– Я просто… не привыкла…
– К чему? – огрызается он. – Правилам? Ограниченному бюджету? Маленьким шкафам?
Слеза катится по моей щеке. Мне стоит невероятных усилий не разрыдаться.
– Любой помощи по хозяйству? Чем этот дом так ужасно отличается от твоего? К чему ты так не привыкла?
– К людям.
Не знаю, когда именно это поняла, однако именно такой ответ срывается с моих уст.
Джейк прав. Я понятия не имею, как сосуществовать с другими людьми.
Слезы по-прежнему струятся по лицу, пока я смотрю в пол.
– Я не привыкла к людям, – шепчу. – Со мной дома не разговаривают.
Он молчит, со стороны мальчиков тоже ни шороха не слышно. Из-за повисшей тишины комната, кажется, уменьшается в размерах.
Уже не заботясь о том, увидит ли Джейк красноту моих глаз и мокрые щеки, поднимаю голову.
– Никто со мной не разговаривает.
Прежде чем он вымолвит хоть слово, я бегу вверх по лестнице, отчаянно желая оказаться в своей комнате, подальше от их взглядов. Запираю дверь и падаю на кровать, накрыв глаза руками, чтобы остановить слезы.
Боже, зачем я это сделала? Твою мать, ну что за идиотка. Теперь дядя отправит меня домой, потому что я не могу совладать с эмоциями и со мной слишком много хлопот.
Я тихо плачу.
Не нужно было этого делать. Я никогда не конфликтую, но скорее с кем-нибудь поругаюсь, чем пролью слезы. Это тактика слабого человека для прекращения спора. Нечестно, когда кто-то начинает рыдать.
Ах, посмотрите на несчастную богатенькую девочку. Ее мамочка и папочка обеспечивали ее всем, чего она хотела, только за руку не держали, не целовали и не обнимали каждый день. Бедный ребенок.
Теперь Ван дер Берги будут считать меня еще более никчемной, чем прежде. Слабой. Той, кого легко сломить. Проблемой, вокруг которой нужно ходить на цыпочках.
Сколько детей с радостью бы согласились жить с моими родителями, если бы это означало, что они будут обеспечены едой и одеждой каждый день? У меня есть все, и я сейчас расклеилась перед ними из-за пустяка.
Всем бы так повезло, как мне.
– Ты можешь в это поверить? – послышался крик матери.
– Ох, да ладно тебе, – хохотнул отец. – Мы знали, что это случится.
Я медленно вошла в отцовский кабинет, увидев, как они с Мираи улыбались, а мать, сложив ладони перед грудью, смеялась. Затем она протянула руки к отцу и обняла его.
– Что происходит? – тихо спросила я, тоже улыбнувшись и прокравшись глубже в комнату.
Но они смотрели только друг на друга.
Глянув на меня, Мираи улыбнулась шире.
– Твоя мама…
Вдруг голос отца прервал ее:
– Мне нужно позвонить Тому, – сказал он, обогнув свой стол. – Все промо-материалы к новому фильму необходимо изменить.
Я перевела взгляд с него на маму, остановившись перед диваном, чтобы родители меня заметили.
– Актриса Амелия де Хаас, номинантка на «Оскар», – произнес отец, словно прочитав афишу.
Моя челюсть отвисла, потом губы растянулись в еще более широкой улыбке.
– «Оскар»?
Серьезно? Это чудесно.
– Ну нет, – поддразнила мать, не сводя с него глаз. – А что, если я выиграю? Тогда я буду лауреаткой премии «Оскар». Лучше подожди.
Он вновь рассмеялся, подошел к ней и поцеловал.
– Моя жена.
Они смотрели друг на друга, сияя от восторга и счастья. Я сделала шаг в сторону, стараясь попасться им на глаза.
Мне хотелось обнять маму, поздравить ее. Хотелось, чтобы она знала, как я горжусь ею.
– Мам…
– Начинай всех обзванивать, – сказала мать Мираи, не услышав меня. – Ты знаешь, что делать.
Мираи встретилась со мной взглядом, полным неизменной жалости, после чего скорбно взглянула на моих родителей и тихо покинула комнату.
– Поздравляю, – произнесла я, приближаясь к ним и по-прежнему улыбаясь.
Только мама уже упорхнула.
– Ладно, поехали к Джейн в офис. Я должна сделать заявление.
– Я безумно горд тобой, дорогая.
Они вышли из кабинета вдвоем, забрав радостное воодушевление и суматоху с собой. Такое ощущение, будто я тень для них. Призрак, обитающий в стенах их дома, которого никто не слышит и не видит.
Стоя на месте, я провожала взглядом удаляющихся по коридору родителей, пока они не скрылись из виду, свернув за угол. Сцепив руки перед собой, пыталась проглотить ком, застрявший в горле.
Я радовалась за нее. Хотела, чтобы мать знала, насколько она великолепна, и что я любила ее фильмы.
Я хотела, чтобы она об этом знала.
Почему мама никогда не разделяла со мной прекрасные события, происходившие в ее жизни? Ведь она была первой, к кому в детстве мне хотелось бежать с хорошими новостями.
Прежде чем я не бросила тщетные попытки.
Замерев на месте, я смотрела в пространство перед собой. Все в порядке.
Я тут ни при чем. Это ее день. Я не имела права требовать внимания.
Послышался хлопок входной двери, и дом погрузился в тишину, время словно остановилось.
Как будто здесь не осталось жизни.
Как будто, помимо них, здесь не существовало ничего живого.
Проснувшись, я моргаю. Перед глазами уже все плывет из-за слез. Сажусь, свешиваю ноги с края кровати, склоняю голову и делаю глубокие вдохи.
Сейчас ранее утро, судя по синеватому оттенку света, просачивающегося через балконные двери.
Слеза повисает на моей губе. Я вытираю ее рукой. До сих пор помню множество мелочей из детства. Сами по себе эти детали никогда не казались ужасными, но спустя годы стало ясно… разговоры, которые я, как казалось, прерывала, мероприятия, куда меня не приглашали или где мне были не рады, ласка, которой родители так свободно делились друг с другом, но не давали мне… все это очень больно ранило. Боль накапливалась год за годом, пока я не перестала переживать из-за этого.
Точнее, перестала показывать, что переживаю.
Выдохнув, запрокидываю голову назад. Вдруг что-то привлекает мое внимание – на прикроватном столике стоит белый пакет. Я прищуриваюсь, протягиваю руку и поднимаю его. Помятая бумага уже не такая жесткая и хрустящая на ощупь.
Это?..
Горсть содержимого на дне умещается на моей ладони, и я чую запах мишек с корицей раньше, чем открываю пакетик.
Откуда он взялся? Ведь я выбросила конфеты.
Однако теперь спереди на упаковке появилась надпись черным маркером. Расправив пакет, читаю слова в луче солнечного света.
Твои родители никогда не давали тебе ничего сладкого. Поэтому и в тебе сладости нет.
Бросив взгляд на дверь спальни, замечаю, что та приоткрыта. Я закрыла и заперла ее на замок, когда легла спать.
Меня захлестывают мысли, но пульс не ускоряется. Мне стоит рассердиться. Кто-то вошел сюда, пока я спала. Кто-то рылся в моем мусоре.
Кто-то оставил издевательскую записку на бумажном пакете.
Только он не ошибся. Я провожу большим пальцем по буквам.
То, как это написано. Поэтому и в тебе сладости нет. Так инфантильно, но просто.
Поднявшись, выбрасываю конфеты обратно в мусорную корзину, а пакет сохраняю. Разгладив его, кладу на комод. Не знаю, есть ли достаточно веская причина обвинять моих родителей в том, каким чертовски несчастным человеком я стала, однако кто-то в этом мире меня понимает, и я даже не обиделась, что он считает, будто во мне нет сладости. Это правда, я сама в курсе, а ему понятны причины.
Выхожу из комнаты, спускаюсь вниз. Ветер, колышущий деревья вокруг дома, напоминает неустанный шум водопада на заднем фоне. Я сворачиваю к кухне, тихо иду к раковине, чтобы налить стакан воды. Глядя в окно, наблюдаю, как перья куриц в курятнике трепещут на утреннем ветру.
Мне не хочется возвращаться домой. Но оставаться здесь и привлекать к себе внимание тоже не хочу, потому что я делаю их мир немного хуже. Я не проблема Джейка Ван дер Берга.
Поначалу даже не осознаю, что принимаюсь менять фильтр в кофеварке, пока чья-то рука осторожно не забирает у меня упаковку. Подняв глаза, вижу своего дядю. Он стоит рядом, насыпает кофе в фильтр. Думала, Джейк до сих пор останется напряженным. Будет кипеть от гнева. Или в плохом настроении по меньшей мере, ведь со мной слишком много хлопот.
Но мужчина спокоен. И молчалив. Он закрывает крышку, включает машину, которая с клокочущим звуком начинает варить кофе, затем берет чашку с сушилки и ставит ее перед собой.
– Я возвращаюсь домой, – произношу тихо.
– Ты уже дома. – Джейк и мне дает чашку.
Мой подбородок слегка дрожит.
Не желая снова показывать ему свои слезы, отворачиваюсь. Спустя мгновение чувствую, как он заправляет пальцами волосы мне за ухо. От подобного жеста мои глаза закрываются. Это настолько приятно, что вновь хочется заплакать, мать твою.
Не теряя больше ни секунды, Джейк притягивает меня к себе, обнимает и прижимает мою голову к своей груди.
Весь воздух покидает мои легкие, руки безвольно опускаются вдоль тела. Не могу заставить себя ответить на объятие и в то же время не отстраняюсь. Чувствую щекой его тепло сквозь ткань футболки, его знакомый запах проникает в ноздри и убаюкивает. Слезы высыхают.
Меня часто обнимали. Больше, чем хотелось бы. Похоже, это сейчас в тренде. Женщины – совершенно незнакомые – обнимаются в качестве приветствия. Да и знакомые. Люди, с которыми сталкиваешься на улице, тоже всегда подбегают, словно мы ближайшие друзья, хотя они едва к тебе притрагиваются.
Ненавижу фальшивую заботу.
Но сейчас все иначе.
Он держит меня, будто, если отпустит, я могу упасть.
Мышцы, о существовании которых я не подозревала, расслабляются. Его губы касаются моей макушки. Теплый трепет разливается по телу. Хочется укутаться в это тепло и просто уснуть.
Почему моим родителям было сложно делать так же? В моем желании получать от них подобную ласку не было ничего противоестественного. В желании разделить свою жизнь с людьми, которые меня любят. Смеяться, плакать и вместе создава