– Вы закончили ругаться? – спрашиваю я, не в силах сдержать горечь в своем голосе.
По крайней мере, у них хватает порядочности выглядеть несколько смущенными.
– Пока, – отвечает четвертая тетя. Глянув на шерифа и шаферов, она переходит на индонезийский. – Что они выяснили?
– Ничего особенного. Но я хочу остаться здесь, посмотреть, что еще они придумают.
– Я пошла. – Четвертая тетя щиплет меня за щеку, а затем разворачивается и уходит обратно в сторону номеров, за ней следуют остальные тети. Только мама остается со мной.
В нескольких футах от меня шериф МакКоннелл быстро теряет терпение.
– Приведите мне других шаферов, – кричит он двум охранникам.
Они смотрят на Нейтана, который кивает им. Когда они уходят, шериф МакКоннелл вышагивает по сцене, и под его весом все содрогается. Раздаются раскаты грома, и я невольно подпрыгиваю.
– Нам стоит зайти внутрь, похоже, погода скоро совсем испортится, – говорит Нейтан. – Мы могли бы допросить остальных друзей жениха в их номерах.
– О, держу пари, тебе бы это понравилось, не так ли?
Нейтан выглядит озадаченным.
– Эм, да, наверное? Разве дождь не… я не знаю, не сделает что-то с телом? Будет сложнее определить, когда он умер или что-то в этом роде.
– Эй, я здесь профессионал, – рявкает шериф. – Все вы, жители материка, считаете себя такими современными со всем вашим навороченным оборудованием, технологиями и всей этой новомодной хренью с ДНК.
– Что?
– Ну, у меня есть для вас новости: я собираюсь раскрыть это дело без вашего модного технологического дерьма. Я применю старую добрую детективную работу. – Шериф МакКоннелл постукивает себя по голове с еще одним своим фирменным хитрым взглядом.
– Хм. Ладно. Я все еще думаю, что мы должны пойти внутрь…
Нейтана прерывает появление еще двух шаферов.
Они в худшей форме, чем предыдущие двое: эти продолжают хихикать и указывать на небо, словно там что-то есть.
– Мам, ты уверена, что они не останутся такими навсегда? – шепчу я.
– Ах, конечно, нет. Традиционная китайская медицина очень полезна для здоровья. Очень хорошо! – Тем не менее, я не могу не заметить, какой обеспокоенной она выглядит.
Шериф МакКоннелл спрашивает шаферов, узнают ли они А Гуана, и они оба хихикают и качают головами.
– Эй, парень, пора просыпаться. Ты лежишь на алтаре, – говорит один из них.
– Из какого вы агентства? – спрашивает их шериф МакКоннелл.
– Агентство «Лучшие дни», – отвечает один из них.
– «Парти Пипс», – отвечает другой.
– И, предположительно, вы знаете, кто из какого агентства?
Два шафера тупо смотрят на него.
– Что? – спрашивает один из них.
Шериф МакКоннелл сжимает пальцами переносицу.
– Я спрашиваю: этот человек, он точно не из вашего агентства?
Один из друзей жениха уверенно качает головой, а другой отвечает:
– Не-е-ет.
Я ожидаю, что шериф МакКоннелл будет расстроен этим, но вместо этого он удовлетворенно потирает руки и кивает.
– Вы двое можете идти. Я знаю, кто это сделал.
Я не могу не сжать руку ма. Она сжимает мою в ответ и успокаивающе похлопывает.
– О боже, – бормочет она. – Все хорошо. Все в порядке.
Но не все в порядке. Меня вот-вот арестуют. Я смотрю, застыв на месте, словно свинцовая фигура, как шериф МакКоннелл идет от алтаря к проходу. Идет прямо ко мне.
Вот только он останавливается перед Нейтаном и говорит громовым голосом, соответствующим погоде:
– Нейтан Чен, вы арестованы за убийство этого человека. – Он достает пару наручников и, гордо улыбаясь, защелкивает их на запястьях Нейтана.
29
Шериф МакКоннелл бросает беглый взгляд на нас с мамой, когда проходит мимо, его мясистые руки лежат на плечах Нейтана. Нейтан выпучивает глаза, но, поравнявшись со мной, шепчет:
– Все будет хорошо.
А я…
Я в ярости. Насколько жалкой Нейтан меня считает, что утешает, пока САМ в настоящих наручниках? Что во мне такого, что заставляет людей вокруг меня заботиться о каждой проблеме? Я излучаю некомпетентность? Беспомощность? С меня хватит. Я разворачиваюсь и хочу накричать на Нейтана, сказать ему, чтобы он перестал защищать меня, перестал относиться ко мне, как к хрупкой вещи, потому что это не так. Я хочу наброситься на кого-то, на кого угодно, и, к сожалению, самым близким ко мне человеком в этот момент оказывается мама. Мама и мои тети. Они просто стоят и смотрят, как сотрудники безопасности, а за ними Нейтан, уходят.
– Все будет хорошо, – уверяет меня старшая тетя на индонезийском, ее голос полон неуверенности, и я понимаю это. Я использую этот шанс, чтобы разразиться гневом.
– Ничего не будет хорошо! – кричу я. – Не будет, перестань говорить, что будет, потому что не будет! Я не хотела, чтобы все это случилось. Я просто хотела, чтобы… Я просто… – Я просто что? Что бы я делала без моей семьи? Я бы застряла дома с трупом в машине и без возможности объяснить это. Но, возможно, это было бы лучше, чем то, что произошло. Что угодно было бы лучше, чем Нейтан, арестованный за то, что сделала я.
– Мэдди, ты расстроена, я знаю, но мы просто заботимся о тебе, – говорит ма.
Я уклоняюсь от ее протянутой руки, и обида, которая промелькнула на ее лице, злит меня еще больше. – Мне не нужно, чтобы вы заботились обо мне. Я больше не ребенок, ма. Боже, все это такое бремя!
Они вздрагивают при слове на букву «Б». Это их худший кошмар – быть бременем для своих детей.
– Мэдди, как ты можешь так говорить? – Старшая тетя говорит по-английски, ее грудь вздымается. – Мы семья, работаем вместе, всегда рядом друг для друга.
– Да, и именно в этом проблема. Мы всегда рядом. Я не знаю, на что похожа жизнь без кого-либо из вас. Узнала лишь мельком, когда училась в колледже, но потом я переехала обратно домой, и все вернулось на круги своя. Я не знаю, кто я без того, чтобы вы все не дышали мне в затылок. Я даже не знаю, хочу ли быть свадебным фотографом, но не могу найти свое место, не могу просто бросить семейный бизнес, потому что вы всегда говорите о жертвенности и о том, как много вы все жертвовали ради меня, и поэтому вот он, цикл жертвоприношений, который будет продолжаться, продолжаться и продолжаться.
Они выглядят так, будто я дала им пощечину.
– Ты не хочешь быть свадебным фотографом? – шепчет мама.
– Ненавижу свадьбы! – восклицаю я. Они отступают на шаг, и их лица выражают чистый ужас. – Да, я ненавижу их…
– Это неправда. Я видела, как ты смотришь на свадебные платья, – говорит четвертая тетя. – Твои глаза будто горят возбуждением; это очень, честно говоря, тревожно.
Я вздыхаю.
– Ты права, есть вещи, которые я люблю в свадьбах. Люблю невест, мне нравится видеть их красивыми и счастливыми, и в большом белом платье. Но все остальное, все остальное я ненавижу. Ненавижу, что невесты и женихи сходят с ума от своих нереалистичных ожиданий, пытаясь сделать день идеальным. Ненавижу, что это превратилось в индустрию, которая заставляет людей тратить намного больше, и ненавижу, что мы являемся частью этого!
На некоторое время все замолкают.
– То есть, ты хочешь сказать, что мы тебя ограничиваем? – спрашивает ма спустя некоторое время.
Я не отвечаю. Не могу. Что бы я ни сказала, этого будет недостаточно. Это не будет точным. Это будет не «нет» и не «да». И, в конце концов, я виню только себя. Мои двоюродные братья выросли в той же среде и смогли уехать, расправить крылья. А я единственная, кто остался в том же старом гнезде, и, конечно, это доказывает, что вина лежит на мне.
Спустя вечность я качаю головой.
– Я не виню вас. – Видите, это тоже не совсем точно. Я виню всех, включая себя.
Мама всхлипывает, и тут же все мои тети, включая четвертую тетю, подхватывают ее под руки. Они воркуют над ней на индонезийском, стараясь успокоить.
– Все хорошо, она еще ребенок, не понимает, что говорит.
– Моя Хендра тоже говорила такие вещи, все в порядке.
– Эти дети, они поймут, от чего мы отказались, только после того, когда у них появятся свои дети.
Вот что всегда происходит, когда кто-то из моего поколения осмеливается возразить нашим родителям. Они объединяются и сравнивают нас с детьми, устроившими истерику, отвергая наши слова, чтобы мы не могли пробить их броню. Часть меня хочет безумно топать ногами и кричать, пока они не услышат, но, конечно, это только подтвердит, что я не более чем глупый ребенок.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, прежде чем сказать:
– Мне жаль, мама, я не хотела тебя обидеть. Просто… пожалуйста. Не надо мне помогать в этом деле. Возвращайся в свой номер, а я разберусь с этим. Я люблю вас всех, но мне пора повзрослеть и самой навести порядок.
Взгляд мамы встречается с моим, и, несмотря на обиду, я вижу, как в ее глазах зарождается понимание. Но оно быстро исчезает под пеленой печали и гнева. Она не говорит ни слова, только качает головой в разочаровании и позволяет моим тетям проводить ее. Старшая тетушка смотрит на меня, вторая тетя занята воркованием над мамой, и даже четвертая тетя не может сказать маме ничего плохого, поэтому я точно знаю, что сердце мамы разбито.
И все же я упорно не хочу идти за ними. Потому что я всегда поступала, как они хотели, а потом в конце концов извинялась и заверяла, что буду менее дерьмовой дочерью. И вот она я, в двадцать шесть лет все еще живу дома и провожу свои выходные, снимая огромные свадьбы и притворяясь, что мне нравится вся эта суета.
Нет. У меня есть более насущные дела. Например, Нейтан. Мысль о нем еще больше побуждает меня к действию. Я иду к главному зданию и поднимаюсь по впечатляющим каменным ступеням в вестибюль.
Там я подхожу к администратору и спрашиваю, куда увели Нейтана.
– Не имею права говорить, мэм, – мягко отвечает он, но я улавливаю в его голосе нерешительность. Невольно в памяти возникает образ старшей тети. Старшей тети, которая всегда держит спину прямо, а подбородок – высоко. Старшей тети, которой всегда удается заставить людей выслушать ее. Что бы она сказала? Я поднимаю подбородок и властно смотрю на него.