Он делает шаг назад.
– Извини.
– Все в порядке.
Между нами ничего не было с того дня перед пожаром. После ухода Калеба я спала в полном одиночестве.
– Очередная метель надвигается, – говорит мужчина, отхлебнув кофе.
Вытирая руки, я киваю и смотрю на деревья. Уже темнеет.
– Он раньше уходил так надолго?
Ненавижу себя за то, что спросила, но меня каждый день гложет этот вопрос. Прошло больше двух месяцев. Калеб когда-нибудь пропускал Рождество? Он задерживался в хижине на такой большой срок?
– Нет, – наконец отвечает Джейк.
– Ты не беспокоишься?
После короткой паузы он поясняет тихим голосом:
– Я не поведу тебя вглубь леса в разгар зимы. И оставить тебя здесь мы не можем. Если он не вернется до твоего отъезда, тогда я пойду за ним.
До моего отъезда…
Впервые накатывает осознание. Возможно, я больше не увижу Калеба.
– Тирнан, я хочу, чтобы ты забрала Ноя с собой, когда уедешь, – произносит мужчина.
Я поворачиваюсь к нему.
– А как же ты?
Он уступает? Ной отчаянно желает покинуть родной дом. Когда Джейк все-таки смирился с этим?
К тому же Калеб исчез. Если я заберу Ноя, он останется совсем один.
Джейк просто смотрит на меня со смиренной полуулыбкой.
– Я справлюсь.
Слезы обжигают глаза, и я моргаю. Не хочу оставлять его одного. Если Калеб пережил зиму в лесу, он может никогда не вернуться. Представлять Джейка, зимующего тут в одиночку в следующем году… больно.
Встав на цыпочки, обвиваю мужчину руками. Его руки тоже смыкаются вокруг моей талии. Я обхватываю его голову, утыкаюсь носом в щеку. Рыдания застревают в горле. Открыв рот, почти касаюсь губ Джейка. Мне хочется поцеловать его. Позаботиться о нем, подарить ему любовь, потому что он умрет здесь, так и не разделив свою жизнь с кем-то.
Я могу доставить ему удовольствие.
Его губы зависают над моими, и я понимаю: Джейк тоже этого хочет. Он впивается пальцами мне в бока.
Но волосы на его затылке слишком короткие; они царапают мою ладонь в отличие от мягких темных волос Калеба.
Медленно опускаю руки, а мужчина притягивает меня ближе и просто обнимает.
Отвечая на объятия, закрываю глаза. Я не смогу бросить Джейка в одиночестве. Либо Ной останется, либо его отец уедет с нами, либо…
Не знаю.
На второй этаж я бреду одна. Что произойдет, когда дороги очистятся недель через восемь? Времени не так уж много. Все закончится вот так?
Остановившись у подножия лестницы, ведущей в комнату Калеба, смотрю на дверь. Я не заходила туда с декабря. Никто не заходил, но, уверена, ничего не изменилось. В спальне по-прежнему будет холодно, только пыли окажется больше, скорее всего.
Поднимаюсь наверх.
Слабый дневной свет, струящийся в окно, создает в комнате полумрак. Закрыв за собой дверь, потираю руки от холода, подхожу к камину, кладу туда пару дров вместе с щепками для розжига и, чиркнув спичкой по каминной полке, развожу огонь. Свет и тепло мгновенно обволакивают меня.
Отблески огня танцуют по полу. Не затушив спичку, зажигаю несколько свечей, стоящих на полке и у кровати.
У Калеба есть свечи. Хм.
Я включаю док-станцию его айпода. Из колонок звучит песня группы Amber Run. Подхожу к кровати, расправляю простынь и одеяло. Плюхнувшись на матрас, ложусь, смотрю в потолок и глажу пальцами свою щеку.
Как это делал Калеб, пока нес меня в свою постель.
Сердце болезненно ноет.
Мои веки опускаются, слезы собираются в уголках глаз. Мой. Он мой. Калеб должен был остаться и выяснить отношения со мной.
Глядя в пространство, погружаюсь в размышления. В спальне постепенно темнеет, потому что солнце садится, однако тепло сохраняется благодаря камину. Время пролетает, и в итоге я слышу стук в дверь.
– Тирнан?
Я моргаю, желая, чтобы меня оставили в покое, но сажусь в кровати.
– Да?
– Пора ужинать, – произносит Ной.
Наверное, он обыскал весь дом, пока не понял, где я.
– Я спущусь позже. Устала.
Даже не смотрю на часы. Сейчас, должно быть, около шести вечера. Нет настроения смотреть кино.
Он молчит. Спустя несколько секунд из-за двери доносятся его удаляющиеся шаги.
Перевернувшись на бок, закапываюсь лицом в подушку.
Вдруг задев что-то твердое, поднимаю руку и сжимаю предмет, спрятанный в наволочке. Что это такое? Подняв голову, вытаскиваю оттуда потрепанную коричневую книгу, переворачиваю ее и в тусклом свете свечей читаю название на корешке.
«Дон Кихот. Том II».
Я улыбаюсь и принимаю сидячее положение, покачав головой. Калеб полон сюрпризов. Он читает.
Конечно, стеллажи справа от меня забиты книгами, только я думала, что они просто хранились здесь, а парню было лень их убрать.
Скрестив ноги по-турецки, кладу томик на колени и пролистываю страницы. Запах старой пожелтевшей бумаги ударяет в ноздри. Когда открываю его на середине, слышу треск корешка. Я едва не смеюсь. Так и знала.
Несмотря на изношенность, книгу явно практически не открывали. Калеб не читал ее.
Тогда почему она лежит у него в постели?
Закрывая обложку, наблюдаю за мельтешащими страницами, как вдруг замечаю что-то. Вновь распахнув книгу, поднимаю ее, чтобы прочитать надпись черными чернилами. Там написано:
«Забавно, с какой легкостью женщины отдаются мне теперь. В школе они говорили, что я глупый.
Глупый.
Глу-у-у-упый.
Глу-упый».
Я прищуриваюсь в попытке разобрать корявый почерк на обложке.
«Я глу-упый.
Но им определенно нравится меня трахать».
В горле встает ком, дыхание становится поверхностным.
Калеб?
Торопливо пролистывая страницы, проверяю заднюю обложку, однако больше записок не нахожу. Я взволнована и потрясена. Это слова Калеба?
Резко поворачиваю голову к стеллажу. Там гора книг, каждая полка забита до отказа. Подскочив с кровати, подбегаю и выхватываю первую попавшуюся.
На форзаце обнаруживаю рисунки хижины. Когда открываю нахзац, мое сердце едва не останавливается при виде новой записи.
«В глубине. Я всегда хочу туда. Здесь мне не нравится. Хочу быть там. В долине, где река еле ползет, а ветер сбивает с ног. Среди скрежета. Там, где можно ощутить вкус и запах глубины. Мне хочется, чтобы мир был меньше.
Здесь я все ненавижу».
Я едва обращаю внимание на слезы, текущие по щекам, достаю с полки очередную книгу и лихорадочно ищу его почерк.
Он не читает книги, а пишет в них.
Просмотрев несколько пустых, нахожу еще одну с записками и символами, буквально высеченными на бумаге. Словно он разрезал ее ручкой.
«Твою мать.
ТВОЮ МАТЬ».
И снова каракули. Темные и яростные, как будто страница кровоточит чернилами. Когда Калеб это написал? Что случилось?
Я распахиваю новую книгу.
«Увидел ее улыбку сегодня. Мне нравится жить с девушкой».
Перечитываю эту запись пять раз и ищу другие, но там больше ничего нет. Никаких дат. Он говорит обо мне или?..
«Теперь ты только кричишь на меня, – пишет парень в следующем томе. – Я знаю, что сам виноват. Знаю, что не могу говорить. Я умею. Просто не могу. Я… не здесь. Это все, что у меня есть. Весь я. Я не могу. Меня здесь нет».
Я замечаю закладку, которую Калеб вложил в эту книгу. Перевернув ее, вижу, что это фотография Джейка с мальчиками. Ной, которому не больше пяти лет, сидит на спортивном мотоцикле, отец – позади него. Шестилетний Калеб с длинными волосами стоит в стороне и смотрит вдаль. Такое ощущение, что он всегда мысленно находится в другом месте.
Выуживая книги с полок, нахожу одну, где большая часть записи зачеркнута, однако мне все равно удается прочитать.
«Сегодня мистер Робсон спросил, кем мы хотим быть. У меня было так много ответов».
Робсон – это учитель?
«Я хочу быть на природе, – продолжает Калеб. – Хочу взобраться на дерево. Хочу намокнуть. Хочу лежать на земле в лесу, пока дождь барабанит по листьям деревьев. Мне нравится этот звук.
Хочу, чтобы мне было тепло. Хочу что-нибудь держать в руках. Хочу говорить со своим папой. Хочу уставать, чтобы дольше спать, и хочу ходить.
Хочу влюбиться. Хочу быть в безопасности.
Хочу, чтобы все закончилось.
Хочу, чтобы все эти мысли исчезли из моей головы».
Он перечеркнул все это, оставив лишь одну строчку.
«Я хочу быть всем, что она видит».
Я пялюсь на его почерк. Она? Качаю головой. Дат нигде нет? Записи распределены беспорядочно. Что-то написано печатными буквами, что-то прописью. Где-то пропись третьеклассника, где-то – мужчины. На этих листах собраны годы размышлений, и Калеб прятал их тут, потому что знал – никто не откроет эти старые, дряхлые книги.
Он пишет все, что не может сказать.
«Ты знал меня очень давно. Теперь тебе самому ясно, что ты ничего обо мне не знаешь. Пытаешься научить меня языку жестов, словно я не умею говорить. Я храню молчание, потому что хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Жесты не помогут».
Хватаю другую книгу, складывая те, что уже просмотрела, в отдельную стопку.
«Сегодня видел, как волки задрали олениху. Нужно было подстрелить детеныша. Он не переживет зиму без нее. Твою мать, он там сейчас умирает с голоду. Черт, нужно было…
Я найду его завтра и пристрелю».
«Ной никогда не возражает, да? Если мне нужно ехать в машине с открытыми окнами, даже зимой, потому что дышать чертовски трудно. Мне нравится Ной. Он меня не достает. Он никого не достает. Ему не нужно понимать все на свете. Он не заваливает вопросами постоянно. Он умеет все пускать на самотек».
Я вытираю слезы и облизываю свои пересохшие губы, выдернув очередную книгу с полки. Ной знает, зачем ему нужно открывать окна в машине.
«Снова увидел ее улыбку сегодня. Она подняла лицо к небу и закрыла глаза. Я отчасти понимаю ее. Как мне не нужно постоянно говорить, черт побери, так и ей не нужно открывать глаза, чтобы видеть пик. Ей здесь нравится. Это заметно по тому, как она улыбается, когда не знает, что за ней наблюдают».