Вместо телячьих нежностей или, не дай Бог, сна, начинаю собираться. Пора и честь знать. Я итак перешел все мыслимые и немыслимые границы того, на что готов пойти ради женщины. Итак слишком много себе позволил ради нее. Потому что первый — исключительно из-за этого. Ну и немного совесть взыграла, что лишил ее девственности, как чертов изверг.
Да, у меня совесть тоже присутствует, хотя мне казалось, что я эту нить перерезал давно. Нет. Взбунтовало что-то внутри, хотя я никогда себе в этом не признаюсь. Просто не хотел, чтобы она уходила — да! Именно так! А малышка Женя сбежала бы сверкая пятками. Это я видел в ее глазах, но нет. Не сейчас. Пока я не готов ее отпустить. Сладкая оказалась и, знаете, довольно таки понятливая.
Как только девчонка замечает, как я натягиваю рубашку на плечи, сразу садится на кровати и начинает осматриваться, будто что-то ищет. Точно, ищет — белье. Вижу краем глаза, как она тянется к простенькому лифчику и пытается его застегнуть, но я ее останавливаю.
— Куда то собралась?
Женечка вскидывает на меня взгляд до боли растерянный и смущенный. Очень притягательный. И губы у нее порочно полыхают, так и хочется снова прикоснуться — нет, нельзя. Иначе я точно тут зависну, а это не в моих правилах. Не будет исключений! Их действительно было с избытком. Любовницу надо на берегу тренировать, чтобы знала, чтобы ни на что не рассчитывала.
— А мы…не уезжаем?
— Я уезжаю, ты остаешься.
— В…в смысле?
Такая она забавная. Я снова в этом не признаюсь, конечно же, но мне нравится, как мило она реагирует. С трепетом, тревогой, а еще так…по-особенному, будто не верит, что все это реальность. Это здорово воодушевляет и подкупает, поэтому я не удерживаю улыбку и даже подхожу к ней, присев на край матраса.
Касаюсь.
Так руки и тянутся ее потрогать — мне самому словно не верится, что ты реальна, девочка. Красивая, но такая скромная. Где ты пряталась?
— Останься здесь, отдохни. Номер оплачен до утра.
Вряд ли в ее халупе есть хотя бы толика таких условий. Для меня они — обыденность, даже, я бы сказал, серость. Не впечатляет: простенький интерьер, вид не ахти, но поблизости это самый лучший отель, и здесь нас никто не узнает. Люди моего круга отдыхают в местах получше, и хорошо. Мне только слухов не хватает.
— Это необязательно…
— Я настаиваю. Выезд в двенадцать, закажу тебе завтрак, а потом выходи и тебя встретит машина. Съездишь домой, переоденешься и на работу.
Женя хмурится.
— На…работу?
О да, малышка. Ты будешь продолжать работать со мной, потому что, кажется, я вряд ли готов отказаться от тебя и сократить наш контакт до пары встреч в неделю.
Улыбаюсь хищно, провожу пальцами по ее лицу и снова подбрасывает, когда я вижу, как она прикрывает глаза и слегка прикусывает губу.
Черт, малышка, тормози. Тормози! Тебе сегодня больше нельзя, я итак еле сдерживаюсь.
Убираю руку резковато, потому что чувствую, как рвутся последние канаты, встаю и отхожу к столу, где лежит мой телефон. Набираю сообщение помощнику, а сам говорю:
— Да, ты будешь и дальше работать. Архив сам себя не разберет.
Господи, какую же херню ты несешь, Довод. Серьезно. Так и не потрудился выдумать что-то более правдоподобное...Спасает тебя исключительно тот факт, что девчонка вообще ни в зуб ногой…ни в чем! Она, как чистый лист, легковерна и наивна, что ей скажешь, то и примет за правду.
Чувствую себя козлом, но быстро утрамбовываю все это поглубже себе в душу. Привык уже. Вместо угрызений совести, становлюсь холодным. Тоже привык.
— Завтра мы подпишем бумаги, малышка Женя. Извини, иначе никак.
— Это правда так необходимо?
Слышу, ее совесть так легко заткнуть не получается. Она жрет ее огромными ложками, а когда поворачиваюсь, вижу: так и есть. Женя потупила взгляд, подтянула ноги к груди и теперь ковыряет простынь.
Черт, как же она похожа на ребенка сейчас! Да кого я обманываю?! Она и есть ребенок! Довод, твою мать, ты скотина. Это факт. Но ты просто конченный мудак, который о морали разве что в книжках читал и то вряд ли. Более вероятно, что все страницы с любыми поучениями и выводами безжалостно рвал и делал из них кораблики. Или самолетики, которыми вечно целился в пышную причёску собственной гувернантки.
Тебе бы оставить ее в покое, пока не испортил. Отпустить. Уже натворил делов, их уже не исправить — уйди раз и навсегда. Перешли ей деньги, чтобы не испытывала проблем, для тебя это пыль из под ботинок!
Но я не слушаю доводы совести. Говорю же, она у меня атрофирована и работает лишь призрачно, как фантомная боль от потерянной конечности: вроде ноет, а вроде и по хер.
Я выгибаю брови, смотрю на нее и жду, пока посмотрит в ответ. А она посмотрит. Даже если отмести весь мой опыт с женщинами, это просто логично! Все всегда чувствуют мой взгляд и отвечают.
Женечка не исключение. Ну как? Почти.
Она вздыхает, еще пару мгновений трет пальчиком по кругу, а потом вдруг вскидывает полыхающий взгляд и шипит.
— Что ты смотришь на меня так?! Дыру протрешь!
Очень хочется пошутить, что одной дыры для одного вечера и без того много, но я разумно не позволяю себе такой унизительной колкости. Что, собственно, и странно. Обычно мне насрать, я с женщинами не церемонюсь, а тут все иначе.
Мне не хочется ее ранить.
— Что тебя так беспокоит? Я уже объяснил, что этот контракт необходимость, а не моя прихоть или попытка тебя оскорбить.
— Я не буду болтать.
— Исключено.
— Но…
— Женя, — твердо, — Ис-клю-че-но.
Девочка сразу тупит взгляд. Снова. Она хмурится, словно сейчас заплачет, и меня снова колупает изнутри.
Да твою мать!
Как полный кретин я подхожу обратно и опять присаживаюсь рядом, потом поднимаю ее лицо за подбородок и да, нахожу в глазах застывшие слезы.
Черт-черт-черт.
— Почему ты так реагируешь? Ты же умная девочка, все понимаешь.
— Это…неправильно.
Режет слух.
Даже не ее тихий голосок, а слово.
Раньше никогда не задумывался об этом, но действительно: а правильно ли это? По сути своей, все что я делаю — неправильно. Когда-то давно я не хотел изменять своей жене. Это честно. Мои родители никогда в такой грязи не купались. Тоже честно. Отец против моего стиля жизни — да. Мама? Тем более. Но они друг друга любят со школы, и пусть у них были тяжелые времена, эту любовь пронесли сквозь года.
Я тоже думал, что смогу, но, наверно, на одну семью всегда выделяют всего одну удачную партию. У меня все пошло по звезде с самого начала.
Неправильно.
Я долго подбирал слово, которое крутилось на языке, когда я думал о своей жене. Неправильно. Малышка Женя, ты смогла его подобрать за секунду, поздравляю.
Однако, вся эта философия дело десятое. Это неважно. Я сам в этом не хочу копаться, и ты не будешь.
— Прости, малыш, но ты его подпишешь. Другого варианта нет.
— Хорошо, но у меня есть условие.
О, а это уже любопытно. Усмехаюсь, отстраняюсь, сложив руки на коленях, киваю. Ну давай свои условия. Увеличить содержание? Легко. Купить машину? Квартиру? Посмотрим. Может быть ты задержишься рядом со мной дольше, чем я думаю, и тогда получишь даже такие жирные куски, я…
— Я хочу, чтобы ты исключил графу о…вознаграждении.
…Какого хрена?
Я уже и не помню момента, когда меня удавалось поставить в такой жирный тупик. Непроглядный звездец. Что она сказала?! Мне не послышалось?!
— Прости…что ты…
— Я готова подписать соглашение о молчании, но не готова подписывать купчую.
Гордо заявляет и нос задирает высоко, мол, сильная и независимая, а я понять не могу: ты дура? Ты хоть понимаешь, кого тебе удалось заарканить?! Какие сливки ты можешь снять с наших отношений?! Я ведь не шутил насчет тачки и квартиры — могу и есть все вероятности, что сделаю. А она мне заявляет…
— По рукам?
И лапку тянет.
Твою мать. Я хочу ее трахнуть снова.
— Ты понимаешь, что ты делаешь? — аккуратно, тихо интересуюсь, Женя хмурится.
— В смысле? Так тоже нельзя что ли?
— Это просто глупо.
— Что конкретно? — заводится, а я то как завелся!
Смотрю на нее и секунды про себя считаю, когда снова завалю на простыни и вопьюсь в ее тело зубами.
Шикарное тело, надо сказать. Аж дергает, когда я вспоминаю красивую, упругую грудь с розовыми сосками, тонкую талию, потрясающую линию пресса на плоском животике.
Ямочки на пояснице.
Черт…
— У меня много денег, и ты можешь поторговаться…
— Не смей так говорить!
— Женя, это…
— Не глупо! Я не продаюсь! Или сохранять достоинство считается глупость?! Тогда всегда пожалуйста! Я дура!
Нет, я тебя точно сейчас трахну. Клянусь. Чисто для того, чтобы убедиться, что ты действительно реальна, а не плод моей больной фантазии…
Но совершить акт этой самой больной фантазии мешает стук в дверь. Я рассеяно поворачиваюсь, Женечка сразу в одеяло кутается — и это мило. Уже смешно даже. Что я и делаю — посмеиваюсь, встаю и иду открывать: это мой помощник. Привез кое что по моей просьбе. Для нее. И если по началу жест был скорее для галочки, сейчас я рад, что решился.
Возвращаюсь обратно с букетом розовых роз. Хотел заказать белые — они ведь символ чистоты и все такое, однако показалось, что это снова будет насмешка. Поэтому розовые. Тоже нежные, как она сама, и такие же красивые.
Не помню, когда в последний раз дарил цветы женщине, если не считать маму. Вообще, раньше я часто дарил цветы — мне это искренне нравилось, — но когда не получаешь фидбэка, быстро затухаешь. Сейчас я получил такую обратную связь, что она меня чуть ли не с ног сбивает.
Потому что Женя покраснела, глазища свои расширила и, кажется, перестала дышать. Смотрит восторженно, а на губах прячется такая же улыбка, полная счастья.
Неужели? Тебе так мало нужно для счастья, девочка?
— Это…мне? — шепчет, я еле сдерживаюсь от нового смешка.
Нет, блин, горничной.