9. «И для казни петровской» – «петровская казнь» есть символ Просвещения. Если понимать христианство как проекцию (на деле – инверсию) света иудаизма на языческую темень (возможно, что проекция искажена настолько, что источник не подлежит восстановлению, хотя вряд ли), то «заглядывание в колодец» суть казнь Логоса, жертвоприношение ради Просвещения, света Речи, которая сохраняется благодаря жертвованию.
Один из цадиков, отражая адаптированность христианства к язычеству – в противоположность иудаизму, сказал так: «Чтобы рубить лес, берут топорище из того же леса».
9.1. Кстати, о «казни петровской» см. буквально в «Епифанских шлюзах». Царь «прорубал просветительское окно» каким топором? откуда брал топорище? В «Шлюзах» по царскому приказу европейского (английского) ирригационного инженера кат в кремлевской башне казнит без топора, но тем же методом прорубания: в рифму к уже прорубленной Европе.
10. Но главная «каббалистическая» составляющая стиха – в вертикальном, структурированном ярусами сруба, кольцами древесной плахи – Языка, – движении Духа.
10.1. Итак, корявый подстрочник смысла «Сохрани…» таков: звезда И. Х., составленная одновременно из основ иудейской мистики – древа сефирот – и главной теоремы Возрождения, видна в колодезной темноте благодаря жертвоположению головы на плаху-колодец, которая(ый) также и берестовый лист – благодаря дегтю – т. е. бумага, т. е. словесность; в результате найденного топорища совершается самопожертвование – Языку, на плахе городков-колодца-стихов (стихи даже графически выложены срубом строф) – и жертва эта просветительская: Петр I и Мандельштам оба акмеистически тосковали по мировой (европейской) культуре, в которую без жертвоприношения (жертв) было не проникнуть.
Attendez!
«Пиковая дама» – произведение малопонятное и стоящее одиноко среди шедевров зрелого Пушкина. Будучи поверхностно воспринято – и современниками, и некоторыми восприемниками (среди последних П. Чайковский и мудрый В. Ходасевич) – как «толкование случая», или фантастика, данная через «вмешательство демонских сил в реальность», эта повесть явилась той мощной пружиной, что в конце XIX века запустила ураган психологической прозы.
К глубинным слоям «Пиковой дамы» современность, по обыкновению, оказалась особенно глуха. «Северная пчела» писала: «Содержание этой повести превосходное. Германн замечателен по оригинальности характера. Лизавета Ивановна – живой портрет компаньонок наших старых знатных дам, рисованный с натуры мастером. Но в целом важный недостаток <…> – недостаток идеи».[22]
В. Г. Белинский: «В повести удивительно верно очерчена старая графиня, ее воспитанница, их отношения и сильный, но демонически-эгоистический характер Германна. Собственно это не повесть, а анекдот: для повести содержание – „Пиковой дамы“ слишком исключительно и случайно. Но рассказ – повторяем – верх мастерства».
Повесть эта, если крепко вчитаться, невероятно страшная. Причем страх этот непонятный и долго не проходящий, глубокий. И даже нельзя сказать, что вызван он непосредственно событиями, о которых Пушкин ведет повествование; событиями, чья природа двояка: они реальны в той же мере, в какой и фантастичны. Мощный пласт мрачных смыслов вскрывается в этом напряженном разломе подобно магме. Пласт этот раскален настолько, что невозможно к нему сразу приблизиться. Изучение его придется начинать издалека.
А именно из Сан-Франциско. Из города-символа, который с острой парадоксальностью – исторически, литературно, географически, геологически и даже экономически – вместил в себя большую часть той палитры страстей, что управляют взрывными смыслами «Пиковой дамы». Красивый город, основанный, подобно Содому, на складке тектонических плит, наползающих друг на друга; город, расцветший благодаря только золоту; город, который не раз сгорал и восставал из пепелища, не раз был сокрушен мощными землетрясениями; город, который перенес принципы «золотой лихорадки», идеалы мгновенной наживы почти на все аспекты жизни, позволяя подрядчикам баснословно наживаться на угнетении нелегальных китайских эмигрантов; город, который заложил в Силиконовой долине основу «новому Клондайку», всей информационной индустрии мира; город, в котором дома возводятся исключительно из легких строительных материалов, чтобы облегчить работы по спасению из завалов; город, жители которого снова бравируют своим упоением жизнью на краю, услышав в новостях, что после очередного землетрясения, потрясшего округу, горы неподалеку выросли на целый фут.
Не редкость встретить человека, имеющего интимные отношения с некоторыми числами натурального (и не только) ряда. Я даже знал одного смелого географа, который факультативно высказывался в том духе, что, мол, хорошо бы пифагорейская философия чисел поскорей отточилась и расцвела настолько, что стала бы разделом Теории чисел.
Увы, нумерология – наука навеки эзотерическая, и вряд ли она может быть логическим подспорьем в таком непростом деле, как размышление о «Пиковой даме». Однако, поскольку сам Пушкин был эзотерике совсем не чужд (вспомнить хотя бы историю с сердоликовым иудейским перстнем, подаренным ему графиней Е. К. Воронцовой: «Храни меня, мой талисман»), мы позволим себе время от время прибегать к этой зыбкой области. Впрочем, к нашим ссылкам относиться следует достаточно легко – автор не пытался ввести читателя в заблуждение глубокомыслием.
К тому же некоторым оправданием может нам служить тот факт, что сам первооткрыватель «роли чисел в мироздании» – Пифагор был в той же мере эзотериком, в какой он являлся математиком. В самом деле, в течение долгого времени смежность науки и эзотерики, обусловленная их общей принадлежностью духовным сферам, была очевидной. Ньютон, Лейбниц, Кеплер, Бруно, Коперник являлись прежде всего теологами и астрологами, а не математиками, физиками и астрономами. Но и в новейшее время наука часто и мощно наследовала интуиции. Вспомнить хотя бы сон Менделеева. Или – то, что Поль Дирак рассматривал в качестве критерия истинности формулы: ее изящество. Или ту естественность, с какой Нильс Бор однажды высказался по поводу предложенной его учеником модели: «Перед нами – безумная теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной». Наконец, вспомнить, что Людвиг Больцман, жизнью заплативший за Второй закон термодинамики, в своих напряженных размышлениях о единстве законов природы достигал энергии проповеди пророков, громивших идолов в битве за монотеизм.
В то же время художественная энергия, заложенная интуицией (в просторечии – гением) автора «Пиковой дамы» в свое произведение, оказалась достаточной, чтобы установить определенный закон устройства Человека, оказавшийся не менее фундаментальным, чем любой из законов мироздания.
Итак, предубеждение к числам 1, 3, 7 (к одним из главных героев «Пиковой дамы») позволит совершить кульбит из Петербурга – с местом приземления в требуемой Калифорнии. Что довольно далеко.
Особенно если учесть, что обратно нам надо будет добираться своим ходом.
Добавим еще, что 1 = 11 (mod 10), 3, 7 – настолько уступили место, настолько объяты, заслонены своими обобщениями, что выступают словно бы в виде символьных переменных: подставляй что хочешь, только сохрани дух значения. В частности, так это именно потому, что в начале повести данная триада появляется чисто назывательным способом, чуть не в качестве прибаутки: «…вот, что утроит, усемерит мой капитал».
Последовательность действий (не вполне арифметических) такова. Пушкин родился в 1799 году – в год первой решительной (и предсмертной) попытки Павлом I установить между Россией и США дипломатические связи. В конце января 1834 года Пушкин заканчивает повесть (1 + 8 + 3 + 4 = 16 → 1 + 6 = 7)
Через три года, 29 января (2 + 9 = 11 → 1) 1837 года, в возрасте 37 лет поэт умирает от раны, полученной в половине шестого (17:30) два дня назад на дуэли.
Судя по письму Жуковского, кончина Пушкина приходится на без четверти три. Три четверти третьего составляют семерку: 3 + 4. И все бы ничего, все бы это так и осталось спекуляциями, если бы графиня к Германну не явилась тоже без четверти три.
Что ж, едем дальше, в Калифорнию.
Согласно указу Павла I в июле 1799 года из нескольких частных русских купеческих компаний образуется «Российско-американская компания», планомерно от Аляски до Калифорнии истребляющая морских котиков. Владельцами акций компании впоследствии оказываются многие декабристы. Стотысячный пай компании имел и был правителем ее канцелярии сам Кондратий Рылеев. О главе Южного общества Пестеле на этот счет ничего не известно, зато отлично известно, что его Пушкин пристально рассматривал в качестве не то прототипа, не то даже самого протагониста повести, пускай Пестель не имел, как Германн, наполеоновского профиля. Что касается Калифорнии, вдоль берегов которой давно уже – и притом государственно – промышляли купцы пушниной, то в 1812 году недалеко от Сан-Франциско (еще недавно мексиканская деревушка Йерба Буэна) Российско-американской компанией был основан Форт-Росс с обширной русской колонией. Стены его были возведены из секвойи, а бойницы позже оснащены пушками, бившими не так давно по Наполеону-Пестелю-Германну на поле Бородинского сражения. Теперь они были направлены на беспокойных индейцев – как пушки Белогорской крепости, охваченной пугачевщиной, – на разъезды полудиких башкир.
Ко времени завершения повести промысел котика, обеспечивающий Форту государственное содержание, пришел в упадок. Через семь лет Российскоамериканская компания прекратила свое существование, а Форт был продан за 47 тысяч пиастров (первая ставка Германна) Дж. Саттеру. Но и это бы ничего, однако еще через семь лет ровно в день смерти Пушкина и 11 лет по прошествии – 29 января 1848 года в Калифорнии на берегу Американской речки у места впадения в нее ручья Славянки (ныне Russian river) и близ лесопилки того самого Саттера был найден первый самородок золота. В свое время до этого места – до первой золотой жилы – русский разведывательный отряд из Форта не дошел семь верст, свернув лагерь у Чесны и отправившись восвояси.