Влад тут же хватается за лицо. По его пальцам бежит кровь, а меня уже хватают охранники. Но я не теряюсь. Напоследок выплевываю:
— Я тебя презираю, гандон! Чтоб ты сдох!
Плюю ему под ботинки и смеюсь, пока меня уводят. Взгляда не отвожу. Лишь молюсь, чтобы его шандарахнуло когда-нибудь, как меня. Прямо в его мерзкую, напыщенную харю! Прямо в лоб бумерангом!
***
О своем импульсивном поступке жалею уже в такси. Что я натворила?! Зачем?! Надо было просто встать и уйти! Оставить этот чертов бокал на столике, а самой вызвать машину и свалить, как можно дальше! Но нет…не-е-ет, зачем?! Мы нарываться любим!
Что если он так просто это не оставит?! Что если…этот тупой поступок станет причиной, снова ко мне подобраться?! Что если…все начнется заново?
Сердце неприятно сжимается.
Я его перестала понимать давно. После всего, что произошло, оно все еще по нему скучает, все еще ждет, все еще любит. Вы представляете?! Какая дурость! Это ведь даже не смешно уже, но я чувствую…и сегодня почувствовала, как оно сорвалось и рвануло к Владу. Как потянуло…
Мне стыдно в этом признаться, но порой…когда эмоции становятся невыносимыми и прятать за агрессию, злость и безразличие уже не получается, я открываю секретную папку, в которой храню наши фотографии.
Я их все еще храню.
Она запрятана в самые недры моего компьютера, и я не позволяю себе даже мысленно построить к ней маршрут. Но иногда срываюсь…
Я пытаюсь понять. Все эти три года я все еще хочу найти причину…почему все так закончилось? Почему он меня бросил? Разве можно так притворяться? Разглядываю его лицо, улыбку, глаза. Клянусь, я в них себя вижу, и счастье вижу, и любовь тоже вижу! Неужели можно было так обмануть меня? Так ловко обвести вокруг пальца? Неужели я действительно просто тупая малолетка? Даже сейчас, когда уже, казалось бы, повзрослела?
Так. Ладно. Если я продолжу об этом думать — начну рыдать прямо в такси, а это позор. Прикрываю глаза, подставляю лицо под ветер из открытого окна и стараюсь прожить эти минуты до дома без мыслей.
С горем пополам выходит.
Когда я поднимаюсь в квартиру, папа еще не спит. Он посмеивается сам с собой на кухне, морщит нос, а потом активно нажимает на экран — переписывается. Понятно. Снова ему «не-моя-это-подружка!» пишет. Закатываю глаза и кладу сумочку на столик, а потом снимаю каблуки.
Даже не замечает! Не его это подружка, а то как же…
— Кхм, кхм.
Папа вздрагивает всем телом и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, как будто вор, пойманный на горячем. Я это итожу улыбкой.
— Передай «не-твоей-подружке», что варенье малиновое у нее просто супер.
— Я ни с кем не…
— Я в душ.
Оставляю ему смешок и поворачиваю к ванне, а в спину летит:
— А ты чего вообще вернулась то?! Еще даже часа ночи нет!
— Голова разболелась.
И сердце.
Да. Чертово сердце, которое обливается кровью, пока я стараюсь смыть фантомную боль давно отрезанных поцелуев.
Только не плачь. Только не сейчас. Только не сейчас!!!
Потому что я стараюсь не падать на дно душевных переживаний рядом с сыном.
К нему я пробираюсь тихо и на полупальчиках, чтобы не разбудить. Малыш спит крепко, но чутко, а я не хочу его волновать. Глажу темные, мягкие волосики и улыбаюсь.
— Ты — единственная причина, почему я жива, — шепчу ему нежно, — Единственная причина, почему это было нужно. Мой мальчик, мой маленький котенок.
Я назвала его Константином в честь папы, но ласково всегда зову котенком. Или котиком. А еще у него нет поганого отчества — мое: Константин Константинович Крупский. Без Довода. И я, клянусь, все сделаю, чтобы так и было!
Глава 1. Укусила и в кусты
там,
где ты
касалась
меня
руками,
до сих пор
разряды
идут
по коже.
что может быть
дороже
и слаще
памяти?
и что может быть
тяжелей
ее же?
Вот теперь я могу начать ковырять себя ложками.
Когда оказываюсь в своей постели и смотрю в потолок, детально вспоминаю все те мгновения, за которые успела снова его полюбить и возненавидеть.
Потом вопрос, который мучает меня все эти годы, возникает сам собой…
За что он так со мной?...
Я часто спрашиваю об этом: себя, силы всевышние, да кого угодно.
Просто…за что? Ты ведь все знал, ты все знал! Даже если притворялся, ты же видел…что я то нет. Почему…как…как можно быть таким жестоким? Не отпустить меня тогда, зимой, подарить столько счастливых воспоминаний, говорить столько слов, давать обещания, а потом просто разом все выкинуть на помойку? Меня на части разбить? Разве я этого заслуживала?
Я же ничего не сделала. Никому, ничего не сказала. Его имя знает только папа, я даже Нике не смогла признаться, с кем закрутила роман. Все, что она знает — он был женат, а я дура. Просто дура! Которая умудрилась еще и забеременеть…
Конечно, она мне этого не сказала. Когда я с Никой все-таки поделилась, она сразу приехала в Питер и долго лежала со мной в обнимку. Молчала. Только по волосам гладила, а еще иногда по уже округлившемуся животу. Именно Ника помогла нам с папой и дальше. Точнее ее отец. Он устроил моего на отличную работу, а потом мы переехали из Красного села, чтобы навсегда закрыть эту часть нашей жизни.
Вообще, нам, конечно, пришлось переехать. Инна не оставляла попыток прорваться обратно, и это плохо сказывалось на мне. Я нервничала, переживала, мне даже в больницу на сохранение пришлось лечь! Мало того, что у меня своя, личная драма, так еще и эту переживать? Сложно было.
Так мы оказались на проспекте Славы в крутой, трехкомнатной квартире. Район выбирали долго. Папа ко мне в больницу каждый день приходил, и мы все смотрели-смотрели-смотрели фотографии, пока не наткнулись на эти шикарные, квадратные метры. Здесь и магазины близко, и парков много! Цена только кусалась, конечно: дом то новый, шикарный, с консьержкой и контингентом «выше среднего»! Это удручало.
«Возьму ипотеку» — сказал папа, поглаживая меня по руке, — «Не переживай. Теперь у меня работа хорошая, быстро свои дела поправим…Все будет хорошо…»
Только в этом нужды не было.
Я дико боялась рассказать папе правду и скрывала долго, с кем мне хватило мозгов связаться, но в момент, когда мне представилось, что он будет горбатиться и душу выматывать из-за какого-то там кредита…Черт! Весь страх растворился.
«Дома…» — прошептала я ему, — «У меня в шкафу секретный отдел есть…А там…В общем, ты возьми оттуда все и…и продай. У тебя же много всяких знакомых и…если что к папе Ники можно обратиться…Я… Этого хватит сполна…»
«О чем ты, Жень?»
«Просто сделай, хорошо? Я все объясню, но потом…не сейчас…я не готова, папуль…»
Из-за того, что я снова начала скатываться в слезы, ему пришлось согласиться. Конечно, ненадолго. Когда он пришел в следующий раз, взгляд его был до жути напуганным, что вполне объяснимо. Влад же любит широкие жесты, помните? С содержимым моего секретного отдела в шкафу фактически ювелирный магазин можно было открывать смело. И куда деваться то? Пришлось рассказать все.
«Папочка…прости меня, пожалуйста…» — лепетала я, рыдая в три ручья, — «Я знаю…знаю, ты не этого от меня ждал, но…Я так в него влюбилась…не смогла…прости меня…»
Если честно, я думала, что он скажет что-нибудь из того же разряда, что сказала Ева. Не знаю почему. Но он сгреб меня в охапку и крепко-крепко обнял со словами.
«Еще раз попросишь за это прощения, в угол поставлю! Не смей! Ты ни в чем не виновата! А вот я? Да! Если бы не ушел в себя, я бы…заметил...и...может быть, смог бы тебе помочь? Если бы...»
Он винил себя, вы представляете?! Винил. Себя! И даже не знаю, что было хуже. Все-таки я сама согласилась, и это моя ошибка…
Кстати, Довода он обещал порезать на лоскуты и скормить собакам. Не знаю, где он собирался их искать, но по огню в глазах я поняла, что найдет, даже если собаки станут внезапно исчезнувшим видом.
Это сердце мое на чуть-чуть успокоило и залечило. Совсем немного стало лучше.
Потом переезд. Он тоже меня отвлекал: обустройство дома, выбор мебели, детская…Я пол не узнавала до последнего, как будто страшно было! Словно, если узнаю, кого жду, все вдруг станет реальностью.
Ага. А живот огромный на такие мысли тебя не наталкивал? Ха-ха-ха!
На самом деле, нет. Мне казалось, что все это сон, а проснулась я только с первым криком своего Котика. Вот тогда то я и поняла, что детство кончилось…
В принципе, не могу сказать, что жизнь моя сложилась плохо. Папа вышел из многолетней депрессии, начал работать по своим способностям и дорос до крутого начальника. Купил себе хорошую машину — целое Вольво! После родов мне нужно было привести себя в форму, и мы вместе пошли в спортзал, так что он еще и пузико свое пивное убрал. Кстати, пиво он больше не пьет вообще. Вечерами, правда, все также зависает перед телеком, только не муть всякую смотрит, а детские, развивающие передачи. Вместе с внуком.
Так забавно…
Они сидят одинаково, хмурятся, изучают…Сын у меня — огонь! Научился ползать в полгода, а к восьми месяцам впервые встал. На задницу, правда, сразу шлепнулся, но не сильно расстроился по этому поводу. Похныкал пять минут, и то для вида, и опять потянулся на ножки. Первый шаг сделал в год. Прямо на день рождение! К торту потянулся! Я сразу тогда о Владе вспомнила…прорыдала потом очередную ночь, но в тот момент позволила себе улыбнуться и подумать, что любовь к сладкому, видимо, у Доводов в ДНК.
Ходить мы его учили тоже очень забавно. Точнее…папа учил. Я то вообще, как ошалелая была…когда его впервые мне принесли, такая паника взяла: Котик был крупным, — от того все, кто видел меня беременной, думали, что жду я близнецов, — но все равно ведь кроха! Мне так страшно было его поранить, сделать что-то неправильно…уронить. Господи! Я так боялась его уронить! Каждый раз, когда брала на руки, вцеплялась намертво, а одного не оставляла вообще никогда. Если он лежал на кровати, глаз не спускала!