Саша, слушайся маму, она — большой человек.
Ваш С. Довлатов
Елена Довлатова:
Книги стали выходить одна за другой, каждый год. Конечно, это было счастье, ведь именно о том, чтобы печататься, Сережа мечтал всю жизнь. Кроме того, он пользовался невероятным успехом и уже становился популярным. Но в Америке писатели (кроме, может быть, самых больших мэтров) не живут на чисто литературные заработки. Все вынуждены преподавать или делать что-то еще. А Сереже снова, как и в Союзе, пришлось взяться за журналистику. Я сейчас имею в виду не «Новый американец», а, например, его работу на радио «Свобода». Многие говорили, что его выступления были произведениями искусства, как и его рассказы. Действительно, он всегда старался вкладывать в них все свое мастерство. Но для Сережи эта работа оставалась второстепенной по отношению к его писательскому труду. К этому времени он уже очень устал от журналистики как от работы ради денег. Конечно, ему хотелось заниматься только книгами, но тогда мы не могли себе этого позволить.
Радио «Третья волна» помещается на углу Сорок девятой и Лексингтон. Мы занимаем целый этаж гигантского небоскреба «Корвет». Под нами — холл, кафе, табачный магазин, фотолаборатория.
Здесь всегда прогуливаются двое охранников, белый и черный. С белым я здороваюсь, как равный, а перед черным немного заискиваю. Видно, я демократ.
На радио я сотрудничаю уже десять лет. В первые же дни начальник Барри Тарасович объяснил мне:
— Я не говорю вам — что писать. Я только скажу вам — чего мы писать категорически не должны. Мы не должны писать, что религиозное возрождение с каждым годом ширится. Что социалистическая экономика переживает острый кризис. И так далее. Все это мы писали сорок лет. За это время у нас сменилось четырнадцать главных редакторов. А социалистическая экономика все еще жива.
— Но она действительно переживает кризис.
— Значит, кризис — явление стабильное. Упадок вообще стабильнее прогресса.
— Учту.
Владимир Соловьев:
Он мечтал заработать кучу денег либо получить какую-нибудь престижную денежную премию и расплеваться с радио «Свобода»:
— Лежу иногда и мечтаю. Звонят мне из редакции, предлагают тему, а я этак вежливо: «Иди-ка ты, Юра, на х..!»
Хоть он и был на радио нештатным сотрудником и наловчился сочинять скрипты по нескольку в день, халтура отнимала у него все время, высасывала жизненные и литературные силы — ни на что больше не оставалось.
(Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами: Трагедия веселого человека. М., 2001. С. 44–45)
В России ускорение и перестройка. Там печатают Набокова и Ходасевича. Там открывают частные кафе. Там выступает рок-группа «Динозавры». Однако нас продолжают глушить. В том числе и мой не очень звонкий баритон. Говорят, на это расходуются большие деньги.
У меня есть идея — глушить нас с помощью все тех же «Динозавров». Как говорится, волки сыты и овцы целы.
Александр Генис:
Довлатов признавался, что даже если бы ему не платили за работу на радио, он бы все равно оттуда не ушел, потому что говорить в микрофон на весь Союз — это было для него большим искушением. Понимая всю ограниченность такой работы, он высоко ее ценил. Сережа говорил, что готов бесплатно читать свои рассказы по радио. Помню, рассказ «Представление» с моим предисловием был прочитан Довлатовым целиком.
В конце концов, Довлатов — автор массовой культуры. Его бы точно не покоробило такое определение. А радио — это и есть важнейшее средство массовой информации. И Довлатов умудрялся по этому рупору говорить необычайно интимным, искренним голосом, почти что шепотом. У него был очень доверительный тембр голоса. Мне он всегда напоминал голос одного из персонажей повести «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, который говорил с интонациями Авраама Линкольна. Каждый раз, когда я слышал радиовыступление Довлатова, я вспоминал этот эпизод.
В Союзе о нашей радиостанции пишут брошюры и книги. Десяток таких изданий есть в редакционной библиотеке: «Паутина лжи», «Технология ненависти», «Мастера дезинформации», «Под сенью ФБР», «Там, за железной дверью». И так далее.
Кстати, дверь у нас стеклянная. Выходит на лестничную площадку. У двери сидит мисс Филлипс и вяжет.
В брошюрах нашу радиостанцию именуют зловещим, тайным учреждением. Чем-то вроде неприступной крепости. Расположены мы якобы в подземном бункере. Охраняемся чуть ли не баллистическими ракетами.
В действительности нас охраняет мисс Филлипс. Если появляется незнакомый человек, мисс Филлипс спрашивает:
— Чем я могу вам помочь?
Как будто дело происходит в ресторане. Если же незнакомый человек уверенно проходит мимо, охранница восклицает:
— Добро пожаловать!..
Петр Вайль:
Когда-то, сравнительно недавно, была такая популярная передача на радио «Свобода», 49-минутная американа, составленная из интервью, репортажей, коротких комментариев, музыкальных фрагментов — пестрая и динамичная. Все уже было готово к пробному выпуску, так называемому pilot’у — продумана общая концепция, выбрана главная тема, даже записаны отдельные куски — но названия не было. То есть, варианты, конечно, предлагались дюжинами — все не то. Появился Довлатов — он приходил на радио обычно два-три раза в неделю, участвуя в общей культурной программе «Поверх барьеров» и в персональной «Писатель у микрофона». Обещал тоже подумать, наглядно подумал и сказал: «Бродвей, семнадцать семьдесят пять».
Это было до обидного просто: назвать адрес редакции — Broadway, 1775.
(Вайль П. Без Довлатова // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 456)
Дмитрий Дмитриев:
Я тогда был в экспедиции на острове Тянь-Шань. Как-то вечером я пытался настроить свой приемник, случайно попал на радио «Свобода» и вдруг услышал голос Сережи. Конечно, я его сразу узнал. Помню, в тот момент меня охватило странное, совершенно новое чувство. Мне вдруг стало очень легко. Я подумал: я на Тянь-Шане, в палатке, а где-то в Нью-Йорке, на какой-то там «стрит» или «авеню», сидит Сережа и читает свои рассказы, которые я могу слушать. Оказалось, что он выступает по радио регулярно, и я стал слушать его программы, боясь пропустить хотя бы одну.
Александр Генис:
Сережа читал заметки нормального человека. Вообще, для Довлатова слово «норма» было ключевым. Всё, что он делал в литературе (но не в жизни), было в первую очередь нормальным. Довлатов хотел быть нормальным писателем. Оказалось, что это необычайно дефицитная позиция, очень редкая для нашей культуры в целом, но особенно — для современной российской культуры. В эфир шли рассказы нормального человека об Америке и о той жизни, которую мы здесь вели. Конечно, они снискали огромную популярность, потому что это была нормальная литература для нормальных людей. Это простой секрет довлатовского успеха. Сережа получал писем больше, чем все остальные сотрудники «Свободы», вместе взятые. Письма все заканчивались одним и тем же — просили прислать джинсы.
Владимир Соловьев:
В отличие от меня, Довлатов по нескольку раз в неделю бывал на радио «Свобода», откуда иногда приносил нужные мне для работы книги и регулярно — «мониторинги», дайджесты советской прессы. (После Сережиной смерти эти «курьерные» функции взял на себя Боря Парамонов — спасибо обоим.) В таких делах Довлатов был исключительно аккуратен и безотказен — для него было удовольствием выполнять чужие просьбы, даже если они были обременительны и, выполнив их, он ворчал. А часто не дожидался просьб — сам предлагал свои услуги.
(Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами: Трагедия веселого человека. М., 2001. С. 57–58)
Алексей Герман:
Назвать Сережу святым трудно. Однажды по радиостанции «Свобода» я услышал, как он сказал примерно следующее: «За один томик Цветаевой можно отдать десять каких-нибудь юриев германов». Мне было очень неприятно это слышать, тем более что мой отец всегда помогал и его семье, и семье Бори. Через некоторое время я оказался в Америке, и меня Вайль с Генисом, с которыми я тогда подружился, затащили в ресторан. Я говорил, что звать Довлатова не стоит, но его все-таки пригласили. Сережа приехал; он хотел показать мне какую-то повесть, чтобы я ее впоследствии экранизировал. Мы сидели, выпивали, закусывали, а я все думал: «У меня был папа. О нем плохо отозвался мальчик, которому он помогал. Неужели я промолчу?» И тогда я все-таки его спросил: «Сережа, зачем ты тогда сказал это про моего отца? Ты можешь думать все, что хочешь. Но если ты высказываешь такое мнение о Юрии Германе, ты должен, как мне кажется, отметить, что он всегда очень помогал семье Бори, а, значит, и вам». Сережа был врун. Он тут же возразил: «Я такого не говорил». Я, конечно, не мог ему поверить, ведь эти слова я слышал своими ушами. Наш обед после этого пошел комом, Сережа чувствовал себя неловко, все время пытался мне подарить какой-то нож. Так мы с ним и разошлись, о чем я и жалею, и не жалею. Я должен был заступиться за отца.
Теперь уже прошло много лет, и мне приятно вспоминать о том, что я был знаком с Сережей, особенно когда я перечитываю его книги. Он ведь был не только очень крупный писатель, но и крупная личность.
Евгений Рейн:
Я трижды побывал в Нью-Йорке до Сережиной кончины, бродил с ним по Великому Городу, ночевал у него в Квинсе, вместе с ним выступал перед русской и американской аудиторией. Вместе с Бродским он был председателем моего первого американского вечера.