«Он поверит в тебя», — прошептало что-то тоскливое внутри.
— Тогда как ты объяснишь все эти переписки между тобой и твоим бывшим работодателем? Кстати, это дочерняя компания конгломерата моего отца.
Холодный гнев в его голосе должен был означать, что у них есть образец. Конечно, он был в ярости. Его мать, должно быть, в отчаянии. Но разве это дает ему право сомневаться в ее честности?
Блэр не могла не вспомнить, как Лукас был добр к ней в последние недели. Он предложил отвезти ее в Катскилл в ту первую ночь, когда узнал, что ее мать больна. Он дал ей заметную роль в фотосессии для журнала «Баннер», позволив сделать макияж Сибил, что станет важной работой для ее карьеры. Затем он настоял на том, чтобы приехала в Майами в качестве его гостьи, добиваясь, чтобы она отдохнула от ухода за матерью.
— Я понимаю. — Сделав глубокий вдох, Блэр поняла, что пришло время объяснить ситуацию. — Я должна была сказать раньше, что ко мне обратилась компания «Твое лицо». Но человек, с которым я разговаривала, сказал, что наши разговоры защищены соглашением о неразглашении, которое я подписала во время работы у них.
Лукас скрестил руки на груди, с расправленными плечами он выглядел еще более устрашающе. Неужели всего полчаса назад она крепко сжимала эти плечи и чувствовала вершины наслаждения?
— Они не могут привязать тебя к себе навсегда. Пока ты не делишься их отраслевыми секретами, они не могут помешать тебе говорить о компании.
Появилось сожаление, но она не могла изменить то, как вела себя.
— Мне следовало бы найти соглашение и прочитать его более внимательно, чтобы бросить им вызов, но я была перегружена работой и заботилась о матери в свободное время.
— Значит, ты полагала, что можешь продолжать строить козни против моей матери, а старый работодатель защитит твое право не говорить мне об этом?
Разочарование захлестнуло ее. Она понимала, что он был явно расстроен, и на то были веские причины. Но обвинительный тон был уже слишком.
— Нет, Лукас, я не замышляла ничего против твоей матери. — Блэр четко выговорила слова, чтобы в них нельзя было ошибиться. — Я не нарушала никаких этических норм в своей работе в «Дешаме».
На этот счет ее совесть была чиста, и ей было приятно выстрелить в него в ответ.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Это правда, что ты работаешь на них на следующей неделе?
Блэр отступила на шаг, понимая, что должна объясниться. Быстро. Пытаясь восстановить равновесие, она начала снова:
— Это правда.
Тяжелый вздох вырвался из его груди, когда он выпрямился. Покачал головой:
— Не могу поверить, насколько я был слеп.
— Лукас, послушай. — Ей нужно было произнести эти слова, прежде чем еще какие-нибудь недоразумения взорвут этот разговор. — Я не рассказывала о том, что «Твое лицо» связывалось со мной, потому что я не сделала ничего плохого. Я должна была найти время, чтобы перепроверить соглашение о неразглашении и поделиться с тобой тем, что они просили меня шпионить для них. И что, хотя я сказала им «нет», они могли обратиться к другим сотрудникам компании твоей матери.
На долю секунды у него отвисла челюсть, и она увидела намек на боль в его глазах, прежде чем он замаскировал обе реакции.
— Ты все это время знала. — Слова, произнесенные более сдержанным голосом, соответствовали холодному выражению его лица.
— Ты тоже знал, — парировала она, еще более расстроенная, чем когда-либо, и да, обиженная тем, что он решил увидеть в ней худшее после всего, что они разделили. — Ты уже знал, что в вашей компании есть шпион. Ты сам мне об этом говорил, и я пыталась помочь вам выяснить, кто это.
— В самом деле? — Карие глаза сузились. — Блэр, ты пыталась помочь мне вычислить шпиона? Гораздо более вероятно, что ты просто подобралась ко мне поближе, чтобы узнать больше.
— Как ты можешь верить, что я украду формулу у тебя… — Она изо всех сил пыталась найти правильные слова — слова, которые не выдали бы глубину того, что, как она боялась, уже чувствовала к нему. — Не говоря уже о том, как ты мог подумать, что я предам твою мать таким образом, когда я завишу от этого места в особняке, чтобы сохранить свою работу и сэкономить как можно больше денег, чтобы заплатить за лечение моей мамы?
На мгновение ей ответила тишина, единственным звуком было ее хриплое дыхание после страстной тирады.
— После этого ты не сможешь сохранить свое место в компании или в особняке, Блэр. Ты должна это понимать. — Он уничтожил ее источник дохода и дом одним простым заявлением, ранив ее до глубины души.
— Ты действительно можешь это сделать? — Ее рука метнулась к груди, но она знала, что это не поможет остановить ущерб, который он только что нанес. — Ты готов пожертвовать моей матерью, чтобы нанести мне ответный удар?
Выражение его лица омрачилось, между бровями образовалась морщинка, как будто не был уверен, что она имела в виду.
— Я вылетаю в Нью-Йорк в ближайший час. Собирай вещи.
Он повернулся на каблуках и уже с телефоном в руке вышел из комнаты.
Через час полета Лукас оторвался от ноутбука и увидел, что Блэр роется в серой кожаной сумке у ее ног. Он сел на заднее сиденье самолета, а она заняла место с противоположной стороны.
Он почти не смотрел на нее после их ссоры, хотя его прежний гнев остыл. Во время поездки он потратил всю свою энергию на то, чтобы собрать информацию у матери и связаться с отцом. От матери он получил скриншоты их общения, которые планировал показать совету директоров «Дешама», чтобы убедить их в отсутствии у его отца честности и в его сомнительной деловой практике. От последнего он получил сообщение, в котором обещал позвонить сегодня вечером и «обсудить варианты будущего „Дешама"».
Теперь шуршание, которое издавала Блэр, просматривая свои вещи, отвлекло его от планирования. Она была одета в простую белую футболку и узкие джинсы в паре с яркими туфлями на высоких каблуках цвета фуксии, которые казались невероятно сексуальными. Хотя в женщине, которая хранила от него секреты, не должно быть ничего сексуального.
И, черт возьми, он не мог думать о том, каково это — быть с ней, иначе он сойдет с ума! Он испытывал к ней такие чувства, каких никогда не испытывал к женщине, даже помимо феерической физической связи. Мысль о том, что никогда больше не будет с ней, не должна так скручивать его внутренности.
Вот только когда она вытащила контейнер с остатками домашнего пирога с малиной, которым поделилась с ним во время полета в Майами чуть больше суток назад, он не мог отрицать, что все еще чувствует влечение к ней.
Проклиная это влечение, Лукас вернулся к своему почтовому ящику, ожидая ответа от Фелиции о состоянии образцов в косметическом шкафу. У него все еще не было ясного представления о том, как окончательная формула оказалась в руках его отца, и он пожалел, что не сдержался с Блэр, чтобы узнать от нее больше.
Только теперь, когда гнев утих и к нему вернулся рассудок, он осознал, что потерял контроль над собой.
Неужели он действительно уволил женщину, которая пыталась ухаживать за матерью, борющейся с раком? Он отчетливо помнил, как она боялась потерять свое место в особняке, и все же угрожал и этим.
Когда по салону поплыл аромат малиновых пирогов, напомнив ему о доброте, которую Блэр проявила к нему и своим коллегам — не говоря уже о ее маме и других больных раком в том же учреждении, — Лукас понял, что слишком остро отреагировал. Потому что теперь, когда холодная логика снова взяла верх, он осознал: она ни за что не сделала бы что-то незаконное, не говоря уже о том, чтобы причинить вред его матери.
Он верил в это со стопроцентной уверенностью, потому что слишком хорошо знал ее характер, чтобы подозревать в чем-то столь вопиюще неправильном. Должна ли она была рассказать ему о домогательствах со стороны своего бывшего работодателя?
Несомненно.
Заслужила ли она из-за этого потерять работу и жилье?
Конечно нет. Лукас набросился на нее несправедливо, потому что его чувства к ней были глубоки.
Правда нанесла ему пощечину, которую он заслужил. Лукас любил Блэр Уэсткотт. В то время он даже не подозревал об этом, но чем еще объяснить нехарактерный для него накал и размах реакции? Ему было больно, и он плохо отреагировал.
Если он думал, что у него внутри все сжалось, когда Лукас поверил в ее предательство, это было ничто по сравнению с тем, как стыд и сожаление камнем упали на него сейчас. Проведя рукой по лицу при мысли о том, как он себя вел, он почти не услышал предупреждения капитана о том, что они вот-вот приземлятся.
Спуск только усилил его чувство, что земля вот-вот поглотит его целиком за его глупость. Ему нужно поговорить с ней. Не только потому, что должен выяснить, что произошло на самом деле, чтобы мог работать над устранением этого беспорядка для своей мамы. Но также и для того, чтобы он мог извиниться. Заверить ее, что у нее все еще есть работа, поскольку у него нет никаких полномочий уволить ее. Не говоря уже о том, чтобы что-то сказать о ее месте в доме.
Что, черт возьми, он наделал?!
Ему хотелось броситься через весь самолет и поговорить с ней прямо сейчас. Объяснить, как облажался и хотел получить еще один шанс. Не говоря уже о дополнительной информации о попытках отца превратить ее в шпиона компании.
Но у себя в голове Лукас слышал, как эгоистично это звучит.
Пока она убирала контейнер с пирогом обратно в сумку и выпрямлялась на сиденье, Лукас приказал себе сначала разработать план. Он не мог позволить себе подливать больше масла в огонь, который уже вышел из-под контроля. Он должен был найти правильный подход. Обдумать свои варианты, прежде чем скажет что-то, о чем пожалеет, — как это случилось в номере отеля.
На данный момент Лукас снова сосредоточился на ноутбуке и с некоторым трудом смог изучить содержимое рабочего почтового ящика.
Его матери была отправлена записка от начальника отдела кадров.
Это казалось странным. Обычно Лукас не вмешивался в кадровые дела. И все же, вспомнив свои поспешные слова Блэр, он испытал острый укол страха, что она уже подала заявление об уходе или что-то в этом роде.