— Литвинов надо благодарить, не пошли Бог вовремя литвинов — все улицы бы спалились, — повторяли жители, а потому стали звать их под свои крыши, хотя бы на первую ночь.
Десятка полтора человек — псковитяне и из Довмонтовой дружины — сильно пострадали во время тушения. У некоторых вместо обгоревших волос на голове зияли водянистые раны, у других были обожжены плечи, спины, ноги. Но особенно обгорели немецкий рыцарь и безногий старик, которого он вытащил из дымящегося дома.
И тут перед Довмонтом возник Убайд:
— О страдальцах не думай, князь, мы с учителем поможем им.
— Я помочь, помочь, — согласно закивал старик Ибн Хафиз.
— Кто такие? — удивился псковский воевода.
— Лекари, у рыцарей отбили. Говорят, у себя в стране знаменитые люди, — объяснил дядька Лука.
Ибн Хафиз снял с ослика, который послушно стоял рядом, свой большой соломенный плетёный кузов, раскрыл его, расстелил на земле кусок ткани и, приговаривая что-то под нос на своём языке, выставил несколько глиняных горшочков, покрытых цветной эмалью.
Убайд, со своей разбойничьей рожей, тоже склонился над горшочками, о чём-то спрашивал учителя, тот ему отвечал. А потом Убайд принялся обходить всех обгоревших, что сидели у реки, слегка постанывая. Осторожно касаясь пальцами, он принялся наносить им мази на раны.
С этими мазями разбойничья рожа подошёл и к князю. У Довмонта тоже было слегка обожжено плечо: упал сверху горящий кусок дерева, взметнувшийся к небу вместе с пламенем. И когда Убайд коснулся пальцами его раны, Довмонт ощутил приятную свежесть, а на лице ученика знаменитого лекаря была такая нежность, какая бывает лишь у матери, баюкающей младенца.
— Беда, совсем беда, — показал он Довмонту на рыцаря-немца, который сидел, полуприкрыв глаза, в забытьи, — такой сильно обгорелый не живёт. Другие живут, и безногий живёт, а рыцаря к себе зовёт его Бог. Но мы будем стараться.
— Всё в руках Божиих, — подтвердил воевода слова иноверца.
Посадник Борис отдал прежний свой дом старшему сыну, а сам переселился в новые хоромы, недавно выстроенные. Как все улицы и дворы во Пскове, посадников двор тоже был замощён, и в дальних углах дерево ещё не потеряло свежести.
Главная часть города располагалась на мысе между реками Великой и Пековой. Там стояли хоромы псковских бояр, пустующий княжий терем. Вблизи высилась каменная стена крома-кремля. За боярскими хоромами было знаменитое место — торг. А дальше, до Усохи — старинного русла реки Псковы, — дома посадских людей.
Смыв сажу и переодевшись в новое, Довмонт с дядькой Лукой и знатными своими дворянами проехали по наплавному мосту, под которым плескались воды, поднялись по высокому берегу и вошли в городские ворота с двумя сторожевыми башнями по бокам. Это была деревянная стена, она охраняла старинную часть посада. Довмонта сопровождал воевода с псковскими боярами. На них глазели псковские жители: не каждый день просят у города убежища литовские князья со своим родом. Так они и приблизились к посадниковым хоромам.
Степенной посадник Гаврило Лубинич вышел встречать их к воротам, слуги приняли коней, а он сам повёл гостей в летний дом к застолью.
Едва они взглянули друг на друга — как сразу друг другу и понравились.
— Что, князь, — улыбаясь, пошутил посадник, когда удобно рассадил почётных гостей по лавкам, — ещё и в город не въехал, а уже помощь подал? Помощь твоя нам понадобится, и скоро, только об этом поговорим поутру, а сейчас отдыхайте после дальней дороги.
Было видно, что хозяин старался ублажить гостей яствами. Возвышался здесь и жареный лебедь на подносе, чудесно убранный перьями, словно живой, и молочные поросята, принесённые слугами прямо с вертелами, на которых они запекались, и кой-какие заморские кушанья, которые Довмонт пробовал впервые.
Довмонт с удовольствием оглядывал добротный новый дом, крепкие широкие лавки с узорами по бокам, выбеленную скатерть с красными цветистыми узорами. И так ему захотелось домашнего уюта — того, что устраивали они в своих хоромах вдвоём с его девочкой, с его красавицей Анной.
Только гости с хозяевами расположились к доброй беседе, только появились гусляры, как на улице послышался конский топот, шум голосов, кто-то требовал хозяина, а кто-то его не пускал.
Потом появился слуга, и по лицу его было понятно, что он должен сказать посаднику важное.
— Простите, гости дорогие, — извинился, улыбнувшись, степенной посадник, — что там у тебя? Комары заели или блоха загрызла?
Слуга приблизился к самому уху хозяина и принялся что-то шептать.
— Ладно, ступай, скажи, чтоб собрали уличанских старост, — отпустил его посадник, нахмурясь.
Довмонт взглянул на другую половину стола, где сидел воевода Давид Якунович, и увидел, как напряглось его лицо.
Воевода как бы слал посаднику через стол вопрос, и тот понял, согласно кивнул.
— Вот так, гости дорогие, хотели мы об этом деле завести разговор не сегодня, да только время не позволяет ждать.
— Неужели так-таки выходят? — не сдержался и перебил посадника кто-то из молодых псковских бояр.
Но посадник остановил его одним движением ладони.
— Вы и сами поняли, что из-за пустяка в нашу беседу вламываться не стали бы... — Хозяин помолчал, — видимо, подбирал слова, которыми собрался сообщить важное известие.
А известие, как догадывался Довмонт, было срочное и не из приятных.
— А всё твой недруг, князь, Герденя, да и наш тоже. Как другой твой враг, Войшелг, поставил его княжить в Полоцке, так он и развоевался. Теперь выходит на Леонтия со своим войском.
Сидевший рядом с князем дядька Лука, сведущий в христианских праздниках, тихо подсказал:
— Завтра Тимофея, — стало быть, десятое июня, Леонтия же — через восемь дён после Тимофея.
— Хорошо, что вовремя прознали и лазутчики к нему засланы. Вот и вся наша новость, гости дорогие, — закончил посадник. — Неловко вас просить с коня на коня, да кроме вас, помочь сегодня некому.
— Лазутчики не напутали? — спросил дядька Лука.
— Лазутчики — люди верные.
— Мы готовы, — проговорил Довмонт, однако так не хотелось ему не то что на битву, а даже от застолья подниматься. Но уж если напросился на чужой угол, изволь и дом хозяина защищать.
— Другого от тебя и не ждали, князь.
Если собрать по посаду всех мужчин, способных нести оружие, считая и Запсковье и Завеличье, то наберётся побольше тысячи. Так что город оборонить есть кем. Да если ещё Довмонтовы добавятся люди — то не так и страшно.
План у воеводы был такой: завтра объявить на вече о военной угрозе, за три-четыре дня собрать ополчение из ремесленных людей, а там как раз войско Гердени и подойдёт. Дружину же Довмонта можно поставить в засаду. Люди заодно передохнут от похода.
План этот был хорош тем, что можно за родными стенами отсидеться.
Довмонт видел, что и бояре, и старшины с концов — все были с таким планом согласны. Дело привычное — мало, что ли, врагов к городу подходило. Постоят и уйдут.
Правда, обычно посылали на выручку за новгородцами. Город городу всегда помогал. А тут дела складывались иначе. И отсидеться тоже не всегда удавалось. Впустили же немцев при Твердиле Иванковиче, а потом молили о помощи великого князя Александра Ярославича Невского.
Воевода договорил, и все повернулись к Довмонту.
— Я так понял, что от Полоцкой земли до Псковской по сухой погоде дней пять-шесть пути? Так стоит ли нам дожидаться их здесь? Я бы по ним на их же земле и ударил!
Предложение было необычным, и не все сразу поняли, о чём сказал князь.
— Завтрашний день на сборы, послезавтра, как рассветёт, выходим. К Гердене у меня и свой счёт. Лазутчики говорят, где он назначил место сбора? За Полоцком, в охотницком урочище? Пусть они там и собираются. А мы по их городу ударим. И заставим их выступить против нас в беспорядке. Пускай они не посады псковских жителей жгут, а свои тушат.
Теперь, услышав неожиданное предложение литовского князя, все снова повернулись к воеводе.
— Хорош план, да уж больно смел. И кто пойдёт за тобой, князь? Одной твоей дружины мало. Я могу сотни три ратников дать, сам вместе с ними. А жители — они привыкли родные стены защищать, их на чужие земли никаким не заманишь подарком.
— Их и не надо, от них только помеха. Если же твои ратники готовы, так и я готов. Я бы и завтра вышел, только есть у меня одна причина.
— Ну, завтрашний-то день так или иначе на сборы, — вставил степенной посадник. — И что у тебя за причина, князь?
Степенной посадник спросил с улыбкой, но Довмонт почувствовал, как все остальные насторожились.
— Такая причина, что о ней тоже неловко сразу заговаривать. Если бы не спешить, так сегодня бы и смолчал. Причина у меня и у дружины важная — хотим стать одной с вами веры.
Присутствующие на совете с облегчением задвигались, заулыбались.
— Доброе решение, князь, — продолжая улыбаться, произнёс посадник. — А то, пока ты говорил, я чего не передумал.
— Если вы селите нас на своей земле, а мы её станем оборонять и хотим верить друг другу, надо, чтобы во всём было согласие. А раз послезавтра уходим на битву, остаётся один день, завтрашний, чтобы креститься. Пусть же он не пропадёт впустую.
Ещё только посветлело небо и раздвинулась ночная тьма, как войско вышло. Стояла всё та же сушь, что и последние недели. Болота пересохли, реки, которые прежде преодолевали вплавь, тоже усохли, и потому воины двигались быстро.
Не думал Довмонт, что так быстро их сведёт судьба с Герденей. Порой даже считал, что расстались они навсегда. И вот — случай расквитаться за все обиды, унижения и несчастья последних лет.
Именно он, Герденя, верный прислужник Миндовга, больше всех виноват в печалях последних лет. Именно он прибыл тогда посыльным от великого князя.
— Привёз вам скорбную весть, — сказал тогда Герденя, — тебе, Довмонт, и тебе, Аннушка.
Довмонт знал, что старшая сестра его жены последние месяцы болела.