— Неважно. Просто приснился сон.
— И кто еще тушуется?
— Вряд ли тебе будет приятно слышать.
— Рискни.
Я улыбаюсь, но как только слышу его ответ — улыбка моя превращается в маску.
— Сон связан с нашими каникулами с Евой.
Пиз-дец.
В грудь как будто вбили кол, словно я вампир, а не тупая, любопытная девчонка. Твою мать! Надо запомнить, что он то ни хрена не помнит, поэтому вполне вероятно еще не раз огорошит меня таким вот признанием. От которых лучше держаться в стороне, особенно если реагируешь так тупо:
— Понятно, — отвечаю слишком быстро, рвано и зло, и в душевой повисает неприятное напряжение.
Наверно, мне стоит спросить о ней, да? Что он к ней чувствует? Что думает? Что будет? Почему он вообще здесь?! В смысле со мной в душе, а не утешают свою породистую кошку?! Но я не могу.
Страшно.
Я не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос. Наверно, у него каша в голове, и он ничего не понимает…тут явно потребуется целый Эверест терпения. И еще немного.
— Прости… — звучит тихое наконец, но я выдавливаю улыбку и дергаю плечом.
— Все нормально, я сама спросила.
Потому что наивно надеялась, что эта татуировка связана со мной. Дура! Он же тебя даже не помнит…
— А я могу тоже спросить?
Поднимаю глаза.
— Конечно.
— Мне все вокруг врут, — зачем-то говорит, вглядывается еще мне в глаза странно долго, так что я непонимающе хмурюсь.
— Эм…это твой…вопрос?
— Нет. Констатация факта. Все вокруг мне врут, будто боятся, что правда меня уничтожит.
— Хор…хорошо?
Все еще не понимаю, и он слегка улыбается.
— Я тебе уже сказал, что меня жалеют, а ты обещала, что не будешь.
— Допустим.
— Ты знаешь, что произошло между мной и Евой?
Кхм, неожиданно…
Я снова малодушно рассчитывала, что он спросит что-то о нас, хотя с другой стороны…меня ведь это тоже касается, да? И что плохого в том, чтобы понять? Я знаю, что Влад не изменяет. Ну…в смысле…ха! Даже усмехаюсь про себя, учитывая ситуацию, и все-таки. Он сам признавался мне, что семью хотел создать прочную, без грязи, как у родителей. Не получилось. Не повезло. Только он не помнит почему ему не повезло, и, наверно, логично, что он хочется в этом разобраться.
Только как мне сказать?
Я неловко отступаю, прикусывая губу. Черт! Вот встряла…
Только Влад сразу читает изменения в моем лице и шагает обратно, прижимая к стене. Снова заставляет посмотреть себе в глаза, крепко удерживая за подбородок, хмурится.
— Ты знаешь.
Это не вопрос. Я снова убеждаюсь, что пусть он меня не помнит, зато подсознательно знает все мои реакции и как глупо я себя веду, когда вру.
Чувствует нутром.
Это хорошо. Но…
— Гонцов с плохими новостями принято четвертовать…— шепчу, он коротко улыбается, только вот сразу становится серьезным.
— Ответь, пожалуйста.
— Почему ты не спросишь у…
— Потому что они не знают!
Повышает голос, и от внезапной смены его настроения, я вздрагиваю.
А вот это новое. Влад никогда не был нервным. В смысле…был, но если я его доведу. Так он всегда был спокойным, как кремень. Говорил, что отлично научился у отца держать под контролем эмоции.
Видимо, травма, а точнее не способность вспомнить свою жизнь, разрушила и это до основания.
— Прости, я…стараюсь…держать себя в руках, но…
— Тебе сложно, я понимаю, — тихо соглашаюсь и слегка киваю, — Ничего страшного.
— Ответь, Жень. Пожалуйста. Ты единственный мой шанс разобраться. Никто больше не знает, а Ева, очевидно, опять соврет.
Мне не хочется. Сейчас я понимаю «всех вокруг» — это сложно говорить человеку, который тебе дорог, о неприятных аспектов дел, которые касаются непосредственно его. Но ему так важно узнать, он так на меня смотрит…
Жмурюсь.
Черт…
— Я знаю только то, что ты мне сказал, Влад…
— И что же я сказал?
Опускаю глаза, уставившись на свои мыльные бедра, а очень бы хотелось вместе с пеной утечь в черную дыру слива.
Но я здесь. И мне, походу дела, надо сказать…
— Когда ты приехал ко мне перед Новым годом…я хотела от тебя уйти. Но ты вернулся, и мне показалось…Я и до этого хотела узнать, боялась, правда, а тогда…ты говорил…ты…что влюблен, и я…эм…почувствовала себя более свободно и спросила.
— Ты волнуешься?
Поднимаю глаза и тихо вздыхаю.
— Такое говорить сложно, и я не уверена, что это должна сделать я.
— Но у меня есть только ты…
Его шепот полон какого-то ужасающего отчаяния, а еще такая острая нужда…И я не могу отказать. Слегка киваю, глаза правда снова опускаю и тихо рассказываю ему то, что он когда-то поведал мне в свете уличных фонарей родного Питера.
Сейчас
Кажется, у меня в ушах до сих пор стоит уверенный шум капель, и больше ничего. Влад отшатнулся от меня, как от прокаженной, потупил взгляд, а потом просто ушел.
И я себя за это ненавижу. И Еву, собаку, ненавижу! Трусливая гадина, которая даже в этой ситуации вывернулась так, что виновата оказалась я!
Наверно, нет. Ладно, точно нет. Меня никто не винит, это же не я делала то, что делала она! Но так фантастически свалить на другого собственную ответственность, а потом засесть в комнате — потрясающий талант, данный Богом.
Чтоб тебя черти разорвали!
От четвертования сучьей натуры меня отвлекает звонок. Я так вздрагиваю, что чуть не валюсь навзничь, даже не смотря на то, что сижу на полу рядом с сыном. Орет "Кино", мой мир долбит паника, а Котик тут же вскакивает.
— Деда! Это деда звонит!
Мамочки…
Я громко сглатываю и совершенно по-тупому мотаю головой.
— Нет, это не он.
— Как же не он?! — удивляется сын, а потом укладывает ручки в бока, выпячивает губы, как Цой, и начинает качать головой, повторяя его легендарную манеру, — Это деда! Деда! Деда-а-а-а!
Убейте меня!
У меня внутри и без того такой дикий ужас, еще и Котик рядом визжит поросенком.
— Деда! Деда! Деда!!!
— Кот! Прекрати!
Прикрикнула.
Дура.
Он обиделся.
Умный.
Правильно…
Нахмурился, дырявит теперь взглядом, а я вздыхаю и подползаю к столику.
Черт. У меня аж ладошки вспотели! Цой продолжает свое:
...И есть чем платить, но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда зовет меня в путь!
— Ну это же деда звонит… — растеряно шепчет малыш, я на него взгляд бросаю и киваю.
— Да деда это, деда, успокойся, умоляю. Господи… — шумно выдыхаю, трясу руками.
Честно? Мне на Доводов сейчас так насрать. Они на меня всей семьей с интересом смотрят, я ведь чувствую, но…черт! Вот были бы на моем месте — поняли! Как ему все это сказать? Он же не знает…Если бы знал, уже был бы в Питере и штурмовал королевский замок…
Так. Ладно. Спокойно. Поставлю на громкую, Котик его немного отвлечет. Орать хоть не будет…спокойно!
Быстро тяну за ползунок и сразу на громкую, как воришка, а потом еще руки прячу за спину, словно не я вовсе.
— ДЕДА! — вопит сын, но сразу его прерывает строгое, хлесткое:
— Дочь!
И я замираю.
О нет…нет-нет-нет…НЕТ!!! Знает?! Он знает?!
Часто-часто моргаю. С одной стороны, как камень с души, потому что говорить самой не придется, но с другой стороны…НЕТ! Мне еще бы минутку хотя бы в прежнем мире…где я просто Женя, а не ЖЕНЕК ДОЛБАННЫЙ!
— Дедуль? — аккуратно спрашивает малыш, и голос сразу теплеет.
— Мой сладкий Котик! Что нос повесил?
— Дедуленька! Деда! Я соскучился!
И хохочет, а потом начинает лепетать. Правда не успевает и пары предложений выдать...
— Погоди-погоди, ребенок. Я маму поругаю, и ты мне обязательно все расскажешь. Евгения Константиновна, не думайте, что я не слышу, как вы дышите! У меня к вам очень серьезный разговор!
Богу молиться бесполезно, может быть Перун меня спасет? Хотя тоже вряд ли. Я сглатываю плотный ком и блею, как овца.
— Д-да?...
Папа на миг замолкает, чтобы дальше взорвать мой мир на хрен.
— БАДЛОН, ЖЕНЯ?! Серьезно?!
Теряю связь с реальностью. Дико туплю. Еще и дрожу, как листочек на ветру. Что?
— Что?
— Ты положила мне бадлон, негодяйка! Бадлон!
Ох боже!
Дошло!
Часто-часто дышу, издаю даже смешок! Закрываю глаза ладошками. Бадлон…ох, Перун, спасибо!
Папа усмехается.
— Ну ты, конечно, даешь. Спасибо! С поклоном!
— Ты сам виноват! Я про рубашки тебе говорила, ты мне истерику!
— Я не…
— Еще как закатил! Это все твои тупые тайны! Я о Ларисе знаю с тех пор, как Котик упал!
Папа усмехается.
— Ля какая наблюдательная, ты посмотри...За отцом следит!
— Тут не нужно быть гением сыска, папуль. Вареньем воняло на весь этаж.
— Воняло? Ты поэтому за выходные сожрала три банки? Потому что тебе воняло?
— И вовсе не три!
— Понятно теперь почему ты предпочитаешь платья...
— О! Ранил в самое сердце! — притворно прикладываю руки к груди, но потом устало цыкаю, — Я была беременна и пару месяцев не видела собственных ног, а еще ты помогал мне вставать. На меня шутки про величину моей пятой точки больше не действуют!
— Клянусь, я куплю тебе табличку, мерзавка.
— Тогда я тебе теннисные мячики на ходунки!
— От зараза! Женя, мать у тебя — чистый ангел. Я? Просто прелесть! В кого ты такая язва?
— Это все окружающая среда. Говорят, воздух у нас загрязнен, озоновые дыры в атмосфере...
— В голове у тебя озоновая дыра, — важно констатирует, и я почти с ним согласна.
Даже не одна.
— Вот у меня вопрос. Ты считаешь, что я такое заслужил?
— Я тебе снова повторяю: когда я пыталась постирать твои рубашки, ты на меня рычал! Нечего было помаду на них прятать! Будто это тайна мадридского двора, господи боже! Да весь дом о вас судачит!