– Пошли, Мадь, в медпункт. А оттуда такси вызовем. Всё, накатался я на сегодня, – Сатоев устало потер лицо, встав рядом.
– Может, ты все-таки перестанешь мной командовать? – тихо поинтересовалась, поглядывая на медсестру. Почему-то не хотелось разрушать ее веру в нашу идеальную пару.
Хабиб медленно оторвал ладони от своего мрачного лица и перевел на меня тяжелый, тягучий взгляд.
– Дома поговорим.
14.
В медпункте подтвердилось, что ничего страшного со мной и Хабибом не произошло. У него был ушиб локтя и пара приличных синяков на спине. У меня немного ныла лодыжка, которую я подвернула при падении, и еще образовалась гематома на левом боку. Учитывая, чем закончилось столкновение для Виктора, даже обращать внимание на боевые раны было как-то несерьезно.
Обмазав нас чем-то вроде "Спасателя" и пожелав счастливого Нового года, медсестра отпустила меня с Хабибом уже через пятнадцать минут.
Несмотря на то, что идти до гостиничного комплекса было метров пятьсот максимум, Сатоев, не слушая никаких моих вялых возражений, всё равно взял такси.
Доехали мы быстро и молча. Водитель болтал без умолку про погоду, перевал и предстоящие праздники, и это спасало от будоражащего, потрескивающего напряжения. Я ощущала, как оно стремительно росло между нами, будто кто-то надувает воздушный шар, который вот-вот лопнет. Вот уже и цвет его не разглядеть – так натянулась жалобно поскрипывающая резина. И дыхание невольно задерживаешь, готовясь услышать оглушительный хлопок.
Бах.
Я вздрогнула всем телом. Но пока это была только дверь переднего пассажирского сидения, которую громко закрыл за собой Хабиб, вылезая из такси.
Следом он распахнул мою, помогая выйти. И, буквально под конвоем, ступая шаг в шаг, довел до нашего домика.
Нет, не прикоснулся, но шел так близко, что я ощущала его горячее дыхание у себя в волосах, отчего от затылка вниз по телу разбегались колкие, волнительные мурашки.
Становилось жарко. И нервно. И я уже видела, что вернулись мы в дом первые. И от этого мне было еще больше не по себе.
Скоро должен был подойти Юра, собрать вещи Виктора и отвезти ему в медпункт, но пока…
Мы одни.
Скрежещущий поворот ключа в замочной скважине. Протянувшаяся над моей головой рука Хабиба. Толчок двери. Мой шаг вперед в залитый светом, оглушающе тихий, пустынный холл. Звуки шагов за спиной, хлопок закрывающейся двери. И сердце застучало часто-часто, разгоняя по венам закипающую кровь.
Нервно тряхнула волосами, снимая шлем и балаклаву, в попытке сбросить лавиной подступающее напряжение. Стянула куртку, отступив от Сатоева, чтобы не кинулся помогать. Сбросила ботинки, покосившись на Хабиба и тут же отводя взгляд. В голове журчало его хриплое "дома поговорим", и я боялась почему-то этого разговора больше, чем когда- то в детстве показывать отцу дневник с плохой оценкой.
Наверно, потому что чувствовала, что сопротивление моё животному магнетизму Хабиба тает, и скоро от него совсем ничего не останется.
Наверно, мысленно я уже сдалась…
Не знаю, когда именно это произошло. Разве можно по полочкам разложить такие тонкие материи как симпатия, притяжение, чувства…Возможно, это произошло, когда он так неожиданно появился на склоне и уберег меня от столкновения с Виктором. Возможно, при разговоре с медсестрой, заставившей меня по-другому взглянуть на ситуацию. Возможно, когда я узнала, что у нас впереди еще целых два дня…а возможно это случилось со мной в тот самый первый миг, когда он вытащил меня из машины. И всё уже давно предопределено…
Нет, я не собиралась сдаваться так просто, но ощущение насколько это смешно и бесполезно, уже ни на секунду не покидало.
Освободившись от верхней одежды, я, не оглядываясь, прошла в гостиную. Щелкнула пультом плазмы, висящей на стене, чтобы хоть чем-то разрушить эту вязкую звенящую тишину, в которой было слышно любое движение Хабиба, раздевающегося в прихожей. Прошла к кухонному островку, захлопала ящиками в поисках быстрорастворимого кофе.
Не обернулась, когда Сатоев подошел сзади совсем близко и уперся обеими руками в столешницу, словно беря меня в плен. Только спина непроизвольно задеревенела, резко выпрямившись, и рука, держащая чайную ложку, сильно дрогнула, отчего коричневые гранулы весело поскакали по гранитному столу.
– Черт…– я прикусила губу и потянулась было за тряпкой.
Но замерла, когда Хабиб, мешая, наклонился и прижался губами к моему виску. В спину вдавился его мощный торс, в ягодицы – бедра, буквально впечатывая меня в край столешницы. Стало разом так душно и горячо. И невозможно думать. Вместо мыслей в голове колотился частый сердечный ритм, совершенно дезориентируя. До красных пятен, поплывших перед широко распахнутыми глазами. Глотнула пропитанный Хабибом воздух, из горла вырвался тихий всхлип.
Охватило чувство, очень сильно смахивающее на паническую атаку. Тем более, что Хабиб, прижимающийся ко мне сзади всем телом, окутывающий собой, казалось, совсем не торопился перейти к более решительным действиям, заставляя меня зависнуть в этом невыразимо тревожном состоянии.
Его губы едва ощутимо скользили по моему виску, борода колола нежную кожу, дыхание опаляло лоб, шевеля волосы. Глухой быстрый стук сильного сердца бил в лопатку, заставляя дрожать от каждого удара, и в районе поясницы было слишком горячо от ощущения вдавившейся в нее твердости.
Это было слишком. На грани.
Надо было что-то сказать или сделать. Хоть что-то! Чтобы или шагнуть дальше, или оттолкнуть. Но я не знала, что говорить.
Сомкнула трепещущие ресницы, перед этим краем глаза уловив, как левая ладонь Хабиба, смуглая, покрытая темными волосками, вся перевитая венами, медленно сжимается на столешнице в кулак и снова разжимается, широко расставляя пальцы.
– Почему с Юлей не остался? – просипела я первое, что пришло в голову, – Она вот явно была не против…
– А ты против? – хрипло хмыкнул он мне в макушку.
Так самоуверенно, что это немного отрезвило.
– А тебе все равно с кем? – гораздо холодней поинтересовалась я и все-таки нашла в себе силы отклониться от Сатоева, насколько это было возможно.
Его губы перестали касаться моего виска. Позади раздался раздраженный вздох. Обе ладони Хабиба на столешнице собрались в кулаки.
– ЧИто за бред? – пробурчал Сатоев недовольно. Его правая рука покинула столешницу и крепко обвила меня за талию, притягивая к себе. В голосе опять прорезались бархатистые насмешливые нотки, – А ты ревнуешь чИто ли, Мадинка?
– Нет, просто не привыкла быть никем, – я вывернулась из его захвата.
Попыталась и вовсе отойти, но не вышло – Хабиб не дал, вновь упирая руки в столешницу по обе стороны и нависая надо мной. Непроизвольно сглотнула, отклоняясь как можно дальше и вжимаясь ягодицами в гранитный край. С вызовом посмотрела прямо в черные глаза Сатоева, находящиеся сейчас так близко.
Хабиб свел брови на переносице в одну, буровя меня горящим взглядом.
– Она так-то сама повисла. Юля твАя, – вкрадчиво произнес он, блуждая по моему лицу потемневшим взором, – Мине чИто было делать? ДЭвку при всех унижать, чИтоб тИбЭ бИло весело, а, Мадин? Подождала бИ минуту, спокойно вместе бы ушли с тАбой и Усе. Но нЭт, убежала как в жЕпу ужаленная с этим своим…Учеником! А я тИпэрь виноват?!
– Не передергивай! Стоял там, уши развесил и лыбился во все тридцать два, – выпалила я возмущенно и толкнула его в грудь. Чуть не ойкнула от пронзившей костяшки боли. Боженьки, что он такой твердый!
– Да, лыбился и чИто? – Хабиб и сейчас криво улыбнулся, кидая на меня насмешливый взгляд, – Она мИнэ комплименты говорила. Это вежливо – на них лыбиться и спасибо говорить. ТЭбя не учили? Зря…МЭня вот отЭц так учил. Быть вежливым с женщинами.
– Ой! Что-то я раньше не замечала, какой ты у нас вежливый с женщинами! – ехидно фыркнула я, показательно закатывая глаза.
– Я стараюс, – Хабиб вдруг качнулся ко мне, и наши лбы соприкоснулись. Его запах, дыхание, исходящее тягучее тепло – всего вдруг стало так много, что у меня перехватило дыхание.
– Но с нЭкоторыми, особо врЭдними, плохо получается… Мадин…
– М? – только и смогла выдавить из себя я.
Его черные глаза превратились в две расплывчатые, засасывающие в космос воронки. Губы были так близко, что я уже ощущала на языке их фантомный горьковатый вкус. Во рту начала скапливаться слюна. Хотелось её сглотнуть, но страшно было пошевелиться.
– Скажи, – хриплым шепотом поинтересовался Хабиб, – Если я начну пЭрвый, но ты не откажешь, то кто из нас выиграет?
– Не знаю, – сдавленно прошептала, перехватывая его гипнотический взгляд. Сердце зачастило так сильно, что у меня даже губы начали пульсировать, – Не хочу играть…
Хабиб на это ничего не ответил. Я не знаю, понял ли он, о чем я. Хотел ли вообще понимать.
Он качнулся на прямых руках, чуть отдаляясь и потом снова нависая близко-близко. Так близко, что я ощутила давящее на губы сопротивление уплотнившегося между нами воздуха. Сатоев посмотрел на мой рот, медленно поднял взгляд к глазам, подался вперед и преодолел эти несчастные миллиметры.
Его вкус был острый и горький, пропитанный сладкой, разбивающей параличом безысходностью.
И невозможно оторваться.
Я задыхалась в нём. Время застыло в моменте и вместе с тем потекло безудержно быстро. Так стремительно, что невозможно было уследить. Только яркие, наиболее запоминающееся вспышки пронзали душное, наполненное похотью марево.
Вот Хабиб давит на мои губы, раздвигая. Толкается внутрь языком, отнимая моё дыхание. Вот наша слюна перемешивается, заполняя терпко-горько- сладким. Вот его борода болезненно царапает мой подбородок, щеки. Вот его правая рука зарывается мне в затылок, собирает волосы в кулак, сначала не давая уклониться от глубокого поцелуя, а потом оттягивая мою голову назад, чтобы подставила шею для влажного горячего языка и жестких губ. Вот он рывком подсаживает меня столешницу и вклинивается бедрами между широко разведенных ног. Вот мои руки безвольно обхватывают его бычью шею, гладят густой ежик на затылке, проходятся по бугристым, широким плечам. Вот снова поцелуй в губы, развязный, жадный, пошлый. Языки сплетаются, вылизывая друг друга, настырно толкаются в чужой рот. Зубы идут в ход, прикусывая, оттягивая дразня. Дыхание шумное, рваное и через раз ломает тишину пустой гостиной.