Роман Зегерс «Решение», изданный в ГДР десять лет назад, поражает своей многоплановостью. Действие его разворачивается в США, Париже, Мексике, Западной Германии, Западном Берлине и главным образом в Германской Демократической Республике — на сталелитейном заводе, в вымышленном городе Коссине. Хронологически книга как бы продолжает грандиозную эпопею «Мертвые остаются молодыми». Писательница показывает нам много частных судеб, проявляя пристальный интерес к деталям личной жизни разных, даже «самых маленьких» людей. «Я стремлюсь выразить то, что побуждает одних помогать строительству социализма, а других тормозить его, — сказала Анна Зегерс в одном из своих выступлений. — Никто не может уклониться от четкого вопроса: с кем ты? Против кого ты? Именно это мне хотелось раскрыть на примере различных человеческих судеб».
Объемистый роман заканчивается лаконичной пометкой — «Конец первой части», и вот десять лет спустя Анна Зегерс познакомила нас со второй частью своего труда. «Доверие» и формально, и хронологически, и по существу является продолжением «Решения». В этих книгах Анна Зегерс впервые дает нам широко развернутое изображение новой действительности — первого немецкого социалистического государства. Мы видим, какие огромные трудности преодолевает молодое государство в своем развитии, но оно существует: мечта, во имя которой сражались герои «Седьмого креста» и других книг Анны Зегерс, воплотилась в живую реальность. В «Решении» и «Доверии» борьба идет уже не за право строить социализм, а против тех, кто мешает осуществить это отвоеванное право.
«Доверие» сохраняет размах и в выборе мест действия и в количестве персонажей. Романистка переносит нас в различные уголки земного шара, подчеркивая тем самым связь германской проблемы с основными вопросами современности. Персонажи романа в подавляющем большинстве тоже «знакомые все лица», лишь немногих из них мы не встречали в «Решении». Если прибавить к этому очевидное сходство структурных и композиционных особенностей, то станет бесспорным, что перед нами две части единого целого.
«Доверие» — произведение масштабное, достоверное в своих деталях, но чуждое даже намеку на фактографию. На эту особенность художественного метода Анны Зегерс первым указал известный немецкий критик Пауль Рилла, подчеркнув, что «книги Анны Зегерс, в которых чувствуется рука опытного историка, хотя и стремятся к документальной точности, но безгранично далеки от документального описательства». Сталелитейный завод в Коссине отнюдь не литературная кулиса, это конкретное, четко показанное производство; с ним связаны важнейшие вопросы, волнующие рабочих и руководителей завода. Именно здесь раскрываются характеры многих персонажей. Но писательница не склонна превратить свое повествование в «производственный роман» и посвящает читателя в технические детали лишь настолько, насколько это необходимо для создания впечатляющего художественного обобщения. Судьба завода, который был частной собственностью дельца Бентгейма и стал народным предприятием Германской Демократической Республики, в значительной мере определяет и судьбу работающих на нем людей. Люди труда — вот подлинный герой обеих книг; писательница то присматривается к ним в отдельности, то изображает их как массу. Огромный человеческий оркестр звучит в романе мощно и самостоятельно, а не подыгрывает блистательному солисту. Солиста в общепринятом смысле слова нет ни в «Решении», ни в «Доверии». Словно опытный дирижер, Анна Зегерс, смотря по обстоятельствам, заставляет солировать то одного, то другого, то третьего, подчиняя все вместе единому художественному целому. Но этот воображаемый оркестр не обезличен. Умение романистки присматриваться к «маленьким людям» позволило ей мастерски выписать каждого в отдельности. Литературных схем в романе нет; многообразна жизнь — многообразны и люди, в ней участвующие, в каждом есть что-то индивидуальное, примечательное.
Пульт первой скрипки в «Решении» занял заводской слесарь Роберт Лозе, жизненный путь которого вначале был весьма извилист. В «Доверии» Роберт уступил свое место Томасу Хельгеру, в биографии которого тоже были досадные срывы и недоразумения. В романе есть образы опытных безупречных коммунистов, образы людей, кристально чистых и в личной жизни, однако писательница выдвигает в центр повествования именно Роберта, а затем Томаса — людей, в общем-то рядовых, со множеством человеческих недостатков. В этом проявилась характернейшая черта творчества Анны Зегерс, уже знакомая нам и раньше, а именно — пристальное внимание к людям обычным, часто нерешительным, или, как она сама их называет, «несознательным». Большой знаток творчества Анны Зегерс советский критик Т. Л. Мотылева права, утверждая, что, «в сущности, все творчество Зегерс — это прежде всего борьба за душу среднего немца. Писательница хочет как можно глубже познать эту душу, чтобы помочь ей очиститься и окрепнуть, чтобы пробудить заложенные во многих рядовых тружениках лучшие силы народа»[4].
Подобная точка зрения Анны Зегерс вызывала одно время у многих критиков недоумение и даже нарекания (вспомним хотя бы дискуссию о романе «Мертвые остаются молодыми»), ныне время рассудило спорщиков: книги писательницы заняли почетное место в славной и многообразной литературе социалистического реализма. В беседе с Анной Зегерс автор этих строк попросил писательницу объяснить свое пристрастие к героям подобного типа. Серьезно, но с веселой лукавинкой в глазах она сказала: «Раз это простые труженики и не любят кричать о своих заслугах, то они так и останутся в безвестности, если я о них не напишу. Вы ведь читали мою книгу новелл — „Силу слабых“, — продолжала она, немного растягивая слова. — Согласитесь, когда самоотверженный поступок совершает герой, то все восхищаются им, но про себя говорят: так ведь это герой! А когда подвиг совершает человек обычный, тогда читатель задумывается: ведь он сделан из того же теста, что и я. Интересно, а как бы я поступил на его месте? Вот это обстоятельство представляется мне очень важным, так как я не считаю героизм привилегией избранных». И писательница с замечательным мастерством показывает, как персонажи ее романов постепенно превращаются из объектов исторического процесса в его творцов. Выше уже говорилось о том, что перечень действующих лиц в ее романах весьма обширен, но важнее отметить другое: все эти персонажи действуют. Для Анны Зегерс даже рядовой труженик — демиург истории.
Разумеется, историю могут творить и силы реакции. Причем для писательницы это не расплывчатое понятие, а тоже сумма усилий, сумма конкретных действий отдельных лиц — от «всемогущего» Кастрициуса до мелкой сошки вроде Альберта Ноуля. Композиционно в романе намечены два противостоящих друг другу центра, два «неофициальных» штаба, куда приезжают за поддержкой представители обоих лагерей. Один штаб — вилла Кастрициуса. Это разбойничье гнездо знакомо нам уже по роману «Мертвые остаются молодыми».
Его черствый и расчетливый хозяин — руководитель и опора реакционных сил Западной Германии. Незримые для мира нити связывают его с тузами международного, главным образом американского, капитала. Его старческая ненависть к демократии, ко всему прогрессивному по-прежнему неистребима и опасна. Он был одним из тех, кто финансировал Гитлера, он готов — в подходящий момент — финансировать его преемников.
Писательница раскрывает этот образ и в нравственном плане, показывая Кастрициуса в роли отца, учителя, советника. Холодом веет от его родительской ласки, цинизмом проникнуты наставления и советы. Его самый достойный ученик — головорез Хельмут фон Клемм — также персонаж, перекочевавший сюда из романа «Мертвые остаются молодыми». Именно этому отъявленному фашисту поручает умирающий Кастрициус снести заветную виллу с лица земли.
Резким контрастом зловещему гнезду Кастрициуса является школа-интернат Вальдштейна, дверь которой всегда открыта для званых и незваных, для сирот и для взрослых, для всех, кто ищет помощи, поддержки, ободрения. Сюда приезжает в дни тяжких душевных переживаний Томас Хельгер, здесь вновь находит себя учитель Войда, под ее гостеприимным кровом получили приют сотни корейских детишек. Старшее поколение учеников Вальдштейна — Роберт Лозе, Рихард Хаген — прочно сохраняет связь со своим наставником.
В своих книгах Анна Зегерс не стремится особенно акцентировать то или иное историческое событие, даже если это сулит ей литературный эффект; она не гонится за занимательностью в общем смысле слова, предпочитая раскрывать особенности эпохи на судьбах множества рядовых людей. Ее романы напоминают огромные мозаики, где художественное воздействие целого зависит от деталей и их композиции. Сделав так называемый «день Икс» (17 июня 1953 года) кульминационным пунктом «Доверия», писательница акцентирует не ход событий этой обреченной авантюры, а моральную позицию своих персонажей. Вот он, пробный камень, позволяющий определить подлинную суть человека! По другую сторону баррикады оказываются Вебер, Хейнер Шанц, Янауш, благородный, героический поступок совершает Элла Буш, женщина, казалось бы легкомысленная, далекая от политики. Вспомним, что и в «Решении» был свой пробный камень — бегство группы рабочих и инженеров в Западную Германию; провокация, которая явилась делом рук американского разведывательного бюро, заставила многих показать свое истинное лицо. Надо отметить, что такие ситуации — это стихия Анны Зегерс.
Писательница остро ставит вопрос о морально-нравственной оценке человека и о доверии к нему. Она подходит к проблеме доверия всесторонне и рассматривает ее в самых различных аспектах. Решение, принятое тем или иным лицом (или группой лиц), должно вызывать у других доверие, которое основывается на убежденности в его искренности, верности, правоте и честности. Необходимость объединения усилий в трудовой и общественной деятельности обусловливает потребность людей в доверии. Романистка стремится раскрыть нам важность и главным образом сложность этого незримого процесса становления доверия. О доверии говорят чуть ли не все персонажи романа. Уилкокс, например, прилагает большие усилия, чтобы оправдать доверие своей фирмы, пославшей его в Западную Германию с особой миссией, в частности чтобы переманивать в США ученых ранга Берндта. В этом ему помогает агент американской разведки Майер, который по-своему трактует понятие доверия. Он говорит Эугену Бентгейму: «Я бы на вашем месте ни в коем случае не стал настаивать, чтобы ваш отец взял Берндта в Хадерсфельд. Вам нужны люди, которым вы безоговорочно доверяете. А о каком же доверни может идти речь, если человек отказывается дать сведения о заводе в восточной зоне, известном ему вдоль и поперек?»