? Что происходит?
— По-моему, — сказал Томас, — что-то вроде контрреволюции. Вроде колчаковщины.
— Вроде чего?
— Не помнишь разве, как в России было? Мы же все это учили. Колчак, Юденич, Петлюра.
— Ты так думаешь? Почему, объясни?
— Потому. Сразу видно. Именно то же самое. Как в гражданскую войну. А ты и я, мы против Колчака.
— А остальные, послушай, их же много с Вебером, и с Янаушем, и с Улихом?
— Да, много. Как тогда. Иначе до гражданской войны не дошло бы.
— А у нас?
Эрнст Крюгер как-то вдруг целиком положился на суждение Томаса.
— Нет. Не дойдет. Мы останемся на местах. Нас они с толку не собьют. Валяй работай.
Примерно тогда же, когда Вебер пришел и объявил: «Кончай работу. Забастовка», — в ремонтной мастерской прокатного цеха Хейнц Кёлер подал знак маленькому Гансу Бергеру, жестянщику, выключить паяльник.
Ганс был учеником. И очень высоко ставил Хейнца Кёлера. Кёлер казался ему умным и опытным. Такого парня Гансу среди своих сверстников встречать не приходилось.
Хейнц высмеивал все, что Ганс принимал на веру в школе — на уроках обществоведения и истории — и что теперь учил в производственной школе. Однажды, когда Ганс упомянул, что классный руководитель у него некий Функ, Хейнц громко расхохотался. Он тоже имел удовольствие слышать речи этого Функа, на днях встретил его в пивной Нейштадта; подвыпивший, тот в болтовне с подозрительными на вид приятелями ниспровергал те истины, каким учил детей в школе. После этого Ганс никому ни на грош не верил. Хейнц, заметив, что Ганс Бергер ловит каждое его слово, попытался объяснить ему, что плохо и несправедливо в окружающей их жизни. Хейнц сам себе нравился в этой роли. Другим его объяснения не нужны были. Томас, тот даже резко обрывал его. А Тони предупредила, что перестанет с ним дружить, если он не одумается и не перестанет молоть чепуху в подражание своему брату.
Иногда Хейнц брал Ганса в домик на садовом участке Бернгарда.
Бернгард и Вебер, убедившись, что на Ганса можно положиться, приказали парнишке делать все, что ему скажет Хейнц.
Хейнц Кёлер уселся, вытянув ноги, на пол и закурил сигарету. С минуту на минуту должен был прийти Улих или кто-то другой с поручением от Вебера — так они условились.
Но посланный задержался.
А в мастерскую из цеха неожиданно вошел Гербер Петух. Он тяжело дышал. Лицо его пылало под стать волосам, резко контрастируя с белизной глазных яблок, как всегда, если Гербер сильно волновался.
Утром, когда он пришел на завод, произошло следующее. Братья Петцольд, Клаус и Хорст, два нахальных парня, буяны и болтуны, но благодаря силе и безупречной работе бывшие на хорошем счету у Гербера, загородили ему дорогу, заявив, что пальцем не шевельнут, если им сию же минуту не сообщат, что происходит в Берлине.
Овладев собой и весь подобравшись, Гербер ответил, что последние известия и экстренные сообщения передаются по заводскому радио в определенное время, а сейчас начало смены. Поэтому он и все другие считают, что за болтовней и так потеряны драгоценные минуты.
В глубине души он был уверен, что рабочие его цеха пойдут за ним. Но тут его пронзила мысль: оба Петцольда тоже ведь из моего цеха, я был уверен, что они не изменят мне.
Он чуть повернулся, и этого было достаточно, чтобы лучший его рабочий Меллендорф взялся за работу и сосед его тоже. Но Хорст Петцольд снова преградил Герберу дорогу.
— Нет! — крикнул он. — Сперва мы должны все узнать.
Тогда Гербер тихим, но решительным голосом заявил:
— Либо начинай, либо убирайся.
Он поднял руки, и Хорст Петцольд непроизвольно отпрянул, избегая его рук, жестких и гибких, как стальные прутья.
Несколько человек подбежали к ним.
— А ну, Петцольды, успокойтесь.
Гербер яростно принялся за работу. Сердце у него ныло. Он ведь был так уверен в своих людях. Петцольдов, правда, утихомирили, да они и сами бы утихомирились, но доверие его уже дало трещину.
Зайдя в мастерскую, Гербер спокойным тоном обратился к Хейнцу Кёлеру:
— Что это ты делаешь?
— Ты же видишь, Гербер, мы бастуем, — не менее спокойно ответил Хейнц.
Он не встал, только поднял голову. Рабочий день еще не смял его красивого, нахального, хотя и удрученного сейчас