— Я три года в аду живу, так что нет. Не мог.
— Ты такой не один…
Это звучит печально. Я опускаю глаза и плавно провожу пальчиками по его прессу, а потом стопорюсь. Резко. Как наотмашь удар схлопотав.
На когда-то чистом боку теперь красуется татуировка с крупными снежинками, а под ними рубцы. Я хмурюсь, пару мгновений не решаюсь коснуться, но когда это происходит — история окончательно обретает форму и правдивость.
Его действительно пытались убить…
Господи…
Из груди рвется болезненный стон, затем следует всхлип, который я не контролирую, а Влад резко перехватывает мои руки и сжимает их над головой. Удерживает одной рукой, хотя я не сопротивляюсь вообще. Нет у меня на это сил.
Так давит в груди…
Он проводит пальцами по щекам и шепчет.
— Все смотрят на меня, как на живой труп. Словно я, твою мать, хрустальный. Эта жалость бесит. Но знаешь что?
Пару раз моргаю, пока он собирает слезы на моих щеках, наблюдает за этим и резко концентрируется на моих глазах.
— Ты не смотришь и не начинай. Пожалуйста.
— Я никогда не буду смотреть на тебя с жалостью. Нет ничего, что заставит меня усомниться в твоей силе.
— Да ну? — намекает на мою сырость, я лишь слегка жму плечами.
— Прости мне их. Я только что узнала, что ты чуть не умер. Это больно. Так зачем ты пришел? Что ты хочешь выяснить?
Нелепый вопрос, особенно в свете того, как его член упирается мне в живот. Ну да ладно. Хочет так? Будет так.
— Зачем ты соврала мне? — шепчет, я снова жму плечами.
— Испугалась. Ты можешь отнять моего сына, и я едва ли смогу тебя остановить.
— Никто и никогда не заберет у тебя ребенка, Женя.
— Я думала, что ты меня бросил. Ты обещал вернуться, но вместо тебя пришли жестокие сообщения. Не вини меня за то, что я не поверила, а пыталась защититься.
Влад приближается так близко, что кончик его носа задевает мой, а потом звучит еле-еле слышное:
— Три года меня рвало на части, девочка. Три долгих года преследовали сны, образы. Я не мог понять, что это такое, но они терзали меня и сводили с ума. Запахи, вкусы, отрывки не моей жизни! Но она была мне роднее того, что окружало. Это сводило с ума…
Я затаиваю дыхание, смотрю на него во все глаза, а когда он плавно отпускает мои руки, укладываю их по инерции на широкие плечи. Взгляд Влада закатывает плотная поволока.
— Когда я увидел тебя впервые, смятение в груди стало сильнее. Той же ночью образы стали четче. Ты снишься мне, Женя. Все три года снилась — это была ты! Это была, твою мать, ты…теперь я в этом уверен на сто процентов.
Господи…
В голову бьет огромный приток гормонов. Сердце бьется в груди так быстро, разносит весь этот безумный коктейль по всему телу, и оно снова теряет стойкость.
Я снова плыву.
Чувствую, как остро напрягаются соски, как кожа покрывается мурашками и становится гусиной, как узел внутри меня напрягается все сильнее и сильнее. Появляется пульсация. Сначала она слабая, но с каждой секундой этого взгляда нарастает, и я себя уже не контролирую.
Мне плевать, что он там хочет выяснить, потому что я знаю, что это просто причина придти сюда.
Его тянет сюда. Ко мне.
Плевать, что где-то в доме его жена — она ненастоящая! Уже нет…я ее больше не боюсь.
Этот мужчина — мой. Он мой! Пусть он не помнит, но его душа все еще чувствует это, я знаю.
Поэтому резко подаюсь вперед и впиваюсь в него страстным поцелуем, на который Влад сразу отвечает.
Может быть, это такой силы химия между нами? Может быть притяжение? Может быть я придумала себе все? И он тупо хочет меня. А может быть когда-то желание, загаданное двум сфинксам на набережной, сбылось? И не смотря на амнезию, Влад не смог меня забыть? Я все еще есть в его сознании, в его голове, сердце! С этим со всем я обещаю себе разобраться потом.
Сейчас не главное.
Точнее, сейчас нет сил думать и анализировать.
В поддаюсь страсти.
Мы все равно говорим на разных языках, но тела наши настроены на единую волну, и я хочу этого единства.
Так что не сопротивляюсь, когда Влад прикусывает мою губу, когда жадно впивается в шею, когда спускается быстро к груди и захватывает сначала один сосок, потом второй. Сжимает грудь. Дерет ее, посасывает, сносит окончательно — так я теряю остатки сомнений. Выгибаю спину, издаю стон, прикрываю глаза.
Мне просто хочется быть с ним. И в этом уравнение теперь разум я не допускаю. Он все портит — сердце... вот что главное.
А оно велит быть рядом. Ближе. Как можно глубже.
Влад подхватывает меня под бедра и направляет в меня упругую головку, а через мгновение мы оба рычим от этого абсолютного чувства единения. Я плотно обхватываю его, он проникает мне в самый центр, достает до души и остается там навсегда.
Он и был там всегда.
Он и будет там всегда, потому что я люблю. Я всегда буду его любить.
Жадные, частые толчки сменяются неспешными, тягучими, и я чувствую давно знакомую эйфорию. Она нарастает-нарастает-нарастает…и взрывается в сильнейшем оргазме, от которого меня начинает трясти. Я цепляюсь за Влада сильнее, кусаю его плечо, чтобы не заорать в голос, а через мгновение слышу глухой, мощный рык, который вибрацией расходится внутри меня, усиливая остаточные, электрические импульсы.
Господи…все также, как было тогда. Ничего не изменилось. Он не помнит меня, но я то не забыла ни одной секунды и верю, что ничего не стерлось. Оно просто дремало, ждало своего часа.
Мы ждали.
Глава 11. Папа
Женя
После пробуждения, мы сидим в гостиной. Котик в расцвете сил, счастлив до усрачки. Ему принесли новые игрушки, так что он изучает во всю красную машинку.
Кстати. Кажется, Доводы спятили.
Пока мы спали, у малыша появилась своя комната. Буквально за пару часов. И кроватка шикарная, и куча детских вещей, игрушек опять же, даже бассейн с шариками! Но это все пока не распаковано. Алла Борисовна завела меня показать одним глазком, заодно взять сменную одежду ребенку.
Брендовую.
Мне неловко вдвойне. Конечно, мне тоже хотелось бы покупать сыну лучшие шмотки. Папина зарплата позволяла нам существовать почти безбедно в уверенном, среднем классе. Конечно же, не на Олимпе, он у меня не нефтяник и не лесоруб все-таки, но несколько хороших вещей в пару месяцев могли себе позволить спокойно. Только, если честно, то я быстро перестала видеть в этом смысл.
Во-первых, дети растут, как на дрожжах. Помню, я купила Котику шикарный костюмчик от крутого бренда за баснословные деньги (со скидкой, конечно, ну и что!). Он в нем выглядел таким сладеньким, миленьким — заглядение. Но тут сработала психология «советского воспитания»: меня задушила жаба. В смысле…вот покупаете себе какое-нибудь шикарное платье, да? Отваливаете за него кучу денег. Довольные. Счастливые. А потом внезапно понимаете, что одеть его страшно. Да и случай как-то не находится…Тогда вы вешаете его в дальний угол, чтобы не испортить ненароком, до лучших времен, так сказать! Короче, я поступила также. Подумала, куда я буду надевать этот костюмчик сыну?! В песочнице копаться? Жалко. До магазина пройтись? Тоже как-то нелепо и странно. В общем, так он провисел у меня несколько месяцев без дела, пока мне приспичило устроить фотосессию — вот тебе и повод! Тот «облом», когда я поняла, что сын из него безвозвратно вырос, запомню на всю жизнь. Обидно было дико. Отдавать еще обидней. Я хотела продать, как скряга Эбенезер Скрудж* во плоти, но папа посмеялся и покрутил у виска. Наверно, прав. Кто его купит? Таких фантастических идиотов на Авито нет.
Во-вторых, дети — народ неаккуратный. Иногда мне кажется, что Котик вообще их король. Мой ребенок может найти грязь там, где ее просто быть не может! Даже если его поместить в стерильное помещение, через мгновение он будет весь заляпанный и счастливый. Вот прямо, как сейчас.
Я смотрю на него, притянув ноги к груди — щеки все измазаны в шоколаде. Слегка закатываю глаза, подползаю ближе и рассеяно вытираю ему лицо салфеткой. Ноль реакции. Он так увлечен машинкой, которую ему подарили, что меня вообще не замечает.
— Котик, тебе волосы не мешают? — тихо спрашиваю — снова ноль реакции.
Они у него не до пятой точки, конечно, но закрывают ушки и стоят наверх, как целая копна. Константин у нас стричься не любит, да и я не хочу, если честно. Он такой очаровательный, что это кажется преступлением, но нередко для удобства, я завязываю их в хвостик на макушке, как у крутых, австралийских серферов.
Сейчас делаю тоже самое. Сажусь на пятки позади него, резинку подцепляю губами и аккуратно собираю волосы — ноль реакции. Котенок изучает колеса, хмурится, дует губки, я тоже рассеяна немного.
Мало того, что мне некомфортно в этом доме, хотя ко мне и относятся вроде как вполне нормально, так еще и…
Чувствую на себе взгляд и резко поднимаю его на Влада. Он также стремительно уходит в сторону — в груди сразу толкает.
М-да…может и не стоило говорить?…
Пару часов назад
Влад плавно наносит пушистую пену мне на плечи, я делаю тоже самое, но глаза то и дело отправляются к его татуировке. Почему снежинки?
— Что?
Ой, кажется, я спросила в слух? Немного краснею, мотаю головой, но он останавливается и заставляет посмотреть себе в глаза с легкой улыбкой.
— С каких удивительных пор ты начала тушеваться, малышка? Повтори.
Очень хочется его укусить, но я усмехаюсь.
— Очень смешно. Кажется, твое остроумие все еще при тебе. Жаль…
Влад еле слышно повторяет мой смешок.
— Не юли.
— Почему ты набил снежинки на шрамы?
Немного медлит. Вижу, что в глазах его пробегает что-то странное. Злость? Негодование? Стена? Наверно, зря я спросила все-таки…
Прикусываю губу и ответа не жду. Вместо того набираю воду в ладошки и ласково смываю с него гель, но вдруг слышу тихое.
— Мне сон приснился.
— Какой? — тут же поддерживаю разговор, он жмет плечами.