Ночь. Такая же долгая как и день в это бесконечное равноденствие. Она приходит, и мы трогаемся. Мы уходим до рассвета.
Состояние покоя. Сложившись втрое, вклинившись друг в друга. Второй прямой угол в коленях. Я с внутренней стороны. Как только он выказывал желание, мы переворачивались словно один человек. Ночью я чувствовал, как он прижимался ко мне всем своим изломанным ростом. Главное было лежать а не спать. Так как он и так спал на ходу. Верхней рукой он держал и трогал меня где хотел. До определенного момента. Другую он вплетал в мои волосы. Он бормотал те вещи, которых для него уже не существовало, а для меня еще. В стеблях наверху ветер. Тень и покой лесов.
Он не был предрасположен к разговорам. В среднем около сотни слов за сутки. С паузами. В целом не больше миллиона. Многочисленные повторы. Восклицания. Слишком мало даже для поверхностного обзора. Что мне известно о человеческой судьбе? О редиске я мог бы рассказать больше. ЕЕ он любил. Если я хоть одну увижу, то без колебаний назову.
Мы питались цветами. Вполне достаточно для поддержания жизни. Он останавливался и, не наклоняясь, хватал полную горсть лепестков. Потом, чавкая, брел дальше. В общем, они оказывали успокаивающее действие. В общем мы были спокойны. Все больше и больше. Все было. Представление о покое исходит от него. Без него я бы его не знал. Теперь я сметаю все, кроме цветов. Больше никаких дождей. Никаких холмов. Только я и он продираемся сквозь цветы. Моя ветхая грудь ощущает его ветхую руку.