Я прикрепляю ветки проволокой к металлической вешалке, украденной из шкафа Джейка. У меня только пластиковые, их невозможно согнуть в круг.
Кусачками отрезаю излишки проволоки и распределяю хвою вдоль венка. То, как веточки слегка хаотично и непредсказуемо торчат в стороны, вызывает улыбку. В детстве мой дом к праздникам украшали профессионально, с переизбытком белых тонов. Поэтому я рада сделать что-то более естественное к Рождеству. И пахнет гораздо приятнее.
Проверив остальные крепления на венке, ползу на четвереньках по полу гостиной к гирлянде для каминной полки, которую сплела из сосновых лап, которые мы с Калебом собрали несколько дней назад. Собаки крепко спят перед огнем, а я раздвигаю ветки пальцами, испачканными золотой краской после того, как перекрашивала книжную полку, и смотрю, не нужно ли их укрепить.
Вдруг ощутив на себе чей-то взгляд, резко поднимаю глаза и вижу наблюдающего за мной Джейка. Сидя на диване, он пару секунд удерживает зрительный контакт, затем моргает и возвращается к просмотру фильма. Я перевожу взгляд на Калеба, устроившегося в кресле. Хоть парень и смотрит на экран, внимание его вместо телевизора сосредоточено на всем, что происходит вокруг. Его челюсти стиснуты, и мои щеки вспыхивают.
Убедившись, что все замки заперты, Ной входит в комнату.
– Поможешь? – спрашиваю, подскочив с пола.
Он берет один конец гирлянды, я – другой. Боль в руке начинает усиливаться, потому что действие «Аспирина» уже ослабевает. Мы поднимаем украшение и кладем на трехметровую каминную полку. Парень отходит назад, пока я поправляю гирлянду. После этого, нагнувшись, подхватываю за крючок рождественский венок, протягиваю Ною и указываю на дверь.
Когда он вешает его, я любуюсь своими творениями со стороны. Мне бы еще красную ленту. Рождество через несколько недель, и я впервые в жизни воодушевлена этим праздником.
Однако, посмотрев на Джейка, замечаю его приподнятые брови, словно он ожидал большего, раз я весь вечер так усердно трудилась. Что ветки должны светиться, или типа того.
Я пячусь, покусывая уголок рта.
– Если тебе не нравится…
Это всего лишь маленькая безделушка для создания праздничного настроения. Ведь я не пришила оборки к его шторам.
Он встает, притягивает меня к себе и целует в лоб.
– Красиво получилось, Тирнан. Мне очень нравится.
Улыбнувшись, киваю.
– Хорошо. Тебе же лучше, чтобы я не заскучала.
Джейк смеется, но Ной перехватывает меня и усаживает к себе на колени.
– Если тебе нечем заняться…
Он пытается пощекотать мой бок, и я сразу же подскакиваю на ноги.
Отец отвешивает ему подзатыльник по пути в кухню.
– Что? – выпаливает парень. – Я не это имел в виду.
Ага, разумеется. Ной старательно сдерживает смех, только улыбка у него дьявольская. Ничего не могу с собой поделать, мне тоже хочется улыбнуться. Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, и замечаю Калеба. Он невидящим взором уставился в телевизор, до сих пор сидя на кресле. Между бровями у него две глубокие складки.
Холодок пробегает по моим ногам. Опустив свитер, прикрываю полоску кожи над поясом шелковых пижамных шортов.
– Давай, – говорит Ной, встав с дивана и потянувшись за моей рукой. – Идем.
Джейк скрывается в мастерской, закрыв за собой дверь, а мы с его младшим сыном входим в темную кухню. Оттеснив меня к раковине, он выдвигает стул, садится и приподнимает край моего свитера.
– Дай мне руку.
Я выскальзываю из рукава. Парень берет аптечку, которую мы оставили на стойке, после чего начинает разматывать повязку. Я прикрываю свитером свою обнаженную грудь.
Обрабатывая рану, Ной обеспокоенно поглядывает на мое лицо, стоит мне зашипеть. Отек спал, однако из-за любого давления по-прежнему кажется, будто кожу прокалывают раскаленной кочергой. Все его прикосновения очень нежны. Мы оба молчим. Я нервно покусываю внутреннюю поверхность губы, потому что Ной молчалив только тогда, когда ему есть что сказать.
– Рад, что ты заступаешься за родителей, – произносит он тихо. – Хоть они этого и не заслужили.
Его непривычно искренний тон звучит особенно проникновенно, ведь настолько открытым Ной бывает редко.
– Я бы поступил так же ради отца, – поясняет он, пока я наблюдаю за ним. – Но он бы это заслужил.
Меня радует, что парень пришел к такому пониманию.
Швырнув дезинфицирующую салфетку на пол, Ной горько смеется.
– Какой же я мелкий говнюк. Отец столько лет был один. Все делал сам. В одиночестве боролся за нашу семью. – Он качает головой. – По сути, мы никогда толком не заботились друг о друге. До недавних пор.
Я помню удивление Джейка тем утром, когда его сын помогал без возражений. Они всегда заботились друг о друге. Еда, кров, работа… Полагаю, он имеет в виду нечто другое. Как в случае со мной, например: я не думаю о прошлом, потому что счастлива. Если о тебе заботятся, ты проявляешь заботу к другим людям.
Дыхание Ноя становится поверхностным. Он все еще не смотрит на меня.
– Что случится, когда ты уедешь?
Больше похоже на мысли вслух. Сохранят ли они семейные отношения друг с другом?
И тут мне приходит в голову… А что случится со мной, когда я уеду? Это место стало моим домом.
Они стали моим домом.
Перевязав руку чистым бинтом, Ной встает. Несмотря на близость, парень по-прежнему отказывается смотреть в мою сторону, черт побери. В глазах начинает щипать. Я уеду лишь через несколько месяцев. Сейчас не хочу об этом думать.
Поворачиваю его голову к себе. Он сразу же прижимается лбом к моему лбу.
– А что, если я не позволю тебе уехать? – бормочет Ной, щекотно овевая дыханием губы.
Мой подбородок дрожит.
– Что, если… – Обвив руками талию, он крепко прижимает мое тело к себе. – Что, если до лета многое изменится?
Я слушаю его.
– Что, если…
Ной ловит мою нижнюю губу зубами, отчего я резко втягиваю воздух, а затем отпускает и шепчет:
– Что, если мы будем трахать тебя, пока ты не забеременеешь?
– Чтобы удержать меня здесь? – с вызовом спрашиваю я.
Нарочно меня обрюхатить?
Он отрицательно качает головой.
– Чтобы удержать тебя рядом с собой.
Прищурившись, открываю рот, но не знаю, что сказать. Если уж выбирать кого-то, то я должна остаться с Ноем. Он молодой, добрый, обходительный… Он разговаривает со мной. С ним я смогу расти как личность.
Ной хороший.
Так почему же я не говорю ему этого?
Я обхватываю ладонями его щеки, не имея ни малейшего понятия, что хочу сказать. Правда, прежде чем успеваю обмолвиться хоть словом, у него за спиной возникает темный силуэт.
Посмотрев парню за плечо, вижу Калеба и убираю руки от его брата.
Ной оборачивается. Мы оба замечаем пылающие яростью глаза, пока его взгляд мечется между нами. Калеб поднимает руку, и я едва не морщусь, готовясь к тому, что он схватит меня или ударит Ноя. Однако он просто берет мою кисть и, удерживая зрительный контакт, спокойно притягивает меня к себе.
Я иду добровольно. Жар моментально распространяется по коже от контакта с его пальцами.
Глядя мне в глаза, он растирает прядь моих волос.
Мой рот открывается, но я опять не знаю, что хочу сказать. Калеб молодой, недобрый, необходительный. Он не разговаривает со мной, и с ним я не смогу расти как личность.
Калеб плохой.
Только хочу я именно его. Для себя. Прямо сейчас.
Хочу оказаться в мрачной душевой, где кроме нас никого не будет. В его объятиях.
Глупая девочка.
Устремив взгляд своих темных глаз на брата, Калеб дергает подбородком и приказывает ему уйти.
Я слышу, как Ной переступает с ноги на ногу.
– Ты не против? – спрашивает он.
Пристально смотря на Калеба, киваю.
Извини, Ной. Некоторые уроки можно усвоить лишь на горьком опыте.
Выдохнув, парень направляется в мастерскую к отцу, в то время как его брат переплетает наши пальцы и ведет меня к лестнице. Все мышцы ноют, я устала, чувствую себя виноватой. Казалось бы, в данный момент я должна сомневаться во многом, но это не так. Важны только следующие пять минут. Следующий час. Столько времени, сколько нам будет отведено провести вместе.
Вместо того чтобы пойти в свою комнату, Калеб открывает дверь моей спальни и вталкивает меня туда. Оступившись, я останавливаюсь, едва он отпускает мою руку.
Какого черта?
Я разворачиваюсь и смотрю на него. Глаза парня внезапно ожесточаются от одного взгляда на мою кровать. Он отдает приказ, дернув подбородком.
Что?
Мне требуется минута, чтобы сообразить, чего он хочет.
– Спать?
Калеб отправляет меня в постель?
– Еще десяти нет, – возражаю я.
Он указывает пальцем в мою сторону, потом снова на кровать, на сей раз нахмурившись. Затем, повернувшись кругом, выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Какого хрена?
Вдруг я слышу скрежет металла о металл – засов скользит. Мои глаза округляются.
Я подбегаю к двери и кручу ручку.
– Калеб?
Замок не поддается. Барабаня ладонью по древесине, второй рукой продолжаю дергать за ручку.
– Что это значит? – кричу я. – Ты серьезно?
Так и знала, что он повел себя слишком неправдоподобно. Его спокойствие – чушь собачья. На самом деле Калеб взбесился.
Я продолжаю ломиться в дверь здоровой рукой.
– Это не смешно!
Он запер мою спальню на засов? Утром на двери не было никакого засова. Когда Калеб установил его? Он что, шутит? О боже.
– Джейк! – ору я. – Ной!
Однако в мастерской они меня не услышат.
Шаги парня удаляются вниз по лестнице. Я не плачу, но моя кровь закипает от гнева. Твою мать, я его убью. Ревнивый, инфантильный, сумасшедший сукин сын. Я его убью!
Колотя и пиная дверь, рявкаю:
– А если мне понадобится сходить в туалет?
Уф!
Глава 26
Он обходит вокруг кровати, не сводя глаз с ее темного силуэта под одеялом. Она изнурила себя – орала в течение гребаного часа после того, как он запер дверь, – а сейчас отключилась.