Голос дрогнул. Я невольно сделала паузу, встретившись с напряженным взглядом отчима, слабо улыбнулась ему перевела внимание на Хабиба.
В его черных глазах так явно читался немой вопрос. Он ждал, что я скажу. И мне так обидно было в эту секунду, что приходится сообщать ос своей положении вот так. Я по-другому хотела. Наверно, любая девушка хочет по-другому. Всё у нас с ним…Сделала вдох и продолжила:
– Потому что я беременна.
И как назло именно в этот момент на мгновение замолчали ведущие. Бах! Тишиной вокруг оглушило. Может, мне казалось, конечно, но в тот момент все уставились только на меня. Весь наш стол уж точно.
– Что-о-о? – синхронно выдохнули мама с отчимом.
– ЧИто-о-о? – как-то тонко протянул Хабиб.
Александра, сидящая напротив, напротив расплылась в неконтролируемой улыбке и, чтобы скрыть ее, опрокинула бокал. Тетя Хадижа схватилась за грудь, похоже набирая побольше воздуха, чтобы кинуться шумно поздравлять.
Но время будто замедлилось и в ушах тревожно зазвенело, когда ко мне наклонился Хабиб, практически коснувшись лбом лба, и хрипло поинтересовался:
–Как давно знаешь?
– Три дня, – я облизала вмиг пересохшие губы, с трудом выдерживая его тяжелый, изучающий взгляд.
– И не сказала… – выгнул бровь Хабиб.
Я прикусила щеку, заморгав. Это не был вопрос – это было утверждение.
– Не…Не было подходящего момента, – зажмурилась на секунду, сама прекрасно понимая, как глупо это звучит.
–Ну да…– кивнул Сатоев, отстраняясь.
Я зябко повела плечами, наблюдая за лицом Хабиба, ставшим непроницаемым. Опять иррационально захотелось плакать. Да что ж ты будешь делать, а?! Обняла себя руками, смотря, как мой надеюсь-пока-еще-жених с хмурым видом стучит пальцами по столу, а потом поворачивается в Палею.
– Значит так, Вадим Львович, со всем уважением…– произнес Сатоев вкрадчиво, сверля отчима горящим взглядом исподлобья, – МИне по хуй, как вИ там ко мне относитесь и чИто думаете. Я бы прЭдпАчел, чИтобы не думали вообще. Усе!
Хабиб удалил ладонью по столу, распаляясь, отчего все дружно вздрогнули.
– ПознакомЫлись, пАгАворили, вот и отличнА! ХватЫт! МИнЭ от вас ничего нЭ надо: ни дЭнег, ни связЭй, ничЭго! Только, чИтоби Мадинке мозги не делали…Пусть она к вам приезжает, когда захочэт. Уесли вы вдруг к нам захотите – я тоже рад…Только чИтобы нЭ часто! Я понятно объясняюсь, да?
По окаменевшему лицу отчима, украшенному изумленно изогнутыми бровями, сложно было судить, что ему там понятно. Подозреваю, что он просто лихорадочно пытался вспомнить, в каком году с ним в последний раз так разговаривали. Непроизвольно положила руку Хабибу на плечо, напоминая Палею, что Сатоева трогать нельзя…
Хабиб на это повернулся к моей матери, нервно поведя плечом и скидывая мою ладонь.
– Алсу Фаридовна, Исчо раз вас с юбилЭем. Счастья – здАровья, мАё вам почтЭние, но…, – от поджал губы и буркнул в бороду, – Вот Усе тоже самое, да?
Мама только медленно кивнула. Сатоев кивнул ей в ответ, еще раз медленно обвел всех присутствующих тяжелым взглядом и только теперь обратился ко мне.
– Ну чИто, Мадин, выйдЭм?
29.
Я кивнула словно в полусне. Покачнувшись, поднялась со стула и на ватных ногах проследовала к выходу, конвоируемая молчащим Хабибом.
Лучше бы говорил.
В этой тихом вакууме, окутавшем нас, лишь отчетливей ощущалась его горячая грубая ладонь на моей наполовину обнаженной пояснице. Уверенное давление пальцев, и я послушно свернула влево, когда мы вышли на палубу.
В лицо тут же ударил морозный ветер мартовской ночи, дыхание облачком пара сорвалось с губ. Влажный от близкой воды воздух зябко заколол кожу.
– ПАдАжди, – Хабиб тормознул меня за локоть у самого выхода. Вернулся внутрь и подхватил один из пледов, кучей сложенных на тахте у гардероба. Завернул меня в шерстяную ткань как в кокон, и только потом вновь надавил на спину, разрешая идти.
Сам же так и вышел на улицу в одной тонкой рубашке, будто у него под белым сукном была спрятана печка.
Обогнув кучкующихся курильщиков, я прошла к носу теплохода. Встала у кого-то свисающего с верхней палубы каната, поплотнее кутаясь в шерстяной плед и с опаской поглядывая на подходящего ближе Хабиба. В вечернем сумраке его черные глаза казались непроницаемыми. Плотно сжатые губы, чуть сведенные на переносице брови, руки, засунутые в карманы брюк, отчего ткань на бедрах сильно натянулась. У него был такой отстраненный, закрытый вид. Вроде бы и родной, но совсем чужой одновременно. Сердце непроизвольно сладко защемило – в это мгновение Сатоев мне казался очень красивым.
Хабиб встал рядом, погладил гладкие перила рассеянным жестом и, сощурившись, посмотрел вдаль:
– НЭ было значит случая, да, Мадь? – хоть и сказано было с усмешкой, но в его хриплом голосе отчетливо прорывалась горечь, – Вот такого особенного чИто ли ждала? Как Эйчас? ПАчему сразу не сказала, а?
– Извини…– я зарылась подбородком в плед, опуская глаза.
Так остро чувствовала его обиду, что мне было мучительно стыдно. Нос опять предательски защипало, а глаза запекло…Чертов гормоны, чтоб их…
Хабиб ничего не ответил, только нахмурился сильнее и тоже опустил голову, уперев руки в борт. Его четкий профиль прорисовался в темноте словно на чеканной монете. Было видно, что он собирается что-то сказать. И поэтому я ждала и молчала.
– НЭ хочЭшь чИто ли сЭйчас? Или вАще? – Сатоев вдруг резко повернул голову и вперил в меня тяжелый непроницаемый взгляд.
– Чего не хочу? – не поняла я.
– РЭбенка.
У меня челюсть отвисла. Он что? Серьезно???Да как такое только в голову пришло! Но пытливый, хмурый взгляд Хабиба, просверливающий меня насквозь, его напряженная поза, будто закаменевшие плечи, пальцы, впившиеся в перила до побелевших костяшек…Всё указывало на то, что он далек от того, чтобы сейчас шутить.
Хаби, ну что ты…
Я пару раз растерянно моргнула, а в следующую секунду бросилась к нему и обняла. Уткнулась лицом в мощную грудь, обтянутую белоснежной рубашкой, жадно и глубоко вдохнула терпкий мускусный аромат, смешанный с туалетной водой. Ладони заскользили по широкой спине и сомкнулись на более узкой талии, крепко-крепко сжимая. Сатоев на мгновение замер от неожиданности, а затем отмер, хрипло усмехнувшись мне в макушку и поправляя сползший с голых плеч плед.
– Я же тебе говорила, что я тебя люблю? – нечленораздельно промямлила я ему грудь, нежась в тепле большого тела и прислушиваясь, как сильно стучит сердце рядом с моим виском.
– Было чИто-то такое…– лениво протянул Хабиб, обнимая меня за плечи.
– Я думала, это ты не очень хочешь, – всхлипнула тихо, продолжая, – Так носился с этими несчастными презервативами…
– Как нЭ хочу? Хочу кАнешн! – тут забубнил Сатоев возмущенно, отстраняя меня и заглядывая в глаза, – А зачЭм мИнЭ Исчо жЭна, а? Но ты вспомни какие ты мИнЭ платья свадЭбные показывала. Усе в облипку! В них жЭ дышать нЭльзя – ни то Чито ходит! Как это…Русалка, во! И как бы ты с пузом Улезла??? Я думал вот…Поженимся… А там…
Он засмеялся и добавил.
– Но Усе, сдохла твоя русалка по ходу. В балахоне пойдЭшь…– и громче заржал.
Я возмущенно пихнула его в живот. Сильно. Ну мне показалось, что сильно – костяшки характерно заныли, но Хабиб только протянул «Э-э-э» и снова обнял меня, прижимая к себе.
– Значит, ты рад? – тихо прошептала и сама не заметила, как затаила дыхание в ожидании ответа.
– Ну, конЭчно рад, Мадь, ну, чИто ты! ОчИнь! – я поцеловал меня в макушку, сжав в объятиях так крепко, что стало трудно дышать.
Чуть отпустил, и я, поудобней прислонив щеку к мужской груди, скосилась на большую круглую луну, висящую в черном ночном небе. Ее загадочный свет, льющийся на нас, казался теплым и немного волшебным. И почему-то вспомнились салюты, с которых начался этот год…
– Не пойду я в никаком балахоне, давай раньше тогда, – забурчала я Хабибу в грудь через какое-то время.
– Ну, давай, – спокойно согласился Сатоев и усмехнулся, – На 9 мая может? Хороший дЭн. Будешь побЭдой моей.
– В мае – всю жизнь маяться, – вздохнула я.
– Да на спАкойную жизнь я как-то и нЭ рассчитывал.