Да, мне хочется каких-то признаний, заверений, слов, но…
Но тогда мне наверно надо было выбирать другого человека.
Если уж даже предложение – момент, который должен был быть, казалось, самым романтичным в жизни, Хабиб сделал, забыв про кольцо, обозвав розы сраными и практически отхлестав меня ими по лицу. И самое смешное, что на тот момент мне все это действительно казалось до дрожи проникновенным, интимным, правильным. И его хриплый, натянутый от нервов голос, и черный тяжелый взгляд, прожигающий меня, и напор, и даже розы эти несчастные…
Меня ведь все устраивало! Ну, что теперь не так? И Хабиб вроде бы и не давал повода в нем сомневаться, а внутри все равно скребло занудной неуверенностью. Будто в топи стоишь – нет твердой почвы под ногами. Сомнения. Чего-то не хватало, хотелось большего.
– Ну чИто, Мадинка? Приехали? – хмыкнул Сатоев, мельком взглянув на навигатор и выворачивая на нужную улицу.
Тяжелая ладонь опустилась на мое колено и рассеянно потрепала, я накрыла ее сверху своей, крепко сжимая и забирая себе его тепло.
Заозиралась по сторонам, узнавая соседские дома за высокими коваными оградами. Сердце сильнее билось в груди с каждым метром. Вдали уже показалась усадьба Палея. Этот особняк в самом конце идеально заасфальтированной дороги был мне домом долгие годы, но слишком противоречивы воспоминания, связанные с ним.
Я переехала сюда вместе с мамой сразу после загадочного убийства отца и моих дядек. Тогда, фактически, во всем роду Ахмедовых не осталось ни одного половозрелого мужчины, который бы мог о нас позаботиться.
Моя старшая сестра, Лейла, была на тот момент замужем за очень могущественным человеком, Вадимом Палеем. И, хоть он и был русским, да еще прямым конкурентом отца, но, получается, приходился нам родней и оказался единственным мужчиной, способным взять нас под свое крыло.
Матери тяжело далось это решение – переехать к Вадиму Львовичу и жить под одной крышей с ним и старшей дочерью. Я помню ее мучительные колебания и судорожные поиски другого выхода. Тогда я думала, что дело в том, что она подозревает именно Палея в смерти отца. Ходили слухи. Очень настойчивые…Позже я узнала, что нежелание мамы оказаться рядом с Вадимом было связано скорее не со страхом, а с любовью. Давно похороненной первой любовью, которая была у них с Палеем в юности.
Но тогда я этого не знала. Для меня лично оставался только страх. Страх перед этим особняком, перед этими незнакомыми людьми, перед новой жизнью. Поначалу я до ужаса боялась Палея, но, оказалось, зря. За все годы, прожитые рядом с ним, я видела от этого действительно сурового человека только добро. И за это я благодарна ему.
А насчет смерти отца…
Я до сих пор не знаю, что же там на самом деле произошло. Или, скорее, не хочу знать. Отца это все равно не вернет, да и не был он безгрешным – я совсем не питаю иллюзий на его счет. А Палей свое слово сдержал – при нем мы были в безопасности несмотря ни на криминальное прошлое папы, ни на попытки других папиных партнеров воспользоваться его смертью и поживиться остатками Ахмедовской империи. Палей не только сохранил отцовские компании, но и вдохнул в них новую жизнь. Наследие Ахмедовых процветало и даже пара моих подросших двоюродных братьев уже вступили в свои права, а также начали активно участвовать в делах самого Палея.
Наверно, кто-то скажет, что так нельзя. Что это все равно, что предать память убитого отца – есть за одним столом с его вероятным убийцей.
Но я это возражу, что жить в нашем неидеальном мире легче с короткой памятью и, желательно, в счастливом неведении.
Хабиб же был со мной в корне не согласен. Для него все это было откровенной дикостью. Очень привязанный к своей семье, родителям, уважающий традиции и закон, на моих родственников он смотрел как на опасных, непонятно чем больных, заразных хищников. Коротко – мечтал держаться подальше. И даже не пытался это скрыть. Моя семейка у него ничего, кроме отторжения, не вызывала.
И, в принципе, я его понимала, конечно…
Посудите сами. Отец – убитый криминальный авторитет, известный рейдерскими захватами на всю страну. Отчим – тоже бывший авторитет, а теперь губернатор нашего края, в который даже проверяющие из центра ездить опасаются. Сестра, которая в юности по сговору вышла замуж за отчима и родила ему ребенка, сбежала от мужа, изменив со старшим сыном отчима. А моя мать в итоге вышла замуж за свою первую любовь – брошенного мужа моей сестры, ничуть не пугаясь сплетен о том, что именно Палей сделал ее вдовой…
Нет, Хабиба понять можно!
Но мне все равно в глубине души было дико обидно, что он кривится каждый раз, когда я радостно щебечу в трубку "мам".
Да, моя родня – не пример для подражания, но я все равно люблю их, они часть меня. И конечно мне бы очень хотелось, чтобы Хабиб тоже полюбил…Ну или хотя бы не делал такое лицо при их упоминании, будто ему на ногу каблуком наступили.
Втайне я надеялась, что, познакомившись с ними лично, Сатоев смягчится и перестанет быть таким категоричным. Хотя бы ради меня.
Глупые надежды…
Некатегоричный Хабиб, соглашающийся, что он в чем-то ошибается, – это что-то из параллельной вселенной.
25.
Когда мы подъехали к кованым воротам усадьбы Палея, выходить и что-то объяснять охране не пришлось – нас уже ждали. Мужчина в форме ЧОПовца торопливо выскочил нам встречу из сторожевой будки, коротко кивнул, взяв под козырек, и ворота начали медленно разъезжаться, открывая вид на мощеную подъездную аллею, небольшую площадь с фонтаном и белый особняк с колонами. Хабиб что-то пробухтел себе в бороду и сощурился, трогаясь с места. Восторга у него эта помпезная роскошь явно не вызывала – скорее желание съязвить.
– Богато…А павлинов нЭт? – он покрутил головой по сторонам, разглядывая высаженные вдоль проезда идеально подстриженные туи и самшитовую изгородь.
– Вот себе такой же дом отстроишь – заведешь, – фыркнула я, закатывая глаза.
Сатоев на это только весело оскалился и пихнул меня в бедро. Хотел было что-то сказать, но тут парадная дверь дома, к которому мы подъезжали, распахнулась, и на крыльцо вышла моя мама. Она взмахнула рукой в знак приветствия, поправила шелковый платок на голове и торопливо застучала каблуками, сбегая по мраморной лестнице к нам навстречу. Я невольно заулыбалась, переключая все внимание на ее изящную, удивительно гибкую для ее возраста фигуру. В груди расползлось мягкое тепло – я скучала и так рада была ее видеть.
Высокая, худощавая, такая элегантная в своем строгом брючном костюме и короткой норковой шубе, она была похожа на модель, сошедшую со страниц модного журнала, и совсем не тянула на женщину, которой сегодня исполнялось пятьдесят. Я покосилась на своего водителя – Хабиб перестал улыбаться, цепко всматриваясь в будущую тещу, поджидающую нас у парадной лестницы. Линия и без того твердого подбородка прорисовалась четче, взгляд потяжелел и стал задумчивым. Это хорошо – возможно, видя её вживую, он решает заново составить мнение о самом моем близком человеке.
Внутри у меня тревожно и с тихой надеждой натянулось. Очень хотелось, чтобы все прошло хорошо.
– Милая, как я рада, что ты вырвалась! – мама бросилась ко мне с широко раскрытыми объятиями, стоило только выйти из машины. Крепко стиснула меня своими тонкими руками, обдавая запахом духов и нежа приятным щекотанием норкового меха. Бросила быстрый взгляд мне за спину и отступила на шаг, поправляясь, – ВЫ выбрались....
Лучезарно улыбнулась, смотря мне за плечо.
– Здравствуйте, Хабиб. Алсу Рашидовна, очень рада с вами познакомиться! Мадина много о вас рассказывала…
– Я тоже. Рад, – Хабиб обогнул машину и встал прямо за мной, небрежно положив руку мне на талию и одним движением притягивая к себе.
Мои лопатки вжались в его горячую грудь. Стало волнительно тепло и одновременно неловко. Мама проследила за ладонью Хабиба, крепко впечатывавшийся в мою талию, на секунду нахмурилась – она не любила проявлений чувств на людях, но быстро взяла себя в руки, подняв глаза на его лицо и вежливо улыбаясь.
– Доченька, – это было немного странно, что обращалась она ко мне, а поглядывала при этом на Хабиба, – Вы устали наверно с дороги? Я распорядилась вам гостевой домик подготовить, чтобы вы себя у нас не чувствовали стесненными. Обед там Нина Николаевна на кухне оставила. Думаю, все найдете. А мне бежать надо, у меня салон, это же ничего? Не обидишься на меня?
И наконец перевела на меня виноватый взгляд.
– Мам, конечно, беги! Я все понимаю. Во сколько ужин? Где?
– Прием в восемь в "Альтере". Но я думаю к семи уже вернусь – все вместе поедем, хорошо?
– Да, конечно. А Вадим Львович? – я отошла от Хабиба и обняла маму, которая сразу как-то расслабилась и более искренне заулыбалась. Ласковым движением провела пальцами по моим волосам.
– Красивая ты у меня, – тише заговорила, – Прямо светишься вся…
Бросила еще один быстрый взгляд на Хабиба и хитро подмигнула. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Приятно. Приятно и тепло мне от нее.
– У Вадима дела какие-то, не знаю. Обещал, что к девяти будет, – она выпуталась из моих объятий и помахала нам, бодро цокая каблуками в сторону гаражей, – Ну все, дорогие, до вечера, пока!
Потом вдруг резко тормознула.
– Мадь, а ты со мной в салон не хочешь?
– Нет! – я, конечно, может и хотела, но не представляла, как оставлю сейчас Хабиба одного, – Я сама справлюсь, не переживай, мам!
– Ладно, пока!
– Пока! – я взяла Хабиба за руку и потянула в сторону гостевого домика, спрятанного в глубине сада за хозяйским особняком, – Пойдем, покажу тебе свою комнату, в которой я еще студенткой жила. За машину не переживай – охрана отгонит. Вещи тоже принесут.
– А чИто? В барский дом бЭженцев не пустили? – хмыкнул Сатоев, покорно огибая вслед за мной особняк и то и дело оборачиваясь и провожая глазами мою маму.
– Шутник! – я фыркнула, закатив глаза, – У Вадима Львовича же тогда семья с Лейлой была. Мы с мамой отдельно жили, чтобы им не мешать…