– Слово даю, – решительно обещает Адомайтис.
Мы выходим на улицу, я обнимаю Вику.
– Напиши, как дома будешь. Спасибо, что поехала. Я твоя должница.
– Знаю. Удачи. – Вика тянется к моему уху, шепчет быстро: – Он секси. – И спешит в сторону подъезжающего такси.
Мы же с Пашей шагаем к участку. Мне немного не по себе в этой атмосфере ночью среди всех этих незнакомых грубых мужчин. Но Павел чувствует себя вполне уверенно. Он собран, напряжен, максимально сосредоточен. И от этого становится спокойно. Особенно когда он берет меня под руку, тянет к себе и произносит:
– Не бойся, амазонка. Просто будь рядом.
Я киваю, поражаясь: как он не понимает, сколько для меня значат эти слова.
Глава 25
Уж не знаю, как так вышло, что я стала миротворцем в семье ершистых Адомайтисов. Но братья делают вид, словно так и задумывалось.
Матвей на заднем сиденье «Спортейджа» прячется, на переднее не претендовал даже. Пулей юркнул, пристегнулся. Сейчас руки на груди скрестил, губы дует. Мы подельника его, такую же запуганную до смерти пятнадцатилетнюю криминальную единицу, домой завезли. Родители там себе места не находили, он им звонить боялся. Трясся, как листочек сухой осенью.
Теперь втроем дальше путь держим.
– Получается, для таких случаев специальная статья есть? – разряжаю я обстановку.
Мрачный, как полярная ночь, Павел ведет машину. Разговоры в полиции были неприятными. Мы молчали с Пашей, слушали и обтекали. Потому что Мота могли не отпустить. До утра оставить, там суд. И все, поздно.
– Да. Не угон, а завладение транспортным средством без цели хищения. Очевидно, что бандиты наши не планировали перепродать краденое и разжиться тем самым. Или планировали, я уже не знаю, во что верить.
– Мы ничего не крали, – доносится бурчание с заднего сиденья.
– Вы удирали. От полиции. На краденой, ебаный ты в рот, тачке! – взрывается Павел. – Это тоже была идея Богдана?
Матвей молчит. С ними был третий, Богдан, мальчик совершеннолетний и крайне предприимчивый. Не первый раз в опасную ситуацию Мота втягивающий. Он-то и припер паленое бухло под Новый год к Паше домой. А вчера придумал одолжить красную «бэху» у соседки. Когда полиция зажала их, парни машину бросили и врассыпную кинулись. Богдан удачно скрылся на ближайшей стройке. Эти двое не такие ушлые.
Догнали.
Пришлось материально возместить моральный ущерб бравым парням в форме. Те набегались, утомились.
– Статья не критичная, их бы все равно утром отпустили, – продолжает Павел спокойнее. – Но ты права: уголовка, а значит, несмываемое пятно. На всю жизнь.
– Сказал же, больше не повторится, – снова раздается бурчание, на этот раз виноватое.
– Мы про наркоту столько говорили, – продолжает Паша. – Одна закладка, легкие деньги. Кажется, почему нет? Можно на десятку присесть. Из-за тупости. И никто помочь не сможет. Жизнь закончится, не начавшись. К воровству то же самое относится. Да, сейчас денег не слишком много, но в будущем обязательно легче станет. Твоя задача пока – просто учиться. От остального я тебя освободил. Подожди лет пять-десять, будут у тебя и тачка, и бабло. И все, что хочешь.
– Паш. – Я кладу руку на его предплечье, и Павел замолкает. Стискивает губы. Напрягается, но слушается. – Пожалуйста. Пока хватит нотаций. Завтра поговорите.
Кажется, я нашла какую-то незаметную кнопку. Нажимаю – и он успокаивается.
– Ты права, – произносит Павел. – Завтра поговорим еще раз. На свежую голову. Сейчас домой, отсыпаться.
Я поворачиваюсь назад:
– У тебя точно ничего не болит? Вернее, сильно не болит?
– Нормально, – выдает Матвей.
На подбородке краснеет здоровенный синяк. Им с товарищем профессионально наподдавали. Матвей пялится исподлобья. В его глазах страх. Темный, густой. Опыт, после которого не будешь прежним. Меня передергивает.
Представляю, через что они прошли, когда мигалки увидели. Когда их догнали. Когда били и в КПЗ везли. Сердце сжимается от сочувствия к большому, напуганному до смерти ребенку. Запутавшемуся и какому-то совершенно сейчас одинокому.
– Все будет хорошо, – говорю я. – Прорвемся.
Матвей кивает и опускает глаза. Ему стыдно. Я вновь смотрю вперед.
– Спасибо, что взяла наличные, – в сотый раз благодарит Павел, хотя уже перевел мне нужную сумму.
– Это ерунда. Банкоматы повсюду. Паша, ты сейчас куда его? К бабушке?
– Нет. К себе. Бабуля такое не переживет, наверное. Пусть спит спокойно.
– Не говори ей, ладно? – опять раздается бурчание. – По-человечески тебя прошу. Все сделаю, только не говори.
Паша оборачивается и бросает на брата взгляд, от которого хочется плакать.
– Тебя лучше домой, Диана? Уже поздно, – говорит мне.
– Машина у клиники.
– Диана Романовна, как только мы вас высадим, он меня убьет, – шепчет Матвей. – Жестоко и хладнокровно. Если такое случится, помните, что я был в вас влюблен. Платонически.
Я решаю придумать обстоятельства, чтобы остаться с Пашей наедине и дать нам возможность поговорить о Матвее.
– Давай завезем Матвея домой, ему в школу завтра. Пусть спать ляжет. Потом меня до клиники добрось, пожалуйста.
– Хорошо.
Через несколько минут мы въезжаем в малознакомый, но вполне достойный район. Чистые улицы, рабочие фонари. Не страшно.
Останавливаемся у одной из монолитных многоэтажек.
Паша вздыхает, потом смотрит на меня и произносит:
– Давай его проводим и уложим? Мне нужно убедиться, что он в кровать лег. Иначе издергаюсь.
Пульс начинает частить. До этого момента был только Матвей. Я страшно за него переживала, а когда увидела – напуганного, битого и как будто ставшего младше – и вовсе чуть не заплакала. Сейчас же на первый план вновь вырвались «мы». Мы с Пашей, наша страсть и наш разрыв.
Подняться к нему домой и уложить спать Матвея.
– Не надо, Паш, я сам справлюсь. Все окейно будет. Езжайте, – вдруг спохватывается криминальная единица чересчур резво.
– Ты мне уже обещал сегодня. Твое слово не имеет вообще никакого веса. Ноль без палочки ты.
– Хорошо, конечно, – произношу торопливо, опять становясь буфером. – Давай быстро поднимемся. Уже все равно не усну.
Паша на секунду опускает глаза, мешкает. Но, видимо, совесть не позволяет бросить меня одну ночью в машине. Мы втроем выходим на улицу.
Мне туда не надо. Не надо.
Остаться бы в машине и посидеть в социальной сети.
Вместо этого я захожу с братьями в подъезд, потом в лифт. Поднимаемся на восьмой этаж.
Квартира с номером «8А». Паша открывает дверь, мы заходим в коридор. Над головой загорается ослепительный свет. И первое, что бросается в глаза, это женские вещи на открытой вешалке. Розовое пальто, белая куртка, еще что-то.
Мое лицо непроницаемо, я спокойно разуваюсь, хотя сама хочу немедленно уйти. Убежать так, чтобы пятки сверкали! Но мне двадцать пять, у меня, блин, уже в наличии материнский инстинкт. А раз своих детей нет, отрываюсь на студентах. Я обещала Матвею, что позабочусь о нем.
– Диана, проходи, пожалуйста, – говорит Паша. – Извини, немного бардак: мы не ждали гостей.
– Все в порядке. По крайней мере, нет воды на полу, – отшучиваюсь.
– Это шмотки Лиды, она здесь не живет с декабря. Все не сподобится забрать, – объясняет Матвей по-быстрому. – Я говорю, что надо самим выходной взять и отвезти ей. – Он пинает один из пакетов, что лежат горой в коридоре.
– Матвей, ложись спать в комнате, – требует Паша. – Сейчас.
– Слушаюсь, – вздыхает Матвей. Потом шепчет мне: – Спасибо большое, Диана Романовна. Я никогда не забуду вашу помощь. Можете на меня рассчитывать…
– Спать! – рявкает Паша из кухни.
– Жду тебя в пятницу, – отвечаю я.
Матвей уходит в единственную комнату и закрывает за собой дверь. Павел же приглашает за стол.
– Чай, кофе? Давай перекусим и поедем.
– Спасибо, чай. У тебя стильно, мне нравится.
Я вежливо улыбаюсь, присаживаясь за стол. В квартире и правда неплохо: свежий современный ремонт, серые приглушенные тона. Немного холодные и безликие. Эдакая холостяцкая берлога с небольшим слоем пыли кое-где, свидетельствующей о том, что единственный жилец много работает. А подростку плевать.
В ванной, пока мыла руки, заприметила розовую зубную щетку, пару шампуней для блондинок. Какие-то лосьоны для тела. Все стало понятно. И на кухню я зашла подготовленной.
Паша суетится, ставит на стол печенье, конфеты. Чайник щелкает.
– Богдана он не сдал, хотя именно тот был за рулем, – говорю я. – Смело.
Паша кивает, присаживаясь напротив. Чай в чашках приятно пахнет. Ромашкой или чем-то таким. Паша смотрит на меня внимательно. Он именно сейчас жжется. Вкусными губами, запахом, темными глазами. Жжется сексуальной энергетикой, и я, бесспорно, его хочу очень сильно.
Вот такого мрачного, злого, но при этом прислушивающегося ко мне. Словно имеющего крохотную слабость.
Но нет.
Потому что пазл окончательно сложился. И от этого горько.
– Хороший у тебя брат. Не подлый. Искренний. Пару лет потерпеть осталось, поумнеет.
Паша хмыкает. Я продолжаю:
– Со мной у отца было много проблем. Очень много. Ты даже не представляешь!
– Да ладно. Расскажи.
Ты просрал возможность послушать.
– Как-нибудь, если выпью достаточно, – смеюсь почти беспечно. Почти получается. – Паш, ты еще будешь гордиться Матвеем. А все, что он творит сейчас, – так это от одиночества.
– Родителей я ему воскресить не могу при всем своем безграничном желании. Спасибо за поддержку, Диана. Очень неожиданно, оттого и особенно приятно. Я это ценю.
– Ты думаешь, я за всеми вот так таскаюсь ночами? Отнюдь. На той неделе троим отказала в обучении. Паш, послушай. По тому, как Матвей схватывает, как соображает – он один из лучших моих учеников. Если не лучший. Но, блин, если бы ты только знал, сколько времени уходит на мотивацию!
Паша улыбается. А потом меняет тему и произносит совсем другим голосом. Вкрадчивым, низким: