Наконец новгородцы смирились. Да и спорить-то было не о чем. Однако показалось им, что князь посягает на их права.
Княжеская дружина заняла Копорье. А новгородцы затаили на князя зло.
— Вышел на вече — всё новые лица! — жаловался князь Димитрий Довмонту. — Неприветливые, недружелюбные.
Не подумал князь, что годы ушли. И те, кто знал его юным и смелым, те, кто дрался рядом с его отцом, давно уж состарились, умерли. Вместо них на вече пришли другие. Для них князь Димитрий дважды был неудачником — дважды был зван и дважды Новгородом отвергнут.
У инока Кирилла новый появился вопрос, который он задавал многим:
— Почему Господу так неугодно, чтобы сын обогащался опытом отца? Отчего молодые снова и снова повторяют ошибки своих родителей? А все вместе люди не могут запомнить глупости, которые насовершали ранее? — спросил он у старика Ибн Хафиза. — Уж если столь велика вина человека, почему Господь не позволяет людям учиться, чтобы не повторять её? Говорит ли что об этом твой Алькоран?
— Что могу я ответить тебе? Только словом пророка Мухаммада, он же говорил так: «Не в том благочестие, чтобы вам обращать лица в сторону востока и запада, а благочестие — кто давал имущество, даже несмотря на любовь к нему, давал близким, и сиротам, и беднякам, и путникам, и просящим». Вот как учил пророк. И заметь, что ваш Иса, которого вы зовёте Иисус Христос, говорил так же. Но многие ли прислушались к словам обоих? Почему же ты ждёшь, что взрослеющий сын должен слышать отца и мать, если он не способен расслышать слова самого Бога?
Инок Кирилл записал этот вопрос в свою пространную книжицу. Её он стал составлять после того, как получил от князя новый пергамент. Листы пергамента щупать приятно — ощущаешь их крепость, стойкость во времени. На них приятно лежать руке и буквы сами выписываются, одна красивей другой. Книжица, которую составлял Кирилл, была названа им «Вопрошание». На каждый вопрос, что лишал его даже и сна, он записывал ответы многомудрых людей.
Иногда он получал весточку и от светлого юноши, Довмонтова племянника Андрея. Андрей, преуспев в книжном учении, переходил из обители в обитель, всюду находя новые ключи к кладезям познания мудрости. Это и радовало Кирилла, и печалило. Ему бы так же взорлить над телесными немощами ради пищи духовной!
«Увы мне! — думал Кирилл. — Отягощённый болезнями, я способен лишь совершать походы от обители к храму, не далее».
Обиженный новгородцами, великий князь Димитрий Александрович срочно отъехал в столицу свою — Владимир. И прервалось строительство крепостей, задуманное так славно. Во Владимир срочно звали и распри князей. Перессорившись, они стали изгонять друг друга из вотчин. Во Владимире, в палатах великокняжеских, жалкий, словно побитая собака, его поджидал юный князь Михаил Глебович Белозерский.
— Едва скончался отец, как князья Борис, Димитрий и Константин, вооружившись злобою, отняли у меня наследственную мою белозерскую область! Кроме как ты, кто поможет мне!
Великий князь вместе с епископом Ростовским Игнатием кинулся устанавливать справедливость и мир.
Но уже и три брата — три князя перессорились, собирали полки, грозились идти друг на друга войной, разоряя деревни.
Кто, кроме великого князя, мог блюсти старинную Правду? Князь Димитрий то и дело скорбно думал о междоусобице, что продолжала разрушать некогда великое государство Русское. Он ещё не догадывался, что нависла секира и над его головой.
Сколько раз в прошлые годы спорили два брата — князья Димитрий и Андрей Александровичи!
— Власть, как лошадь, она уважает сильную руку, — говорил юный князь Андрей, — лошадь не спрашивает, по праву ли она досталась тебе. Удалось тебе её оседлать, она и везёт.
— Андрюша, вспомни же сказанное отцом перед Невскою битвой: «Не в силе Бог, а в правде». Или Ярослав Мудрый зря дал нам Правду — свод законов, по которым и нам следует жить? Или отец сказал пустое?
Так спорили они при каждой встрече, а потом младший брат, раздосадованный, уезжал в свой Городец. В те времена Андрей убеждал Димитрия объединиться, чтобы спихнуть с великокняжеского престола дядей.
«Слабый он, потому и прикрывается своей Правдой, — думал младший брат о старшем. — Не видать нам великокняжеского стола. Побеждает лишь сильный. Он и устанавливает свою правду. Как сам Ярослав Мудрый. Позволь ему посадник Константин сбежать из Новгорода к варягам, не поруби его суда, не быть бы ему великим князем и Мудрым. И был бы у нас в святых Святополк, он бы дал свою Правду, и его звали бы не Окаянным, а Мудрым».
«За силой и правда» — так думал младший брат, когда решился на разговор с ханом.
Старый боярин Семён Тониглиевич жизнь свою провёл на службе великому князю Василию Ярославичу. В Орде были у него и друзья и сродственники, за что князь Василий ценил его и слушался дельных советов боярина. Семён Тониглиевич выстроил в Костроме, на высоком берегу, прямо над Волгой, обширные хоромы, не хуже княжеских. Князя Василия, когда тот коротал век в Костроме, он учил уму-разуму постоянно. Не будь боярина, так и остался бы Василий князем костромским, не только Новгород, а и сам великокняжеский стол перехватили бы у него два волчонка — сыновья Александра Невского. У Семёна Тониглиевича были свои лазутчики в каждом русском княжестве, немало бояр передавали ему тайны своих князей, немало хитроумнейших планов, выношенных в костромской тиши, претворили они в жизнь Суздальского, Ростовского и Белозерского княжеств. И ни разу никто не догадался, кто настоящий управитель Руси — не великий князь, а он, не знатный, не видный из себя костромской боярин.
Когда князь Василий получил долгожданный ярлык на великое княжение, вышел на свет и боярин. Не рассчитал боярин лишь одного: и четырёх не прошло лет, как не стало его великого князя.
Все паутины, которые столько лет искусно он плёл, в один момент омертвели, превратились в пустой и жалкий комочек пыли.
Боярин сразу, ещё на похоронах, предложил хитрый ум свой князю Димитрию. Именно против него чаще всего он и расставлял свои сети, чтобы не подпустить его к Новгороду. И молодой князь не раз в них запутывался. Ну так и что ж? Теперь так же искусно он мог бы расставлять ловушки, чтобы охранить самого князя Димитрия на высоком престоле.
Однако князь Димитрий с презрением от него отшатнулся. Что ж, решил костромской боярин, не хочешь, чтобы служили тебе, послужим твоему брату. Он и стал снова главным советчиком при младшем брате. Точно так, как было при Ярославичах.
Только на этот раз младший брат был столь нетерпелив в своём властолюбии, что боярину с трудом удалось его сдерживать.
По его совету три года подряд князь Андрей с дружиной, которую присылал великий князь, ходил на Кавказ, в Болгарию и слал старшему брату успокоительные вести: «У тебя столь важные и большие дела в Новгороде, будь же там, а я уж тут за нас обоих отслужу в Орде».
Сколько за это время было надарено подарков всем, кто увивался вокруг хана, сколько им шёпотом песен напето!
— Не пора ли? — нетерпеливо спрашивал князь Андрей.
— Подожди, князь, немного подожди, овощ не вызрел.
Но однажды он сам сказал князю:
— Вот он, наш час!
— Вижу, твой старший брат не хочет ехать в Орду, — сказал при последней встрече хан, — друзьям не надо прятаться от хана, твой брат не считает себя моим другом.
Князь Андрей, едва сдерживая волнение, потому что всё уже было решено, ответил:
— Мой брат строит крепости в Новгороде, он думает, что этим оградит себя.
— Зачем строить крепость? Моя конница — вот лучшая крепость. Ты каждый год водишь свои дружины и приносишь мне победу. Ты — великий князь, а твой старший брат больше не друг Орде, пусть он строит свою крепость. За стену от хана прячется тот, кому есть из-за чего бояться.
Князь Андрей Александрович выходил от хана задом, пятясь и низко кланяясь, но руки у него мелко дрожали от счастья. Он достиг своей мечты, и теперь никто не сможет остановить его.
С многими тысячами татарского войска князь Андрей подступил к Мурому и велел всем удельным князьям явиться к нему в татарский стан для подтверждения права на свои владения.
Князья, дела которых только что так справедливо судил Димитрий Александрович, один за другим потянулись на поклон к новому великому князю.
— Так не по закону! — пробовал остановить их старший брат. — Или вы забыли Правду и лествичное право?
— За тобою лествичное право, а за ним — татары, — отвечал старик князь Стародубский, который уж десять лет никуда не выезжал и по причине дряхлости с трудом держался на лошади.
— Разве я только что не вернул тебе отнятое княжество? — вопрошал Димитрий молодого Константина князя Ростовского, — зачем же тебе ещё одно подтверждение права?
Тот отводил глаза в сторону и молча собирался с боярами в Муром на поклон.
Князь Димитрий, оставив Владимир, примчался в Переяславль. Он перехватил нескольких переяславских бояр, те, также молча и виновато, отъезжали из города. И он знал, к кому они отъезжают!
— Будем обороняться! — приказал Димитрий Александрович. — Нельзя, чтобы сила победила Правду.
Оставив вместо себя старого героя боярина Гаврила Олексича, князь устремился в Тверь. Святослав Тверской уже был в Муроме. Оставалась одна надежда — на Новгород, на его полки.
Стоял декабрь. После ранних морозов выпало много снега. Дороги лежали пусты, неезжены. Ни один обоз не попался Димитрию Александровичу навстречу. Кони пробивались через сугробы, небольшая дружина была измучена.
Дочки, жена оставались в Новгороде на княжьем дворе. Казну он упрятал в Копорье, и о том знали только верные люди. Хотя бы это успокаивало князя.
«С новгородскими полками займу Тверь. Самого младшего брата, Даниила, трогать не буду, ещё годами не вырос, да и сил у Москвы никаких. Потом поставлю свои дружины в Ростове, Белозерске — князья сразу придут на поклон ко мне. Вызовем Андрея на суд, позову митрополита...» — так рассчитывал князь, подъезжая к Ильменю.