Я только невесело рассмеялась, закатывая глаза.
– Ир, ты не представляешь, о чем говоришь. Для таких как Сатоев это вообще друг с другом не связано. Женитьба женитьбой, бабы бабами. Нет, он будет рад, конечно, если эта несчастная девственница ему приглянется, но, поверь, переживет спокойно, если нет. Да даже не это важно. Я для него – разведенка, другой национальности, да еще после русского. Это…
Я всплеснула руками, подбирая подходящее слово.
– Порченный товар, короче. Б/У, вот, – наконец, нашлась, – Только по углам и зажимать…
– Ну, ты скажешь тоже! – возмутилась Ира так страстно, будто я кого-то из ее близких задела, – Дурочка ты, Мадь! Мужик чуть не помирает от нее, а она про углы всё. Умей различать!
И она пихнула меня в плечо.
– Ага, помирает, – рассмеялась я в ответ, – Чуть стол не пробил помиралкой своей, когда вставал сейчас…
И мы захохотали обе.
– Ну, так, не по десять же вам лет, – сквозь смех глубокомысленно выдала Ира, вытирая выступившие в уголках глаз слезы, – Одними стихами уже не обойдешься…
– М-да…– протянула я, болтая ногами.
Замолчали.
Плотно окутывающий жар брал свое. Тело загоралось изнутри, прогреваясь до костей, кожу пекло, под грудью и в пупке уже собрался пот. Крупные капли, оставляя дорожки, поползли по вискам, вдоль позвоночника, выступили бисеринками на бедрах. Мысли вязли в голове подобно расплавленной ириске, с каждой секундой всё сложнее ворочаясь. Втянула раскалённый, пропитанный древесиной воздух, прикрывая глаза и пытаясь хоть пару минут не думать вообще ни о чем.
Ира перелезла на самую высокую скамью и, шипя, на ней растянулась. Я откинула голову и уперлась затылком в полку, сильнее жмурясь. Было так хорошо слушать только потрескивание печи и дышать, дышать, дышать, ощущая, как медленно тлеешь в этой жаре…
– Значит, думаешь, ласковей? – лениво ворочая языком, поинтересовалась я, когда меня размазало окончательно и в голове начало предупреждающе звенеть.
– Уверена, что терять? – хмыкнула Ира, слезая с верхней полки.
– А ты что, кстати? Поссорилась с Ренатом? – я решила перевести тему разговора на более для меня безопасную.
– Почему ты так решила? – Ира сделала невинные глаза, поправляя съехавший купальник.
– Ну…– я улыбнулась. Ира такая Ира. Как меня обсуждать – так пожалуйста, а про себя и слова лишнего не скажет, – Он обычно всегда где-то рядом с тобой, а тут даже к бассейну ушел.
– Там немка его одна уводила, вот и ушел, – слишком уж беспечно отмахнулась от меня Зайцева, – Пойдем уже, а то дурно становится.
– Сам ушел, или ты взбесилась и отправила? – я рассмеялась, вставая.
Я прекрасно знала Иру- своим кавалерам она и лишнего взгляда в сторону простить не желала и не могла. Хочешь быть в свите – поклоняйся только своей королеве! Рената мне бы было искренне жаль, если бы меня не мучили подозрения, что их отношения нет- нет да выходят за рамки платонических, и он не такой уж страдающий Пьеро, как это может показаться.
– Сама – не сама…Ушел же! – заворчала Ира, открывая дверь сауны и впуская до экстаза прохладный воздух.
Из этой реплики я поняла, что она его точно выгнала к бассейну сама.
Мы выбежали с Ирой из сауны: раскрасневшиеся, потные, буквально пышущие раскаленным жаром. И я первым делом метнулась к такой манящей сейчас, холодной купели. Но Зайцева тормознула меня, крепко –накрепко вцепившись в локоть.
– А может в снег? – поиграла бровями Ирка, заговорщически улыбаясь и потянув к выходу, – Давай, Мадь, как у Савицкой на даче! Ну, кто первый?
Не успела я кивнуть и ответить «давай», как в нашу беседу вклинился мужской голос.
– Могу в сугробы покидать!
Мы повернули головы в сторону диванов и увидели вставшего из-за стола Рената. Смотрел он только на Зайцеву: хмуро, решительно и виновато, всем своим видом показывая, что, по его мнению, время ссылки кончилось, и она просто обязана его принять обратно. Иркины пальцы сильнее вдавились в мой локоть, Ренат сделал шаг, выходя из-за стола.
– Знаешь, меня вообще-то Хабиб обещал покидать, – подруга сказала это с таким вызовом, что сразу стало понятно, что ни о каком прощении пока не может быть и речи. И тут же ласково –ласково, – Да, Хабиб?
Я метнула взгляд в сторону Сатоева. Внутри кошкой заскребла беспричинная, мутная ревность, оставляя кислый осадок во рту. Хабиб же удивленно вскинул брови, наблюдая за всей этой сценой, развел руками, мол, ну, если обещал…И тяжело поднялся со своего кресла во главе стола. Мои глаза непроизвольно скользнули ниже и убедились, что мачта убрана…Мучительно покраснела от направления собственных мыслей – благо, я итак была вся в алых пятнах после сауны, и заметить это было невозможно.
– Да бЭз проблем…– улыбнулся Хабиб Ире во все тридцать два, лишь мельком задев меня взглядом.
И при этом подошел к Ренату, махом положил ему на острые плечи свою волосатую ручищу, из-за чего парень чуть не выронил на пол позвоночник, и добродушно предложил:
– Ренат, а ты девушкам халаты захватишь, да? – подмигнул моему хмурому одногруппнику Сатоев, сжимая в гармошку его правое предплечье.
Тот посмотрел пасмурно и почти враждебно, но кивнул. Хабиб тут же отпустил его и шагнул к нам.
– Пошли, – снова широко улыбнулся одними губами, теперь уже задержав на мне цепкий тяжелый взор.
Сердце тут же ухнуло куда-то вниз живота и отчаянно там забилось, на губах выступила слабая ответная улыбка.
Не знаю, как объяснить…
Просто бывают в жизни такие мгновения, когда, казалось бы, ещё не изменилось ничего, но ты четко улавливаешь, что это вот-вот произойдет. И мысленно ты уже почти там, в будущем. Обгоняешь реальность и чувствуешь то, что неминуемо произойдет, на вкус. Это как приземляться в самолете, как выходить на пирон железнодорожного вокзала, как стоять под дверью экзаменационного кабинета, как… как…Сейчас. Я смотрела на Хабиба, и на языке растекался фантомный горьковатый вкус его кожи. И он был реальней для меня, чем мое собственное, горящее после сауны тело.
На улице было так восхитительно морозно, что захватило дух. Холод заколол тысячей иголочек пылающую, влажную от пота кожу, пробрался в горло, легкие, ласково поцеловал раскрасневшееся лицо. От прилива невероятной бодрости хотелось визжать, что мы с Иркой и сделали, выбежав босиком на крыльцо и подпрыгивая на зябших ногах.
Хабиб материализовался сзади как-то совсем неожиданно. Еще секунду назад его там не было, потом мелькнула большая черная тень, и вот уже меня чуть не сносит сильным порывом потревоженного воздуха, а Ира, вереща как безумная, летит в высокий сугроб у крыльца. Утопает в нем полностью, задыхаясь, плюётся, барахтается в попытках выбраться и наконец сдается, распластавшись звездой. Где-то рядом хохочет Ренат. Я тоже смеюсь, смотря только на подругу.
Не могу почему-то обернуться на Хабиба. Сердце так часто колотится, что пульс давно уже скатился к нитевидному. От жара сауны в голове штормит или от гормонов…Я не берусь судить.
– Ыди сюда! – рычит Сатоев сзади, и я счастливо взвизгиваю, потому что именно этого и ждала.
Мир смазывается в бело-черное, подсвеченное огнями марево – так быстро он подхватывает меня на руки. Переворачивает словно ничего не весящую куклу, крепко сжимает талию.
Размах, достойный опасной тарзанки. Испуг. Восторг. Краткое ощущение полета, когда все внутренности стремятся в горло. И из меня вышибает дух, так как я оказываюсь по уши в снегу.
Задыхаюсь. Отфыркиваюсь. Смеюсь. Эта радость похожа на детство, истерику, счастье. Такая короткая, и от этого еще более ценная. Чистый эндорфин.
Кожа стремительно охлаждается, меня начинает потряхивать, но настоящего мороза еще не чувствую. Пытаюсь встать, а ноги не слушаются – так смеюсь. Я вся в этом тающем прямо на мне снегу. Даже на ресницах налипло. Силюсь проморгаться и вытираю снежинки с глаз тыльной стороной ладони. В расплывшийся кадр попадает мой личный бородатый ДЭд Мороз.
– ТЭпло ли тЭбе, дЭвица? – скалится Сатоев и протягивает мне огромную пятерню, чтобы помочь подняться.
Я вкладываю свою холодную ладонь в его такую горячую. И мне везде теперь горячо. Хитро и широко улыбаюсь.
Ну, ведь мне и, правда, нечего терять…!!!
– Хабиб, хочу ещё! – весело орет Ирка с крыльца.
– Хватит тебе уже, – бурчит Ренат, – Давай, одевайся…
Чуть отклоняю голову, чтобы увидеть их, а то громила Сатоев мне всю картину загораживает, и застаю момент, когда Ренат кутает дрожащую Зайцеву в халат по самые уши и при этом что-то тихо и серьезно ей выговаривает. Им уже не до нас.
И мне теперь не до них тоже.
Перевожу горящий взгляд на Хабиба, закусываю губу и дергаю его что есть силы на себя. У меня бы не было шансов, если бы он ожидал, но он не ожидал, конечно. Повалился сверху, как взорванная градирня. И, наверно, если бы не мягкий сугроб, меня бы в пору было отпевать. Но даже, валяясь в снегу, дышать стало моментально нечем, ребра отчаянно сдавило, и белый свет померк.
Зато так горячо… Хабибом можно было плавить сугроб. И его запах моментально окутал, пропитал меня всю, словно просачиваясь сквозь поры.
Не самый плохой способ умереть…
Я попыталась вдохнуть и не смогла. Слишком тяжелый…Слабо толкнула в бок, чтобы слез или хотя бы чуть-чуть привстал. Хабиб приподнялся на локтях, продолжая нависать сверху.
Он не улыбался, и я тоже перестала. Смотрел серьезно, скользя внимательным взглядом по моему лицу, и я начала чувствовать себя неловко и глупо. Стало стыдно за свою детскую выходку – нашла кого валить в сугроб…
–Дай встать, – пихнула его в грудь, изображая злость, за которой скрывалась неуверенность.
– ПАдажди, – Хабиб вскинул голову и посмотрел куда -то вперед, – Сейчас…
Перекатился и лег рядом прямо в снег, будто нет никакого холода, а мы развалились на огромной постели. Просунул мне руку под голову, предлагая устроиться на его могучей груди, и кивнул на небо, криво улыбнувшись.