— Все возможно.
— Еще был свидетель. Коридорный из гостиницы, где убили одну из жертв, работавший поздно ночью. В три ночи, как раз в то время, когда, по мнению эксперта, произошла смерть, он обратил внимание на швейцара, который поднимался в лифте с большой тележкой. Все произошло в точности так, как изобразил ты.
— Он описал этого человека?
— Детально. Изуродованная левая щека — со времен занятий муаи-таи. Странные шрамы на другой щеке, под глазом. Скорее всего от укуса собаки. «Страшное лицо», — сказал коридорный. Очень точно.
— Такой швейцар в гостинице не работает?
— Конечно, нет.
— Что случилось с коридорным?
— Исчез.
— Убит?
— Скорее всего.
— И это все, что у вас есть?
— Есть еще две подобные смерти, но не в Токио. В каждом случае — член семьи ключевых фигур парламента. — Тацу стиснул и разжал челюсти. — И один ребенок.
— Ребенок?
— Да. Никаких эмоциональных или каких-то других проблем в школе. Никаких известных причин для самоубийства.
Я слышал, что Тацу потерял маленького ребенка. Хотел спросить его об этом, но не стал.
— Если смысл этих смертей — предупредить боссов, — заметил я, — то сделано слишком тонко. Если босс сочтет, что это самоубийство, вряд ли его поведение изменится.
Он кивнул:
— У меня была возможность опросить каждого из этих боссов. По их словам, к ним никто не обращайся с намеками, что эти смерти не результат самоубийства. И оба лгут.
У Тацу нюх на такие вещи, и я поверил его заключению.
— Удивительно, что ты не заподозрил моего участия в этом деле, — сказал я.
Прежде чем ответить, он сделал паузу.
— Мог бы. Но, хоть я и не знаю, как ты обстряпываешь свои дела, зато хорошо знаю тебя. Ты не смог бы убить ребенка. Нет, это невозможно.
— Я так тебе и сказал.
— Я не говорю о том, что ты мне сказал. Я говорю о том, что знаю.
Я почувствовал странную признательность.
— В любом случае, — продолжал он, — некоторые из твоих передвижений, записанные камерами слежения в Осаке, подтверждают твое алиби.
Я поднял бровь:
— Ваши камеры достаточно хороши, чтобы выследить меня, и при этом не могут заснять того, кто заворачивает людей в пленку и сбрасывает с крыш?
— Как я тебе сказал, камеры слежения далеки от совершенства. — Тацу нахмурился. — И я не единственный, у кого есть к ним доступ.
Я допил чай и попросил официантку принести еще горячей воды. Некоторое время мы сидели молча.
Я поднял изящную фарфоровую чашку и посмотрел на Тацу.
— Скажи-ка мне кое-что.
— Да.
— Эти вопросы. Ты ведь уже знаешь ответы?
— Конечно.
— Тогда почему спрашиваешь?
Он пожал плечами:
— Я думаю, что человек, с которым мы имеем дело, социопат. Он способен убивать при любых обстоятельствах. Я пытаюсь понять, как может действовать такое существо.
— Через меня?
Он утвердительно кивнул.
— Кажется мне, ты только что говорил, что я не самая подходящая модель. — Мои слова прозвучали слишком резко.
— Из тех, с кем я встречался в жизни, ты больше всех на него похож. Что делает тебя идеальным охотником за ним.
— Что ты имеешь в виду?
— Он осторожен в движениях. Это человек, которого нелегко выследить. У меня есть ниточки, но их надо разрабатывать.
Я сделал еще глоток чая.
— Не знаю, Тацу.
— Да?
— Первый парень, тот, что с бизнес-фасадом, стратег. Здесь все понятно. Но этот, который дерется с собаками, он же сплошной мускул. Почему вы не возьметесь за Ямаото и других тузов?
— До «тузов», как ты их называешь, трудно добраться. Слишком много телохранителей, службы безопасности, все на виду. Ямаото усилил оборону, думаю, из страха, что ты можешь на него охотиться, и теперь к нему пробиться труднее, чем к премьер-министру. А если бы даже это и удалось, таких, как он, в разных группировках — множество, и все ждут своего часа. Они как акульи зубы. Выбей один — и новый десяток готов закрыть брешь. Что для этого нужно? Немного политической проницательности. Способность к рационализации. И жадность. Не самая редкая характеристика. — Он глотнул чая. — Кроме того, этот человек не простой рядовой. Он безжалостен, умен, его боятся. Необычная персона. Лишиться такого — очень тяжелая потеря для его хозяев.
— Ладно, — сказал я. — Что ты мне предлагаешь? Имея в виду, что у меня нет никаких обязательств.
— Я не предлагаю тебе деньги. Даже если бы они у меня и были, сомневаюсь, что я смог бы заплатить столько, сколько тебе раньше платили Ямаото и Контора.
Возможно, этим Тацу хотел вызвать меня на ответную откровенность.
— Извини за прямоту, дружище, но ты просишь меня взять на себя слишком много. Для меня просто находиться в Токио уже рискованно.
Он посмотрел на меня. А когда заговорил, его голос звучал спокойно и уверенно.
— Вряд ли ты рассчитываешь, что риск мести со стороны Ямаото и ЦРУ ограничивается исключительно пределами Токио.
К чему он клонит?
— Здесь риск наиболее ярко выражен, — ответил я.
— Я уже говорил, что Ямаото, с тех пор когда ты в последний раз его видел, решил усилить собственную безопасность. Он сократил количество политических визитов, больше не тренируется в Кодокане, путешествует только в окружении телохранителей. Как мне кажется, он не должен получать удовольствие от этих новых ограничений. Они должны его раздражать. Но больше всего его раздражает их причина.
— Можешь не говорить мне, что у Ямаото есть мотив, — сказал я. — Знаю, что бы ему хотелось со мной сделать. И это не просто бизнес. Такой человек, как он, не может не считать себя оскорбленным, зная, что я помог выкрасть у него диск. Он такого не забудет.
— Да? И разве это не мешает тебе хорошо спать?
— Если я позволю всякому дерьму мешать мне спать, у меня под глазами будут мешки размером с остров Садо. Кроме того, он может иметь сколько угодно мотивов. Я не собираюсь давать ему шанс.
Тацу кивнул:
— Уверен, что не дашь. По крайней мере не по своей воле. Но, как я уже упоминал, я не единственный, у кого есть доступ к «Юки-Нет».
Я смотрел на него, размышляя, не таится ли в его словах угроза. Тацу всегда выражается осторожно.
— Что ты имеешь в виду, Тацу?
— Ничего, кроме того, что, если я тебя нашел, Ямаото тоже сможет. И он не одинок. ЦРУ, как ты знаешь, также жаждет возобновить с тобой знакомство. — Глоток чая. — Если стать на твое место, я вижу два возможных хода. Один — остаться в Японии, правда не в Токио, и попробовать вернуться к прежней жизни. Это, возможно, наиболее легкий ход, но не самый безопасный. — Снова глоток. — Второй — уехать из страны и начать где-нибудь все сначала. Более сложный вариант, но, возможно, более безопасный. В любом случае проблема в том, что ты оставишь незаконченными дела с компаниями, которые не желают тебе добра, компаниями с глобальными связями и длинной памятью, в которых у тебя никогда не будет союзников.
— Мне не нужны союзники, — сказал я, но это возражение прозвучало неубедительно даже для меня.
— Если ты планируешь уехать из Японии, мы можем расстаться друзьями, — проговорил Тацу. — Но если я не смогу сегодня рассчитывать на твою помощь, мне будет трудно помочь тебе завтра, когда это может понадобиться.
Ясно и понятно, как и все у Тацу. Что же мне делать? Бросить все и исчезнуть в Бразилии, даже если приготовления еще не закончены? Может быть. Но меня бесила мысль, что в этом случае я оставлю ниточку, за которую кто-нибудь может зацепиться и достать меня. Потому что, несмотря на очевидный личный интерес Тацу, его оценка ситуации недалека от моей собственной.
Вторая возможность — выполнить эту последнюю работу, сбросить Тацу со следа и спокойно заняться приготовлениями. То, что он предлагал взамен, тоже не тривиально. У Тацу есть доступ к людям и местам, до которых даже хакеру Гарри не добраться. Что бы я ни собрался делать потом, Тацу оставался чертовски важным контактом.
Я подумал еще с минуту. Потом проговорил:
— Что-то подсказывает мне, что у тебя есть конверт.
Он кивнул.
— Дай мне его, — попросил я.
8
Я принес конверт домой и принялся изучать. Сел за стол и разложил бумаги. Выделял абзацы. Записывал мысли на полях. Что-то читал. Что-то пропускал. Пытался понять структуру, схватить суть.
Объект звали Мураками Рию. Досье впечатляло базовой информацией, с которой Тацу уже кратко ознакомил меня, но было поверхностным в части реальных деталей, которые мне нужны, чтобы ближе подобраться к этому типу. Где он живет? Где работает? Что у него за привычки, какой распорядок дня? Где он бывает? С кем общается? Одни прочерки или слишком неточная информация, чтобы быть полезной.
Мураками не был призраком, но не был и гражданским лицом. У гражданских лиц есть адреса, места работы, налоговая история, зарегистрированные автомобили, медицинские карты. Отсутствие всего этого у Мураками само по себе важная информация. Она давала основу, но не целостную картину.
Ладно, нормально. Начнем с основы.
Нет информации — значит, осторожный человек. Серьезный. Реалист. Человек, который не действует наудачу, осторожен в движениях, от него нельзя ожидать большого количества ошибок.
Я отложил бумаги. Даже его партнеры по организованной преступной деятельности были из разных семей. Мураками не занимался патронатом исключительно одной из гуми якудза. Он был свободным художником, одиноким волком, связанным со многими мирами, но не принадлежавшим ни к одному из них.
Как я.
Кажется, ему нравятся бары с хостессами. Его видели в некоторых, как правило — высшего класса, где он за ночь мог потратить двадцать тысяч долларов.
Не как я.
Кутил запоминают. В моем бизнесе быть осторожным — значит стараться, чтобы тебя не запомнили. Признак импульсивности? Недостаток дисциплины? Возможно. И все же в поведении Мураками не было структуры. Не было следа, по которому можно пойти. Но что-то оно должно было означать, это периодическое выставление напоказ. Я решил обдумать это позже, потом закрыл глаза и попытался связать все, что мне было о нем известно, в более широкую картину.