Как-то раз, давным-давно, мы в одной компании с Адомайтисом оказались. То лето прохладным было, а ночь – и вовсе. Дождь накрапывал. День города. Молодежь нашего района возвращалась с праздничного концерта пешком. Толпой, а значит, что не страшно. Я тогда упросила папу не встречать, так как мы с одноклассниками веселились, нас человек пятнадцать собралось.
Помню, что я промокла и замерзла. Зубы стучали даже. У меня всегда так: чуть подстыну – трясет. Вдруг кто-то мне свою джинсовую куртку на плечи накинул. Просто так, без разрешения. Я обернулась и покраснела сильно – взрослый. Симпатичный старшеклассник.
– Не замерзни, красивая! – бросил он мне. Высокий, худой, в белой длинной футболке.
– Не стоит, спасибо. Мне не холодно, – ответила я гордо.
– Губы синие. Подрастешь – встречаться будем. А пока грейся. – Павел подмигнул и вернулся к друзьям.
Я, красная как помидор, под завистливые насмешки подружек шла в его куртке почти до дома. Это был первый и последний раз, когда Паша заговорил со мной. Мы потом в сентябре в коридоре столкнулись – он мимо прошел, не поздоровался, не узнал. Просто взглядом мазнул и дальше отправился. Я же… выяснила о нем все, что только могла! Из семьи хорошей, учится почти отлично, на олимпиады гоняет, спортом занимается…
Учеба в разные смены свела малейший шанс на общение к нулю, да я и не особо стремилась в отношения. Мелкая была. Просто мечтала иногда в минуты романтики, что Адомайтис снова мне куртку одолжит. Или комплимент сделает. В этом плане я поздняя, впервые поцеловалась в шестнадцать только. Зубрилой была.
Его роман с Оливией стал страшным ударом для подрастающей тринадцатилетней меня. Слава богу, он недолго длился. Плохо, что так трагично закончился.
Глава 19
– А когда ты понял, что я та самая сестра Оливии? – спрашиваю с улыбкой у Паши.
Мы поудобнее устраиваемся под одеялом после недолгого, но крайне интенсивного секса. Пульс еще не успокоился, дыхание не восстановилось.
Паша размещает у себя на коленях мой ноутбук. Вообще, довольно вольготно себя чувствует. Как дома. К себе же не зовет пока что.
– В твой день рождения. Почти сразу, – отвечает он. – Это какая-то проблема?
– Ты же сказал, что не смог меня вспомнить.
– Я тебя до ресторана довез и Матвея набрал. Он и поведал, что у меня конфликт был с твоим отцом. Я фамилию и отчество твои сопоставил. Уверен не был, но предполагал процентов на семьдесят.
– Почему ничего не сказал?
– Зачем? – Паша будто напрягается.
– Что еще Матвей сообщил про меня? Кажется, я лишнего ему ляпнула. Мелкий сводник.
– Все, что помнил. Ты ему понравилась, что и неудивительно. Диана, ты поссориться со мной пытаешься?
– Просто не люблю недомолвок.
Паша хочет обнять, я не сопротивляюсь. Но и не льну к нему, как обычно. Не прижимаюсь всем телом, не целую украдкой. Размышляю, глядя на экран ноутбука, там титры начальные.
– Все же следовало рассказать, – произношу вполголоса.
– Тебе тоже.
– Может быть. Трудная тема. Не обо всем хочется говорить на первой или второй встрече. А потом наступит внезапно какое-нибудь десятое свидание, и вроде как поздно. Осадок остается, что умалчивали. Да?
– У меня нет осадка. Думаю, было бы странно, если бы мы обсуждали твою сестру. Она мне совсем неинтересна. – Паша цокает языком. И произносит натянуто, словно я вынуждаю одно и то же повторять двести раз подряд: – Интересна мне только ты.
– Ты злишься? – спрашиваю мягко. Начинаю поглаживать его по руке, чтобы расслабить.
Я не хотела его раздражать, но ситуация та не дает покоя. Невольно прокручиваю в голове снова и снова. Да и родителям объявить о своем новом увлечении нужно. Не помешала бы поддержка Паши, когда начну его защищать.
– Нет. – Он в экран смотрит. – Я устал.
Злится.
– Мы можем спокойно поговорить об этом. Ты можешь рассказать мне, что чувствовал в то время. Понятно, что ты бесился. Я бы тоже бесилась.
– Я бы лучше посмотрел фильм или лег спать. Это были сложные сутки.
Тон нейтральный и вежливый. Именно так я разговариваю с родителями своих учеников, если есть какие-то проблемы.
– Давай тогда спать.
– Как скажешь.
Паша закрывает ноутбук, откладывает его на тумбочку и гасит ночник. Устраивается на подушках. Я лежу рядом некоторое время, но от Паши веет холодом, и я отворачиваюсь. Отодвигаюсь подальше. Он не догоняет.
Или спит, или не хочет больше обниматься.
А я… уснуть долго не могу. Все думаю, думаю. Логично, что он справки навел обо мне. Смущает, что так естественно вел себя. Мне и в голову прийти не могло, что он на меня смотрит и ту ситуацию в голове прокручивает. С сестрой меня сравнивает? Просчитывает заранее, как отец мой отнесется, когда узнает?
Округляю глаза: секс со мной – это ведь не Пашин ответ папе за тот подлый удар? Поиметь его дочку в отместку за былые обиды. Наверное, кто-то посчитал бы это прикольным. Смешным. Подвигом.
Подтягиваю колени к груди. И правда поимел ведь. Как хотел. У меня же дома.
Почему-то в голову раньше эта идея не приходила. Я ведь увлеклась Адомайтисом так сильно! Нашей болтовней глупой, флиртом, играми в гляделки. Сама я на месть не способна, но люди ведь разные.
Как бы там ни было, Паше следовало сказать мне раньше. Или хотя бы быть более убедительным только что.
Он вновь кажется чужим. Совершенно посторонний мужчина, который в прошлом конфликтовал с моей семьей, голый спит в моей постели. Меньше получаса назад мы занимались сексом. Он брал меня сзади с огромным удовольствием. Ярко кончил, а я – нет.
Просыпаюсь по его будильнику: Паше дальше ехать, он раньше встает обычно.
Выключает звук, падает на подушки и лежит еще секунд десять. Я успела запомнить его ритуал за ночи, что он провел у меня.
Вдох-выдох, и он встает. Идет в ванную. Я провожаю взглядом его упругие ягодицы, потом присаживаюсь на подушках. Включаю ночник и вижу, что телефон Павел с собой прихватил. С тех пор как я в тот раз принесла ему мобильный, Паша с ним не расстается ни на минуту.
– Доброе утро, – говорит мне, появляясь на пороге через несколько минут.
Волосы влажные и в беспорядке. По-прежнему голый. Я очерчиваю глазами его торс, живот, зацепляюсь за пах. Словно запомнить хочу его тело, которое мне очень нравится. Каждый сантиметр.
– Доброе утро, – отзываюсь натянуто. – Видишь, сегодня я не пытаюсь успеть накормить тебя. Компромисс.
– Я, как обычно, ем на лету, – отвечает Паша мягко. – Прости. Чайник поставил, выпью кофе по-быстрому. Так. – Он оглядывается. – Где же мои трусы?
Закрываю глаза и вспоминаю, как мы ввалились в спальню вчера. Как он трогал мои бедра, как гладил, сжимал, пока я обнимала его и целовала. Шептал всякое, я хотела и горела.
– Паш, – окликаю. Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно и приветливо, но выходит слегка истерично. – Ты не мог бы показать мне свой телефон? Пока завтракаешь.
Я по-прежнему сижу на кровати, наблюдаю за тем, как Паша ходит по комнате, одеваясь. Нервы натягиваются, атмосфера в комнате становится тяжелой. Мы снова на Венере с ним. Планете-убийце, непригодной для жизни. Там нечем дышать, и у меня давит в груди. Если увижу у него те свои фото, это будет конец.
– Что? – не понимает Паша.
– Галерею покажи, пожалуйста. Мне нужно что-то проверить.
– А больше ничего не показать? – уточняет он насмешливо. Подходит и целует в лоб.
Смотрю на него и с каждой секундой убеждаюсь, что подозрения не напрасны. Он все про меня знает. Чувствую себя полной дурой, но надежда умирает последней. Может, накрутила себя? Ошибаюсь?
Карие глаза, высокий рост, обалденная улыбка. Отличное чувство юмора, преданность профессии. Свободный статус. Он мне так нравится!
– Если не покажешь, мы больше не увидимся. – Я опускаю глаза. – Это очень важно.
Пульс долбит в висках. Всегда с Пашей очень спокойно было, на это и купилась, этого и хватило, чтобы довериться.
– Значит, не судьба. Никому не позволительно рыться в моем телефоне. – Его голос звучит запросто и будто с усмешкой даже. Неприятной, грубой.
Смысл слов режет перепонки тупой бритвой, рвет на части. Слышать такое неприятно.
В груди колет.
Значит, не судьба.
Вот так просто? Я вскидываю глаза и приподнимаю брови, Паша уже полностью одет. Выглядит неотразимо. Он снова слишком хорош собой. Я лохматая, наверное. Но сейчас по фигу.
– Вот. Значит. Как, – произношу медленно. – Хорошо, я тебя услышала.
Он усмехается. Подходит, наклоняется, поцеловать хочет. Я отвожу голову в сторону, отстраняясь. Паша медлит, потом выпрямляется и выходит из комнаты.
Молча.
Секунд десять отбиваются ударами сердца. Следом хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Все жду, что он вернется, скажет что-нибудь. Пошутит, предложит поговорить все-таки.
Тишина подсказывает, что в квартире никого нет. Кроме меня. Окаменевшей, пораженной меня.
Не судьба.
Это все, получается? Конец?
Сердце стучит быстрее. Я прикладываю руку к груди. Поверить не могу. Просто не могу в это поверить! Глаза бегают.
Наверное, так лучше. Пусть все закончится, пока не успело толком начаться. Фильтр, апельсины, секс… Этого ведь недостаточно, чтобы полюбить человека? Чтобы душу разорвать на части. Пусть лучше так, чем снова сильная боль.
Потом бы хуже стало. Стократно. Адомайтис мог бы залезть мне под кожу. Запросто. Он такой, он сумел бы. Никаких сомнений.
Зябко обнимаю себя.
Опускаю голову. Еще бы пара дней, и я бы точно в него влюбилась.
Мелодия будильника заставляет вздрогнуть. Следом непрошеные слезы обжигают щеки.
Глава 20
Родители с первого взгляда понимают: со мной что-то не так. И если мама тактично ждет, пока я позавтракаю после поезда, выпью кофе, схожу в душ, в конце концов, то отец выдает прямой вопрос, не стесняясь:
– Что случилось? Рассказывай.