Кстати, странно, что не встречает. Мила до мерзости любопытна и обожает совать свой нос туда, куда ее не просят, но сейчас никого в прихожей. Только эта морда смотрит на меня жалобно-жалобно. Снимаю свою курточку, усмехаюсь и слегка толкаю его, почесав за ушком, иду в ванну.
Стоп. Что за стенания?
Из кухни доносятся достаточно отчетливые рыдания.
Мне стыдно думать так, но я надеюсь, что отец наконец-то вспомнил, что он мужчина и за все, что делает мачеха, если не подал на развод, то хорошенько двинул ей по заднице, но нет. Это рыдает не Инна, а Мила. Горько так. Уткнувшись лбом в сложенные на столе руки.
— Эм…что случилось?
Инна оборачивается на меня и сразу поджимает верхнюю губу, оскаливаясь. Мда, я тоже очень рада тебя видеть. Мила отрывает на миг лицо от рук, смотрит на меня заплывшим, красным взглядом и начинает рыдать еще истошней.
Ох, понятно…наверно, в очередной раз поссорилась со своим дурным парнем. Васька ее — одноклассник и охломон, как по мне, — не стоит и выеденного яйца, а каждую их ссору она воспринимает, как трагедию всемирного масштаба и разводит такой же потоп, кстати. Не хочу даже слушать, что он сделал в очередной раз, поэтому закатываю глаза и ухожу в ванну, а потом иду на звук телевизора из гостиной.
Мне очень хочется рассказать папе про мое поступление, но на пороге комнаты я замираю. Снова накатывает это ужасное ощущение, что от него осталась одна оболочка: когда-то красивый, высокий, стройный мужчина теперь похож на…не знаю на кого, но точно не на себя! Пузо отрастил, развалился на диване, пиво глушит — господи, ну когда же ты стал таким, папа?
Меня от этих мыслей отвлекает то, что он медленно поворачивает на меня голову и вдруг слабо, нежно улыбается, шепчет:
— Малышка моя…
Вот в такие моменты я его вижу. На дне светло-голубых глаз, которые я унаследовала, и в красивой улыбке с милыми ямочками, которые я тоже повторила в себе.
— Привет, папуль.
Прохожу в комнату и сажусь рядом с ним на диван.
— Что смотришь?
— А? Да всякую ерунду.
— Что на кухне?
Жмет плечами и устало отпивает из горлышка.
Повисает неловкое молчание. Мы с ним явно пошли не по той дорожке, раз потеряли все то, что нас когда-то связывало, и это до боли печально… Я же помню, как в детстве мы постоянно говорили: он рассказывал мне про зверей и про лес, который обожал. Про молодость бывало. Про свою учебу в школе, или вспоминал какие-то смешные истории; как мы строили вместе скворечник, наконец! Его столько всего интересовало когда-то, и когда-то он не мог представить себе, что будет тратить свою жизнь на то, чтобы сидеть и смотреть «ерунду»…
Ладно…неважно это уже. Он не хочет ничего менять. Сколько бы я не пыталась его расшевелить — ни в какую, а значит его все устраивает, мне же надо повзрослеть и понять: невозможно спасти того, кто не хочет быть спасенным.
Но может быть получится хотя бы порадовать?
— У меня новости.
Папа вдруг резко смотрит на меня, как-то комично-жалобно строит бровки и шепчет.
— Пожалуйста, только не снова новости…
Что?!
Хмурюсь глупо, головой дергаю, а он вздыхает.
— Прости. Просто…неважно. Говори.
— Я поступила на переводчика!
Знаете? Кажется, у меня действительно получилось его порадовать, потому что я вижу, как в момент отец загорается, улыбается широко-широко и отставляет бутылку.
— Серьезно?!
— Да! Представляешь?! На бюджет!
— Женечка! Молодец!
Папа сгребает меня в обнимку, и я уже думаю: вот оно! То самое чувство родительской любви и теплоты, как вдруг его у нас отнимают.
— Что это вы тут обнимаетесь, а?!
Я ненавижу в своей мачехи даже голос.
Если я сказала, что Мила — любопытная Варвара, а я взяла светло-голубой цвет глаз и ямочки от папы, то именно эта черта досталась ей от своей мамаши. Как говорится, каждому свое. Только если девчонка просто навязчива, Инна — кошмар в юбке. Вечный бдитель, контролер и коршун, который стоит у тебя над душой и должен быть в курсе всего того, что ты делаешь. Еще она до жути ревнива, и когда видит, что отец обращает на меня внимание — сразу встает в позу: руки в боки, брови хмурые, взгляд горит.
Как сейчас.
Наверно, именно она и поспособствовала тому, что мы с папой общаемся так мало и странно, будто не родные вовсе. Никому не хочется слушать вечную пилежку головного мозга, я понимаю и стараюсь не злиться на папу за выбор «пассивной» позиции, и в данный момент стараюсь не злиться тоже. Он неловко от меня отстраняется и снова берет бутылку, говорит сухо:
— Женя поступила в университет.
Я поворачиваюсь на Инну. Вообще, мне очень интересно, как она отреагирует? Бывает, мне кажется, что она мечтает о моем провале. В смысле…я никого не хочу обидеть, но Мила — дура дурой. Она ленивая, не старательная и откровенно глупая, поэтому никаких академических высот никогда не достигнет, да и не стремится. Ее мечта — встретить «богатого мужика» (дословно, с сохранением жаргона мечтающего), который непременно влюбится в нее с первого взгляда, заберет в красивый замок и будет работать на нее вечную вечность. А она просто будет. Вот такая распрекрасная.
Удачи.
Я всегда поджимаю губы, когда слышу подобные разговоры из ее соседней комнаты. К сожалению, стены у нас тонкие, так что единственное, что меня спасает — хорошие наушники. Но жаловаться — грех. Слава богу, что у нас еще трешка. Да, маленькая, ну и что?! Вот жила бы с ней в одной комнате, тогда хоть вешайся.
А сейчас я хочу получить свою сатисфакцию, как бы, опять же грубо, не звучало. Считай, утерла ей нос: ну и? Что же ты скажешь?!
— У нас нет денег! — бросает вызов, но на это у меня уже заготовлен ответ.
— Я поступила на бюджет.
Говорят, вечно можно смотреть на три вещи: вода, огонь и как работают другие люди. Ничего против двух первых пунктов не имею, но предпочла бы разгружать вагоны, чтобы заменить работу на этот момент. Видеть, как мачеха покрывается красными пятнами от злости — бесценно. Еще миг, клянусь, у нее пар пойдет из ушей, как в мультиках из моего детства. Кажется, я даже слышу звучный шлепок — так я щелкаю ей по носу и да, получаю эстетическое удовольствие.
Вот так то. Выкуси.
— Это невозможно.
— Прости, Инна, но ты не решаешь, что мне делать в моей жизни, — складываю руки на груди и гордо поднимаю нос, уставившись в экран телевизора, — Мне восемнадцать уже.
— Ты живешь в моей квартире и…
— Это квартира моего отца.
Бью по-больному. Инну дико бесит, когда ей указывают на то, что власть ее также призрачна, как любые шансы не пустить меня на учебу, и теперь я, кажется, слышу свист? Пара из ушей? Да пусть у тебя хоть башка взорвется — я буду учиться! Клянусь! Буду!
— Я сказала! Отмени!
Усмехаюсь. Ага, сейчас. Бегу и падаю.
— С чего вдруг?
— Потому что я — беременна!
Голос Милы орет противопожарной тревогой. Не удивлюсь, если сейчас «Виктор» начнет подвывать…
Стоп. Что она сказала?! Резко поворачиваюсь и смотрю на младшую «сестру» широко распахнутыми глазами.
— Что ты сказала? — выдыхаю, она рычит.
— Я беременна!
Какой. Кринж.
Нет, серьезно! Я ловлю такой шок и ступор, что не могу даже отдать команду мозгу «закрыть рот». Беременна?! Ребенком?! Ей же всего шестнадцать! Куда?! Что ты творишь?!
Все эти вопросы проносятся в моей голове молнией. Не поймите меня неправильно: дети — это прекрасно, но…черт возьми! Не сейчас! Не в таком возрасте! Сначала надо встать на ноги, а уже потом думать о семье. У меня по этому поводу вообще есть четкий план: заканчиваю университет, на последнем курсе знакомлюсь с мужчиной, устраиваюсь на работу, параллельно выстраиваю с ним отношения. Год-два — свадьба; еще год-два — дети. Ни раньше, ни позже. Ведь, ну правда, куда?! Даже если отбросить в сторону, что на ногах ты вообще никак не стоишь, не то что «твердо», ты же сам еще идиот, и поступки у тебя идиотские! Мы — дети! Даже я, не смотря на недавнюю цифру «18» с торта — ребенок! А она! Вы же слышали о ее мечте?! Ну разве я не права?!
— А это точно? — осторожно интересуюсь, Мила сразу скалится, как мамаша.
— Думаешь, что я не знаю, как писать вертикально?!
— Надеюсь, что знаешь, — нахожу сразу, но потом перевожу взгляд на Инну и киваю, — Поздравляю? Это же хорошая новость?
— Естественно, это хорошая новость!
Как же они похожи…в этот момент, стоя над нами с папой мерзкими гаргульями, я сразу вижу семейное сходство. Но знаете, чего я не вижу?
— А при чем здесь я?
Да. Этого я не догоняю, хоть убей. И это, кажется, берегли, как окончательный «аргумент». Я вижу, как Инна выпрямляет спину, по-хозяйски складывает руки на груди и чуть ли не ухмыляется, выдает:
— А кто помогать будет, Женя?
Простите?! Если от первой новости я словила шок, то теперь на меня накатывает злость и негодование.
— Без понятия. Меня это как касается?
— Это твой будущий племянник или племянница, неблагодарная девчонка! Кто будет с ним сидеть?! Кто будет водить Милу по врачам?! Я работаю!
Вскакиваю на ноги. Нет, ну это уже наглость!
— А я учусь! Твоя дочь ноги раздвигала, а я должна страдать?! — ору, не выбирая выражений, — Это не мои проблемы!
— Не смей со мной так разговаривать!
— А ты не смей вставать между мной и моей учебой!
Тяжело вздыхает. Я вижу, как по ее лицу идет рябь «раздумий» — она избирает линию поведения. Мне часто доводилось такое наблюдать: либо слезы, либо «вежливые», фальшивые уговоры с бредовыми аргументами, либо оры и «тесный, физический контакт». Интересно, что будет на этот раз?
Выдыхает еще тяжелее, прикрывает глаза и кивает.
Понятно. Будут уговоры и аргументы, не стоящие ничего.
— Хорошо, я понимаю, но поступление можно отложить. Посидишь с ребенком до садика, Милочка закончит школу…
Снова ловлю шок. Такая наглость…
— То есть ее образование — это важно, а мое можно и по боку, да?!