Довод для прощения
Это снова случилось, но случилось по-другому
Три года назад
Пойти к его дому, как чертовой побирушки, меня толкнула нужда. Накануне, позвонила Ника и сказала, что квартиру они наконец-то продают, долго извинялась, но что мне сказать на это? Пожалуйста, подожди немного? Я беременна от своего женатого любовника? Такое вывалить на подругу, от которой я скрывала свои отношения, не могла.
Тем более…у меня появился повод его увидеть…
Так глупо.
Я все еще цеплялась за призрачную надежду, что все это какой-то прикол или розыгрыш. Или возможно…так надо?
«Просто сейчас так надо» — повторяла себе каждый день перед сном, пока ждала его у окна.
Не приехал. Даже близко его не было...
А потом я узнала, что Влад решил отказаться от политики по семейным обстоятельствам и уехать в Европу. Месяц прошел, а у него все так поменялось…
Догадаться, почему именно он улетал, несложно, наверно? Скорее всего, это было условие Евы? Или так они пытались наладить свои отношения? Хотя даже тут я умудрилась найти знак для себя: он уезжает, потому что ему сложно. держаться. от меня. подальше.
Ну не дура ли!
Вспоминаю его взгляд, тот мимолетный взгляд, которым он меня ошпарил…и не узнаю. Он никогда так не смотрел — будто сквозь, понимаете? Будто и не я вовсе стою под дождем…пока его сранная жена получает свою сатисфакцию.
Господи, пусть и нельзя так говорить, но как же я надеюсь, что вам обоим прилетит за то, что вы сделали…как же я надеюсь, пока сижу на кухне в папиной квартире и сжимаю пухлый конверт с деньгами во внутреннем кармане джинсовки.
А сама глаз поднять не могу.
Мне так стыдно…что мне снова придется унижаться. И признавать правоту Инны не хочется…а придется. У меня выбора другого нет…
— Жень, не молчи… — обеспокоено говорит папа, хмуро глядя на меня.
Знаете? Я бы предпочла, чтобы еще одна сранная жена так дальше меня и игнорировала, но она якобы жарит картошку, как будто чувствует.
А меня дико тошнит.
Я шумно выдыхаю, чтобы не поделиться новостями самым красочным и запоминающимся образом, а потом шепчу.
— Я могу вернуться домой?
Ха!
Раздается и отбивается от стены.
Кто именно владелец этого «ха», думаю ясно? Папа на нее косится, но ничего не говорит, зато мне вот кивает по-доброму…
— Конечно, Жень, что за вопросы?
— Богачи, видимо, в Ниццу свою свалили, да? А нас не взяли...
— Инна, прекрати.
Инна прекращает, но, я уверена, ненадолго. Тем более, приступ тошноты подводит меня под монастырь: приходится резко вскочить и нестись в ванну.
Ну и, собственно, все. Как я и говорила — самое красочное признание из всех возможных.
Когда я захожу обратно, уже всем плевать и на картошку, и на гипотетическую, ядерную войну, которая могла бы гипотетически развязаться прямо в нашем дворе. Инна смотрит на меня расширенными глазами, потом резко опускает их к животу, который я защищаю ладонью, и тут же выпаливает.
— Беременна…Ты беременна!
А у меня нет сил защищаться.
Их просто не осталось.
Я дышать нормально не могу, у меня от боли душевной все тело сводит, сердце на разрыв, какое там защищаться? Закрываю ладошками лицо и начинаю плакать. Возможно, это гормоны? Мне бы хотелось на них все спихнуть, но правда в том, что я просто больше не могу. Не могу…
— Женя, маленькая…— папа отчаянно подается на меня, но я не могу слышать этого слова!
Истерика становится плотнее, и я отшатываюсь от него в стену, а Инна начинает голосить…
— Я так и знала! Знала! Притащила мне в подоле спиногрыза! Как ты могла?! Трахаться научилась, а презервативами пользоваться нет?!
— Инна, закрой свой рот! — рычит папа, и я впервые вижу его в таком бешенстве, поэтому замираю.
Инна тоже. Правда снова ненадолго.
Она фирменно оскаливается, плавно переводит взгляд на меня, ошпаривая ненавистью, а потом усмехается гадко.
— Ты там про аборт говорила? Ну и? Сходи. Сделай. Ты же голосила об этом, так вперед! И нечего слезы лить! В следующий раз думать будешь!
Это. Приговор.
Мне так страшно…Колошматит, потому что я не знаю, что делать. Как я буду воспитывать ребенка? Что станет с учебой? С карьерой? Все перечеркнуто одним жирным именем: Владислав — гори в аду — Довод. Который обещал мне весь мир, а сам не смог даже расстаться лично.
Он бросил меня по смс-ке! Как самый настоящий мудак!
Но…
Ребенок…
Я касаюсь рукой живота, где живет моя кроха, и понимаю, что убить его позволю только через собственный труп. Ни за что! Никогда! Никому! Близко! Не! Позволю! Подойти!
И именно это собираюсь сообщить своей мачехе, только вот не успеваю.
БДЫ-Ы-Ы-ЫЩ!
На всю кухню звучит такой мощный удар, что все содержимое стола просто валится. Что на поверхность, а что прямо на пол.
У папы, оказывается, огроменный кулак…и характер не пропал — жив. Настолько жив, что даже картошку пугает и заставляет шипеть тише.
Ну или это просто воображение? Однако, на кухне повисает мертвая тишина. И через пару мгновений звучит его тяжелый голос.
— Собирай свои шмотки, и чтобы духу твоего не было в моем доме!
Если честно, то в первое мгновение я думаю, что он говорит это мне. Инна тоже. Вижу, как ухмылка трогает ее губы, а гадливый тон только подтверждает:
— Слышала отца, потаскушка? Пошла…
— Я это говорю тебе, старая гарпия!
Он так резко вскакивает, что табурет валится на пол с грохотом. С грохотом! Но ему плевать. Папа смотрит на Инну так, будто убьет ее через секунду, но ее берет для концентрации. Ему требуется время, чтобы собраться и продолжить…
— Посмеешь мою дочь еще раз оскорбить, ты, твою мать, пожалеешь! Я все сделаю, чтобы твою жизнь спалить до основания!
— Костик…ты…ты чего?
— Ты говоришь о моей дочери и о моем внуке, собака сутулая! Убирайся из нашего дома к чертям! Завтра же я подаю на развод!
— Какой раз…развод…ты что…
Инна начинает обильно всхлипывать, но папа отрезает взмахом руки. И пусть его голос дальше падает до тихого, он говорит серьезно.
— Ничего обсуждать не будем. Все решено. Моя дочь мне важнее какой-то там бабы, а еще и внук?! Думать даже не буду! Собирайся. Ты больше здесь не живешь. Женя, иди в комнату, тебе нельзя нервничать. Поговорим, когда посторонних в доме не останется.
Посторонних в доме не осталось только через четыре долгих часа. Но я ничего против не имею. Мне даже на руку. Что ему сказать, я даже не знаю, а когда он открывает дверь и заходит ко мне — слов в принципе нет. Я просто вскакиваю с кровати и врезаюсь ему в грудь, на которой рыдаю еще три часа к ряду.
Сейчас
Причина всего этого безумия передо мной.
Влад Довод. Квинтэссенция моей ненависти. Так было? Так. Именно так! Потому что это правда. Я даже сказать ничего не могу, тупо смотрю на него, как немая, пока челюсть свело напрочь.
— У тебя дерзкий язык, девочка.
«Дерзкий язык» — проходится по позвоночнику очередной волной холодный воспоминаний.
— …Ну и? Теперь ты его проглотила? — хрипло тянет, а для меня это еще один удар под дых.
От его голоса в голову прилетает мощный удар. Ее как будто вообще сняли с плеч, хорошенько встряхнули или даже в футбол поиграли, а потом водрузили на законное место.
Я вообще ничего не понимаю.
Только пелена красная стягивается перед глазами, и я слышу, как из-за слоя колючей ваты, незнакомый смешок.
— Похоже, ты ей просто сильно понравился. Поэтому мне — хамство, а тебе горячие взгляды…
Это тот самый блондинчик, которого я обложила перед входом, но мне плевать. Я его мажу коротко, а потом возвращаюсь обратно к Доводу.
Чертов ублюдок!
Как так…можно? В голове не укладывается. После всего! Он просто сидит и смотрит на меня, словно ничего не произошло. Словно это нормально. Словно так и надо. Можно. Разве так можно?! С людьми…
Но, видимо, в его мире за милую душу.
То, что я делаю дальше — логике не поддается. Медленно наклоняюсь к столу, чтобы забрать у него сигарету и вижу, как его взгляд падает мне в декольте. Смотри, сука. Мне насрать.
Затягиваюсь. От вкуса его губ, оставшегося на фильтре — штырит. Наверно, это мазохизм? Наверно, да.
Они именно такие, как я помню. Сладковатые. Потому что ты любишь сладкое. И ты весь именно такой, как в эту секунду — холодный, циничный, бесчувственный ублюдок. Остальное я себе придумала. Не было никогда ни хорошего, ни мягкого, ни ласкового. Ты — кусок вонючего говна, и знаешь что?! Я тоже больше не та «малышка».
Усмехаюсь слегка, выпуская дым ему в лицо, а потом хрипло шепчу.
— Здесь нельзя курить.
— Мне можно все, — парирует, дернув кадыком, и я также плавно выпрямляюсь.
Не сомневаюсь, кусок мудака, ох…не сомневаюсь. Киваю пару раз, пока меня натурально кроет от желания вцепиться ему в морду когтями. Только это не вариант. Я знаю. Челяди нельзя касаться Божества. А причинить хоть какой-то вред так хочется…и ярость так велика…
Боюсь, я не смогу сдержаться.
Да. Не смогу.
Щелчком отбрасываю окурок ему в стакан, а потом беру коктейль, который он мне «купил» и выплескиваю прямо в ненавистную морду. Довод выдыхает и расставляет руки в стороны, а меня так греет, что я начинаю смеяться и со всей силы вдалбливаю тонкую ножку в его мобильный.
Знаю, что по-детски, а я обещала, что стала взрослой, но это единственное, как я могу хотя бы немного ему отомстить и подгадить, чтобы уйти со спокойной совестью.
Точнее сбежать.
Так надо сбежать... На воздух. Срочно!
Но руку обвивают знакомые пальцы выше локтя, и также знакомо дергают обратно…
— Ты, сучка бешенная, охрене…
БДЫЩ!
Да-а-а…знаете? Ева то была права. Я — дворняга. А пощечины? Они для королев. Поэтому я бью его не невинно «ладошкой», а хорошо поставленным «хуком» справа, вложив туда всю свою ярость и ненависть.