Потом тянется и целует меня в губы. Легонько, мы ведь на людях. Но с такой улыбкой обалденной, на которую я и купилась в первый же вечер.
Следом в приемную выходит мужчина, знакомый мне по фотографии. Волков. Ведущий хирург. Провожает дочь взглядом, потом смотрит на нас.
Понятия не имею, видел ли он те фото. Надеюсь, нет.
Паша оборачивается.
– Павел Андреевич, а ты куда? – спрашивает Волков, подойдя к нам и хищно прищурившись.
– На обед. Моя невеста, Диана. Диана, это мой босс.
– Леонид Федорович, я наслышана, – перебиваю. – Приятно познакомиться. Павел часто о вас говорит. В основном хорошее.
– И мне приятно, – улыбается Волков неожиданно широко. Окидывает меня заинтересованным взглядом. Усмехается. – В основном хорошее, значит? А вы мне нравитесь. – Он протягивает руку первым, я пожимаю. – Павел упоминал про свадьбу. Я буду, разумеется. С подарком.
– О, чудесно. Очень рада!
Волков переводит глаза на Пашу.
– В два ты мне нужен. Смертельно.
– Я помню. Буду в здании.
Хирург кивает и подходит к моему отцу. Оливия наблюдает за нами с Пашей. За тем, как говорим, как держимся за руки. Отворачивается и закрывает лицо ладонями. Кожей чувствую ее стыд. Липкий, тягучий, густой.
Да, Паша был прав: стыд – острейшая эмоция. Заставляющая чувствовать себя плохим человеком. Недостойным находиться среди людей. Стыд побуждает прятаться под одеялом от всего мира.
Паша сжимает мою руку. Он со мной, а я с ним. До конца. Нам больше ничего не страшно.
Вместе мы идем в сторону кафетерия и выбираем свободный столик.
– Кто нарыл фото? – спрашиваю, когда он возвращается с обедом для себя и кофе с пирогом для меня. Мой голос звучит уже почти спокойно.
Чуть высоковато, согласна. Павел это считывает. Слегка хмурится.
– Какая разница?
– Вероника, да? Она шустрая. – Ожесточенно ковыряю вилкой шарлотку. – Ревнивая. Завистливая. Терпеть ее не могу. Дрянь.
– Она здесь больше не работает.
– Что? – округляю я глаза.
– Я тоже умею ставить условия, – спокойно отвечает Паша.
– Так Волков же ее отец! Если бы он выбрал дочь?
– Мне похуй.
Паша с аппетитом ест плов. Я вновь начинаю ковырять пирог.
– Так они видели фото или нет?
– А какая разница?
– Паш…
Он осекает взглядом, и я послушно опускаю глаза, соглашаясь.
Мы не предохранялись в том цикле и новый начали, позволяя страсти затмевать глаза. Через раз забывая о защите. Я могу забеременеть в любой момент. И в очередной раз убеждаюсь, что, когда дело касается меня, Павел не пойдет на компромиссы.
Надеюсь, Лида не выдержит вида кольца на его пальце и счастья на лице и тоже уволится. Она в отделе оптики торчит, но все же. Пусть их с Вероникой не будет в нашей с Пашей жизни. Они обе – прошлое.
Дверь кафетерия хлопает. Я невольно перевожу на нее глаза и сжимаю зубы.
Отец с Оливией. Вот же безумный день!
Павел смотрит на моего отца выразительно. Он заведен довольно сильно и может не сдержаться. Боже. Самое неудачное время для разборок! Огрести могут все!
Папа подходит. Оливия следом. У нее покрасневшие глаза.
Паша встает и протягивает руку. Он абсолютно серьезен. Нижняя челюсть напряжена. У меня дух захватывает, когда он такой.
Ладони сжимаю умоляюще.
Папа отвечает на рукопожатие.
– Можно к вам присоединиться? – спрашивает он. – Если это будет удобно.
Голос другой. Настолько неуверенный, что пробирает. Таким я отца еще не видела. Папа опускает глаза.
– Я тут бумаги принес. – Он показывает. Рука слегка дрожит или мне кажется? – Волков всучил. Ничего не понял. Что с моей сестрой?
– Присаживайтесь. Я вам кофе куплю и все объясню, – нейтрально произносит Павел. Без агрессии, но и не доброжелательно. Хотя и это уже неплохо. Да ведь?
Он идет к стойке.
Папа с Оливией садятся за стол.
– Папа, спасибо, – шепчу я. Знаю, для него это тоже непросто.
– Я не могла сказать, – тоже шепчет Оливия. – Диана, он женат был! Его могли посадить. Я должна была защитить, поэтому молчала. Не думала, что все так будет. Мне было страшно.
Она вновь закрывает лицо руками.
Отец дергается. Мой пульс частит.
– Папа, спасибо, – повторяю быстро, демонстративно игнорируя сестру. – Павел хороший, он не будет держать зла. Он… мой любимый человек. Ты все правильно делаешь.
– Ладно уже, – перебивает отец. – За свои поступки нужно нести ответственность. Мы ведь нормальные люди.
– Мне и правда очень жаль, – вновь шепчет Оливия.
– Олив, – говорю я, – тебя я на свадьбе не жду. Ты Паше много зла принесла. Прости, если прозвучит обидно, но я не хочу тебя видеть. По крайней мере… пока.
Она отодвигается подальше и молчит. Павел возвращается за стол и сообщает:
– Кофе сейчас принесут.
Я тянусь и обнимаю его за плечо. Мой.
– Люблю ее, – прямо заявляет Паша моему отцу. Смотрит с вызовом. Провоцирует.
Сердце колотится. Быстро-быстро. Я не одергиваю Павла. Не посмела бы сейчас.
Отец долго ничего не отвечает. Потом произносит:
– Живите, раз вам так хочется. Дальше видно будет.
– Это точно, – соглашается Павел. Выжидает еще секунд десять, потом берет карточку тети, начинает читать.
Наступает тишина. Обстановка непростая, но, кажется, веет перемирием?
Отец пьет кофе. Смотрит в окно. Оливия пялится в экран телефона.
А я… робко касаюсь Пашиной ладони. Он делает для меня много. Только дурак не оценит этого.
В ответ Павел обхватывает мои пальцы, сжимает.
Я тут же улыбаюсь! И думаю о том, что нахожусь рядом с правильным мужчиной.
А значит, мне больше никогда не понадобится прятаться от всего мира под одеялом. Павел будет со мной, что бы ни случилось. Я же сделаю все, чтобы он никогда не пожалел о своем выборе.
Эпилог
Три-четыре года спустя
Ранняя осень щедра на теплые денечки. Мы с Пашей сидим на лавочке в парке и наблюдаем за тем, как Петр Павлович с аппетитом трескает мороженое. Недавно на приеме педиатр объяснила, что горло необходимо закалять, а более действенного способа, чем мороженое, не существует.
Вот и закаляемся. Зрелище занимательное и, скажу честно, не для слабонервных.
– У него сейчас капнет, – констатирует Павел. Его спокойный и вкрадчивый голос рождает улыбку. – На футболку, Дианка.
– Вижу. – Я не спорю с мужем. Никогда и ни за что.
– Салфетки есть?
– Есть.
– Так сделай же что-нибудь, моя любимая женщина, – умоляет Павел.
Я хихикаю.
– Сейчас, доем только, – отвечаю меланхолично.
Запихиваю остатки вафельного стаканчика в рот и начинаю жевать, успевая при этом на подлете поймать каплю салфеткой.
Петр выглядит абсолютно счастливым. Ему так вкусно, что парень причмокивает. Рядом лежит новая оранжевая вырви глаз машинка на здоровенных колесах.
Мой кареглазый улыбчивый мальчишка с трудно выговариваемой фамилией. Помню, на выписке Матвей отметил, что я его ни разу не обманула. Даже в том, что мне действительно нравится их с братом фамилия: я не только свою понятную на нее променяла, но еще и нового Адомайтиса родила.
– Все, успела, не нервничай, – дразню мужа мягко. – И расслабься. Ты какой-то заведенный.
– Да? Может, немного.
– Случилось что-то?
– Вроде бы нет. Тревожно. Тебе Матвей звонил?
– Нет, а должен был?
– Не знаю. Бабуля меня накрутила утром. Ей кажется, что с ним что-то не то происходит.
– Все будет хорошо, Паш. У Мота есть Юля, Юля беды не допустит.
– Знаю. Боже, Диана, у него снова капает.
Паша не выдерживает, сам берет пачку салфеток и присаживается перед Петей на корточки. Начинает вытирать ему губы, руку. Я невольно любуюсь на мужа, на сына. И на то, как они замечательно ладят.
– Это бесполезно, – смеюсь. – У меня есть с собой сменная одежда.
– Ладно, – отвечает Паша тоже со смешком. – Петь, может, хватит уже мороженого? Такой маленький мальчик, и такое оно огромное. Давай папа заберет?
– Папа, это мое! Не хватит. Я не маленький, а большой!
– Точно. Большой. Ну лопай тогда.
– Кстати, папа сегодня звонил. Ждет нас в гости, – говорю я осторожно. – Ты как к этой идее?
– Когда? – Паша вскидывает глаза.
– Когда мы сможем. От тебя зависит, – быстро добавляю.
Сложная у нас ситуация. Прошлое по-прежнему стоит между семьями, и я не знаю, исчезнет ли оно когда-нибудь бесследно. Павел никогда не говорит о моих родителях плохо, подобные темы у нас табу. Но при любом общении с тещей и тестем наглухо закрывается, ведет себя сдержанно и нарочито вежливо. Будто они не родственники его, а пациенты, и он обязан их вылечить. Паша не позволяет родителям узнать, какой замечательный он на самом деле! Им остаются только мои рассказы и истории.
Я не виню его. Ладить с моим отцом непросто. В идеале действительно лучше соблюдать дистанцию. Роман Иванов – сложный человек. Хорошее отношение он воспринимает как слабость, плохое – как вызов. Мой муж слишком умен, чтобы вестись на провокации.
За последние годы отцу пришлось многое переосмыслить. Изменить отношение к людям. Возможно, он все еще находится в процессе трансформации, становясь лучше.
– Может, через год? – улыбается Паша. – Шучу. Давай в следующие выходные съездим. Я смогу.
– Здорово! Только, Паш, когда папа вновь включит свою шарманку, не молчи. Я очень хочу больше времени уделять работе, но совершенно не готова оставлять Петю у родителей и общаться с ним по скайпу! Они на меня давят!
Паша вновь вытирает сыну лицо. Подхватывает его на руки и, не удержавшись, зацеловывает щеки. Петр заливисто хохочет.
– Даже речи об этом нет, – произносит Павел спокойно, но так, чтобы я прочувствовала решимость. – Если твои родители скучают, то всегда могут приехать к нам. Петя будет жить дома.
– Я так и говорю.
– Хорошо.
Все наши поступки имеют последствия. Бумеранг существует, и никуда от него не денешься. Если бы отец не вынудил Адомайтисов переехать, как знать… возможно, мы бы с Пашей жили в родном городе. Может быть, начали бы встречаться раньше, в моей жизни никогда не появился бы Сергей. Теперь все иначе, и бабушка с дедушкой видят внука по скайпу.