— Доброе утро, маленькая фея, — прозвучало с порога кухни.
Я оцепенела. Но показывать свой страх нельзя.
— Доброе.
— Угостишь кофе?
— Скоро будет.
Услышала, как он отодвинул стул и сел.
— Так и знал что ты здесь. Живешь с Айязом. Стараешься так, чтобы как можно дольше задержаться в его кровати?
Ублюдок.
— С сахаром или без?
— Чем ты его зацепила? Плоская вся. Только если за волосы удобно держать, трахая тебя.
Какой же козел. Не отвечаю.
— Значит добавлю соль.
Реально кладу соль ему в чашку.
— Как думаешь, если я сейчас разложу тебя на этом столе, — стучит ладонью по столешнице, — Айяз будет против?
Надо бежать отсюда.
Леденею от его слов. Даже осмысливать не хочу. От страха аж ноги затряслись.
Поворачиваюсь к этому кретину и говорю на русском.
— Если ты хотя бы дотронешься до меня, он сначала оторвет тебе яйца, потом голову и в конце затолкает твое орудие, единственное, что отличает тебя от женщины и затолкает в одно неприятное место.
Валид сатанеет и становится красным, пыхтя от злости.
— Что ты сказала? Повтори еще раз.
Почти кричит, но не приближается. Значит он боится Айяза.
— Я говорю, кофе готов.
Ставлю перед ним чашку и завтрак, беру поднос с нашими с Айязом порциями и выхожу.
Уже почти у двери слышу как тот плюется и обзывает сукой. Гаденько улыбаюсь и захожу в спальню.
Два дня без Айяза были мучительными. А еще я боялась, что снова заявится Марина. Но возвращаясь к своему мужчине, я уже и забыла эти мучительные дни ожидания.
В квартире мужчины не оказалось, он провожал своего "друга" придурка, а я снова готова была молиться, лишь бы его не видеть больше. Вот если бы я ему рассказала о словах Валида, он бы поверил мне? Знает то он друга-брата с детства, а меня? Я вообще не понимаю, как Айяз общается с ним? Получается что тот строит из себя хорошего? Или он знает какой его друг?
Когда я услышала, что приехал лифт, сразу сорвалась с места и, подбегая прыгнула на Айяза, цепляясь за него как обезьяна.
— Как же я соскучился по тебе нежная, — расцеловывая мое лицо проговорил он.
— Я по тебе тоже очень скучала, — задыхаясь проговорила я.
Даже не уходя в глубь квартиры мы набросились друг на друга.
Лежали на диване смеясь. Говорили о планах на выходные, собирались в кино. Его телефон зазвонил, и я успела заметить, что это был Мустафа.
Айяз встал и ответил на звонок.
Не могла слышать, о чем говорил его отец, но лицо мужчины было странным. Прежде чем уйти из комнаты я услышала лишь одно слово: «Когда?»
Именно в тот день что-то поменялось. Это отражалось во многих моментах нашей жизни. Даже улыбки стали иными.
Смех практически не звучал.
Стало больше задумчивых взглядов. Таких долгих, странных.
Меньше разговоров ни о чем. Словно ведешь беседу с человеком, который может произнести лишь пару слов типа: да, ага, ну да.
Это пугало, выматывало.
На работе только работа, дома, только тягучая недосказанность.
Две недели такой жизни дали о себе знать. Я получила новую визу для выезда. Пропуск. Документы на работу и контракт, высланный электронной почтой. Когда я его распечатала, то долго сидела над ним. Читала его раз за разом, пытаясь понять хотя бы строчку.
Меня очень мучило поведение моего мужчины. Мне осталась всего три недели с ним, а я уже словно месяц живу одна.
Мой билет. Третье сентября. Я уже ненавижу этот день.
Наш секс стал другим. Тягучим, больным, душераздирающим. Каждый раз уже не обещание, а прощание.
Тринадцатого августа я приехала домой как обычно в семь.
Решила, что пора поговорить. Дальше так нельзя было продолжать. Мы практически чужими стали.
Только ночью, когда я еще не сплю, он обнимает меня, так жгуче целуя кожу. Хочется плакать не только потому, что он днем ведет себя иначе, а потому что это больше похоже на горечь и отчаяние, о которых он мне не говорит. Мне приходится гадать и то, что блуждает в моей голове, меня пугает и возвращает с неба, расшибая о землю.
И он не говорит ни слова, хотя возможно потому, что я только сейчас решилась задать этот вопрос?
— Айяз, что происходит?
Поднял на меня взгляд, отрываясь от ноутбука. Словно не хотя. Недовольный.
— А что происходит Ась? — лениво улыбается издеваясь.
Вот он этот знак. Мое имя на его губах, звучит практически как ругательство.
— Это я, у тебя спрашиваю. Ты не говоришь со мной. А если и заговариваешь, то это единичные слова. Не проводишь со мной время. Если что-то произошло, ты можешь со мной поделиться, милый.
Он начинает смеяться после моих слов, а я теряюсь. Я просто не знаю, что делать мне и как реагировать.
— А что по-твоему произошло девочка? И чем я должен с тобой, — выделяет это слово, тыча в меня пальцем, — делиться? Кто ты такая? Малышка обиделась на меня, что я перестал ее развлекать? Хочешь, чтобы я перед тобой попрыгал и выгулял? Или может тебе купить игрушку? Ну так, выбирай, что хочешь: новую машину или квартиру? А может парочку безделушек тебе купить в кучу карат, милая? — с издевкой проговорил и продолжил. — Говори я сделаю, если это заткнет тебя, и ты пойдешь сидеть тихо, как сидела до этого, все это время.
Я просто не могла понять жива я или нет. Он только что, на живую вынул мое сердце, разорвал его и положил обратно. Не верю, что он это сказал. Отказываюсь верить. Зачем так жестоко?
Это не его слова. Он не мог.
— Айяз, ты что такое говоришь? Что случилось?
— Нарываешься сразу на три подарка? Прости малышка, но ты столько не стоишь.
Какого черта? Вообще головой поехал? Злость. Ярость.
— Ты охренел Эль-Хоир? Не смей так со мной говорить.
— Не сметь? — оскалился, но продолжил сидеть как хозяин. — Я смею делать все, что захочу. Поняла? И, если я поставлю тебя сейчас на колени, ты откроешь рот и отсосешь мне не говоря ни слова.
Все. С меня хватит.
— Да пошел ты.
Развернулась и сдерживая слезы рванула в спальню. Собирала в чемоданы только то, что нужно и важно. Мелочи, которые могу купить и не жалко, решила оставить и приобрести уже потом.
Так хотелось залепить ему пощечину, выпотрошить его чертово нутро. Скотина. Подлец и трус. Ненавижу. Не стану плакать, он не достоин.
Вытащила свои вещи к лифту и нажала кнопку. Меня бесило что я сейчас в таком положении. Словно побитая собака, которую выгнали. Хотя так оно и есть.
Так хотелось не видеть его больше никогда. А лучше не знать. Просто пусть исчезнет из моей жизни.
— Ася, — прогремел его голос сзади, но оборачиваться не стала. — Не приезжай на работу. Останься в России. Откажись.
Чего? Вообще охренел?
— Тебя забыла спросить, — прорычала в ответ.
— Не приезжай. Скажи отцу, что передумала.
Приехал лифт, и я быстро зашла в него. Повернулась и увидела одно единственное в его глазах, боль. Не верю. Мне показалось.
"Твои глаза — это мое небо, Айсель. И оно не будет плакать", — прозвучали его слова в голове.
Лжец. Только из-за тебя я и плачу.
Когда створки закрылись, и кабина пришла в движение, увозя меня от моей души, я разревелась.
Как он мог так со мной поступить? Неужели все было ложью? А по ночам, я же чувствовала его любовь, когда он думал, что сплю. Его признания в любви. Что произошло с ним?
Мне еще три недели с ним бок-о-бок работать. Может на больничный уйти?
Спустилась на уровень парковки, села в машину погрузив в нее свою жизнь и разбитое счастье, поехала туда где и есть мой настоящий дом. Одинокий, молчаливый, всегда прощающий. К моему одиночеству, такому родному, единственно верному.
Все что хотелось по приезде на квартиру упасть пластом на самом пороге. Лежать так и не шевелиться.
Я так боялась прощания с ним, а в итоге что? Что это было? Он поговорил с отцом, вернулся задумчивым и на следующий день он стал молчаливым, отдалился. Что могло произойти?
Поверить не могу, что это был мой Айяз, тот мужчина что дарил мне такую радость. И это с ним я провела столько мгновений своей жизни?
Я размышляла о произошедшем, на автомате проживая эти выходные. Я убивала себя своими мыслями, ломала свои же логические цепочки, практически не спала и не ела. Не могла я так в нем ошибиться. А он не мог вмиг перемениться настолько, что стал буквально чужим.
Что-то не так. И я выясню это в понедельник. Он должен быть мужчиной и ответить на мои вопросы.
Как же переменчива жизнь. Она так ловко манипулирует нами, словно мы марионетки в ее руках. Она не щадит, не ласкает, она режет нас, своим ножом судьбы на живую. А мы в страданиях загибаемся от этой боли, но как завороженные летим, обнажая душу навстречу новой боли.
Глупые люди. Глупые чувства.
С утра офис гудел, со всех этажей гласила новость — смена начальства.
Я хотела бежать на самый последний этаж по лестнице, но сдерживала себя.
Света была на месте и смотрела странно.
— Что?
— Ничего. Ась, ты как? В порядке?
— В смысле? Что должно быть не так?
Она что знает, что мы расстались с Айязом? Но откуда?
— Вы хоть попрощались?
— С кем? — я начала закипать от непонимания.
— С Айязом. Его дядя кстати, уже скоро придет знакомиться в конференц-зал.
Чего?
Вот как вышибают дух разом из легких. Это оказалось больно.
Мои ноги подкосились.
Уехал?
Уехал.
Все-таки он чертов трус.
Начинаю смеяться над всей своей жизнью и дуростью, что расцвела во мне.
Идиотка. Какая же я идиотка.
— Ася, ты чего?
Света смотрит на меня с беспокойством.
— Все хорошо. Во сколько встреча говоришь?
— В девять, в главном.
— Хорошо. Я пойду, кофе не надо.
Зашла в кабинет, заперла дверь и только тут смогла отпустить себя. Мне хотелось закричать в голос, завыть. Мои руки желали крушить все вокруг, ломать, жечь. Потому что все это творилось с моей душой. Сломленная, раздавленная, уничтоженная.