Хабиб протягивает руку и трогает мою грудь. Сначала одну, потом другую. Лениво мнет сквозь толстовку и белье. По телу расползается горячее тепло, мои пальцы каменеют, сжимая кофейный стаканчик. Губы приоткрываются, и я зачарованно смотрю в его отстраненное, будто задумчивое лицо с потяжелевшими веками, за которыми почти не видно требовательный жадный взгляд.
Густая тишина, воцаряющаяся в салоне, делает каждых вдох, каждый шорох чем-то волнующим и важным. Его рука сползает ниже, широкая ладонь вжимается в промежность, впечатывая грубый джинсовый шов в моментально ставшие чувствительными складки, трет. Хабиб поднимает на меня глаза, ловя реакцию. С моих губ слетает сдавленный стон. Я чувствую, как врезающийся в промежность шов мокнет, и щеки заливает душным румянцем. Мне кажется, Хабиб это чувствует тоже…
Черный, поддернутый дымкой взгляд блуждает по моему порозовевшему лицу, задерживается на приоткрытых губах. Секунда, и на его губах в ответ проскальзывает кривая самодовольная усмешка – Хабиб вдруг отстраняется. Ставит кофе в подстаканник у ручки передач, садится ровно в своем кресле, заводит машину и трогается с места, так ничего и не сказав.
Жгучий румянец похоти на моих щеках трансформируется в волну едкого стыда и раздражения. Тоже сажусь прямо и делаю глоток. Какой горький, противный кофе…Солнце еще это вдруг выплыло из-за тучи…Слепит глаза, а очки я забыла…Бесит! Нервным движением откидываю козырек. Со стороны Хабиба долетает короткий понимающий смешок.
Да пошел он!
Между ног неприятно сыро и зудит. Хочется поправить джинсы, белье, складки…Твою ма-а-ать…
Я что, реально хотела трахнуться прямо посреди заправки, днем?
Прикрываю глаза, снова отпивая кофе. И хмурюсь, когда внедорожник неожиданно снова тормозит. Вместо того, чтобы выехать на трассу, Хабиб проезжает дальше по карману заправки и паркуется за бетонной стеной, которой огорожены пухто. Здесь уже нет ни людей, ни машин, только серое от старого снега поле впереди да жидкая лесополоса из тополей. Во рту как по команде собирается вязкая слюна. Я подношу картонный стаканчик к губам, за ним пряча нервную улыбку.
– Давай это сюда, – Хабиб забирает у меня кофе и ставит рядом со своим стаканчиком в нишу.
Не поворачиваюсь к нему – так и сижу, пялясь прямо в лобовое. Электрический ток колкими мурашками гуляет под кожей.
– Штаны снЫмай, – его хриплый, немного насмешливый голос вибрирует где-то у меня в груди.
Я поворачиваюсь к Сатоеву и надменно выгибаю бровь. Врожденное упрямство требует от меня хотя бы сделать вид, что я не согласна вот так…Сразу…
– Давай- давай, – кивает Хабиб на мои джинсы, кривя губы в снисходительной улыбке.
Поднимает горящие похотью глаза и перехватывает мой взгляд. Облизываю губы, наблюдая, как он устраивается поудобней для представления, повернувшись ко мне вполоборота и положив одну руку на руль, а вторую – на спинку моего сидения. Его ладонь дотрагивается до моих волос, небрежно и легко убирая прядку.
– Или поедЭм, Мадин, м? – интересуется глуше, смотря мне в глаза.
Шея немеет, и я с трудом отрицательно качаю головой. Почему-то ощущаю себя идиоткой, когда расстегиваю пуговицу на ширинке под его пристальным, ничего не упускающим взглядом. В голову лезут дурацкие мысли, что стянуть джинсы с себя элегантно у меня вряд ли получится. Это раздражает. Пальцы дрожат – из- за внимания к ним Хабиба особенно. Дергаю собачку на молнии, которая поддается только со второго раза, и стягиваю узкие джинсы по бедрам, которые тут же начинает покалывать от чужого тягучего взгляда. И только дойдя до колен, вспоминаю, что обувь тоже неплохо бы снять.
Чёрт.
Приходится нагнуться и совсем не грациозно повозиться со шнурками на спортивных ботинках. Пока нахожусь вниз головой, слышу, как вжикает молния на штанах Хабиба. От одного звука к лицу приливает жар. Дневной свет, льющийся сквозь лобовое, делает все слишком реальным, четким и пошлым.
И от этого слегка трясет.
Справившись с ботинками, выпрямляюсь и мажу взглядом по Хабибу. Его как обычно не смущает ничего. Развалился на своем сидении, широко расставив сильные ноги, преспокойно наглаживает себе наливающийся кровью член, торчащий из расстегнутой ширинки, и сверлит меня тяжелым, мутнеющим от похоти взглядом.
–До конца снЫмай, – нетерпеливо кивает Хабиб на джинсы, собравшиеся комком у моих колен.
Я только раздраженно шиплю, окончательно избавляясь от нижней части одежды. И без мохнатых знаю.
Еще через секунду джинсы оказываются в моих руках мятой тканевой массой. В какой-то заторможенности озираюсь по сторонам, соображая куда их теперь, и, помедлив, закидываю на заднее сидение.
Становится неуютно и зябко. По бедрам бегут крупные гусиные мурашки, голая задница липнет к кожаному сидению, и я слишком хорошо ощущаю текстуру ткани, отчего чувствую себя еще более нагой, чем есть.
Еще и этот черный, полный ленивого любопытства взгляд, впивающийся в тело…Хоть бы дотронулся уже.
Это так волнительно и стыдно одновременно – быть обнаженной только наполовину. Сидеть в теплой толстовке и прозрачных, ничего не скрывающих стрингах. Оказывается, гораздо пошлее, чем раздеться полностью. Будто ты нужна только для одного…
Закидываю было ногу на ногу, невольно сутулясь и принимая закрытую позу. Но Хабиб останавливает меня, подаваясь вперед и перехватывая мое колено.
Уверенное касание…Наконец!
Горячая волна какого-то все сметающего, пьяного облегчения тут же ползет по коже. Я шумно выдыхаю, смотря на мужскую, покрытую темными волосками ладонь, ползующую вверх по моей ноге. Наблюдаю, слово со стороны, как Хабиб рукой широко расталкивает мои бедра и накрывает промежность. Ребро ладони вдаливает намокающее кружево между складок, пальцы поглаживают пульсирующий от притока крови вход. Становится жарко, тело обмякает будто ватное. Я растекаюсь по креслу прикрывая глаза. Так его участившееся дыхание слышно лучше. И движения пальцев, неторопливые и скупые, воспринимаются острей. Низ живота стремительно тяжелеет, внутри скручивает жгутом.
Сдавленно стону, когда Хабиб отодвигает мокрую полоску белья и погружает пальцы в тут же набухшее лоно. Мышцы тут же плотно сжимают его руку, не желая отпускать. Его фаланги слишком грубые, слишком твердые, внутри нарастает беспокойный зуд на грани неприятия, и в то же время пульс взмывает до запредельных высот, так что все лицо начинает гореть, а тело непроизвольно напрягаться в ожидании разрядки.
Шевеление разогретого воздуха, пропитанного мускусом и им, и я ощущаю влажный развязный поцелуй на своей шее. Словно во сне закидываю руки на мужские напряженные плечи обнимая.
– Ыди сюда, жаркая моя…
Хабиб легко, одним движением перетаскивает меня к себе на колени и так же плавно и стремительно опускает на свой член. Дыхание сбивается окончательно, переходя в жалобные всхлипы. Меня буквально распирает. Ноги на мгновение отнимаются от прошивающих разрядов, в растянутом лоне неимоверно печет. Я замираю на нем, опустившись до конца, давая себе время привыкнуть. И мы целуемся. Целуемся так, что ток по венам бежит еще быстрей, и потребность двигаться становится невыносимой. Еще- еще – еще…
Хабиб поторапливает меня хлестким шлепком по заднице, сминает бедра, направляя. Целует шею, подбородок, отстраняется и сквозь полуопущенные, потяжелевшие веки наблюдает за моим раскрасневшимся лицом.
Я не очень люблю быть сверху, но сейчас между ног так требовательно, разъедающе щекочет, что я не могу думать ни о чем, кроме как потушить этот чувственный зуд. Мышцы ноют от напряжения, на разгоряченной коже выступает испарина, стекает капельками пота под грудью и вдоль позвоночника. Но это все такая ерунда, по сравнению с тем, как мне убивающе, жутко хорошо. Еще чуть- чуть. Чуть-чуть…
Глухие стоны срываются с губ, когда впиваюсь ногтями в подголовник водительского сидения и яростней двигаю бедрами, ощущая близость разрядки. Хабиб шумно дышит, завороженно смотря в мое лицо. Его ладони сминают мне задницу и фиксируют в какой-то момент. Приоткрытый рот вжимается в мой, но это не поцелуй, мы просто жадно перехватываем кислород и вкус друг друга.
Я застываю на пике, бедра мелко дрожат, когда каменный, обжигающе горячий член начинает вбиваться в меня со скоростью отбойного молотка. Задерживаю дыхание, и в следующую секунду меня разносит на мелкие кусочки сильными, разбирающими на молекулы судорогами. Сквозь оглушающий шум крови в ушах слышу хриплый, глухой голос Хабиба:
– МожнА же?
Киваю, утыкаясь лицом ему в шею. Слизываю терпкую испарину с его горячей кожи, глупо улыбаясь и чувствуя, как он кончает в меня.
Конечно, можно…
Уже три дня я знаю, что это теперь ничего не изменит. Что уже поздно предохраняться. Хотя мы были аккуратны, без презервативов и было-то всего один раз в прошлом месяце. Хабиб в этом вопросе обычно щепетилен. Настолько щепетилен, что меня терзают глупые, но мучительные сомнения, а надо ли это ему вообще…
Три дня назад, обнаружив две полоски на тесте, я хотела признаться. Честно. Но духу хватило выдать только первую часть заготовленного разговора – что предохраняться больше не нужно. Сатоев тут же радостно предположил, что я как-то по- другому решила проблему с "залётом"(это он так назвал!), и добавил, какая я у него молодец. Я растерялась и то, что молодец тут скорее он и его мини "мы", уточнять не стала.
И вот до сих пор решиться не могу. Слово "залёт" резануло по мне как-то слишком болезненно и резко.
24.
В мой родной город мы въехали минут через сорок. Еще минут сорок ушло на то, чтобы продраться через пробки к элитному коттеджному поселку на окраине, в котором у отчима был выстроен целый дворец.
После спонтанного секса и полученной разрядки мысли текли вяло, на губах играла ленивая, беспричинная улыбка и в голову лезла только одна ватная, романтическая чушь. Мне было хорошо в этом салоне, пропитавшемся нами, в эту минуту, когда пасмурные тучи отступали все дальше за горизонт, впуская на небо ослепительное весеннее солнце, и рядом с этим человеком, хрипло и насмешливо комментирующим дорогу себе в бороду, и то и дело косо поглядывающего на меня. Я смотрела на Хабиба из- под полуопущенных ресниц и четко осознавала, что я нахожусь сейчас там, где хочу. И возможно зря я надумаю себе что-то, накручиваю себя, переживаю…