Бои. Это общая тема. Но информация Тацу о том, где проходят подпольные бои, когда и под чьим покровительством, была отрывочной.
Полиция накрыла несколько, в разных местах. То, что полиция вообще накрывала бои, означало, что ей не платят за то, чтобы она этого не делала. Из чего, в свою очередь, следовало, что организаторы хотят сохранить полную секретность ценой нескольких случайных провалов. Это демонстрировало трезвость их суждений и, возможно, некоторую скупость.
Для меня это было очень плохо. Если бы полиции платили, имелись бы утечки. Утечки, о которых Тацу наверняка стало бы известно.
«Подумай еще о боях», — сказал я себе, пытаясь визуализировать картину. Бои. Это не работа для такого парня. Он киллер. Для него это развлечение.
Каковы же должны быть призовые фонды? Сколько нужно заплатить двум бойцам, чтобы они вышли на ринг, зная, что уйти оттуда скорее всего сможет только один из них?
Сколько зрителей? Сколько они платят за то, чтобы увидеть, как два человека бьются насмерть? Какие ставки делают? Сколько зарабатывает заведение?
Зрителей должно быть немного. Иначе пойдут разговоры, и вмешается полиция.
Это скорее всего энтузиасты. Поклонники. Может быть, человек пятьдесят. С каждого по сотне или две тысяч иен за вход. Ставки бесплатно. Масса денег меняет хозяев.
Я откинулся в кресле, сцепив пальцы на затылке и прикрыв глаза. Победитель получает двадцать тысяч долларов в иенах. Проигравший — пару тысяч за труд, если, конечно, останется в живых. Если нет, еще пара тысяч идет команде, которая избавляется от тела. Минимальные накладные расходы. В карманах заведения оседает около восьми штук. Не так мало за один вечер.
Мураками нравится драться. Черт, «прайда» ему должно быть мало. Ему нужно больше. И не из-за денег. «Прайд», с его маркетингом и «платой за просмотр» приносил бы гораздо больше и победителям, и побежденным.
Нет. Для этого парня деньги не главное. Дело в ощущениях. Близости смерти. Кайфе, который можно получить, только убивая человека, делающего все, чтобы убить тебя.
Мне знакомо это чувство. Оной восхищает, и вызывает отвращение. И у очень немногих людей, которые могут жить и оставаться верными своей природе только в роли крутейших наемников, оно становится непреодолимой тягой.
Эти люди живут, чтобы убивать. Убийство для них — единственная реальность.
Я знал одного из них. Это мой лучший друг. Чокнутый Джимми.
Я вспомнил, как Джимми отрывался после возвращения с задания. Он бушевал, и не только морально — казалось, весь его организм бурлил и пенился, а горячий воздух колебался над его телом. Лишь в такие моменты Джимми бывал разговорчивым. Когда он рассказывал, как прошла миссия, глаза его наливались кровью, а рот искажала маниакальная ухмылка.
Он показывал трофеи. Скальпы и уши.
«Они мертвы! Я жив!»
В Сайгоне он всех угощал пивом. Покупал шлюх. Закатывал попойки. Чтобы праздновать, Джимми нужна была компания.
«Я жив! Они мертвы, а я жив, вашу мать!»
Я подался вперед в кресле и прижал ладони к поверхности стола. Открыл глаза.
Счета из баров!
Ты только что убил и выжил. Это нужно отпраздновать. Тебе заплатили наличными. Веселись как можешь.
Похоже на правду. Кажется, я начал понимать этого парня, и вот-вот нащупаю ниточки, по которым смогу подобраться к нему поближе.
Он любит бои. Его тянет к кайфу. Но он человек серьезный. Профессионал.
Отрабатываем назад. Он должен тренироваться. И не по месячному абонементу в зальчике-додзо по соседству. Даже не в одном из более серьезных мест, таком как Кодокан, где оттачивают свои навыки дзюдоисты из полиции. Ему нужно нечто более серьезное, и он обязательно должен это найти.
Найди это место, и ты найдешь его.
Я пошел прогуляться вдоль реки Окава. Громадный контейнер для мусора бессмысленно и вяло покачивался на зеленой воде. Летучие мыши проносились мимо, охотясь за насекомыми. Двое мальчишек свесили удочки с бетонной набережной, бог знает что надеясь вытащить из грязной жидкости.
Я дошел до таксофона и набрал номер, который дал мне Тацу.
Он снял трубку после первого же звонка.
— Можешь говорить? — спросил я его.
— Да.
— Наш человек тренируется перед боями. Не в обычном додзо.
— Думаю, ты прав.
— Есть ли у тебя информация, где бы это могло быть?
— Ничего, кроме того, что было в конверте.
— Ладно. Вот что мы ищем. Небольшой спортивный зал. На триста квадратных метров или около этого. Не в престижном районе, но и в не слишком отдаленном. Малоизвестный. Без рекламы. С крутой клиентурой. Организованная преступность, байкеры, торпеды. Люди, которых знают в полиции. Склонные к насилию. Слышал о подобных местах?
— Не слышал. Но знаю, где можно проверить.
— Сколько времени тебе понадобится?
— День. Может быть, меньше.
— Что бы ни нашлось, помести на доску объявлений. Пришли сообщение на пейджер, когда будешь готов.
— Хорошо.
Я повесил трубку.
Сообщение пришло на следующее утро. Я отправился в интернет-кафе в Умеда, чтобы проверить доску объявлений. Послание Тацу состояло из трех фрагментов информации. Первый — адрес: Асакуса, 2-тёмэ, номер 14. Второй — человека, похожего на Мураками, видели там. И третий — покойный качок был одним из организаторов того, что в этом додзо могло происходить. Первый фрагмент информации подсказал мне, куда идти. Второй дал понять, что это стоит сделать. Третий подал идею, как пробраться внутрь.
Я составил сообщение, в котором попросил Гарри проверить, звонил ли мой бывший партнер по занятиям тяжелой атлетикой и получал ли вызовы на свой мобильный через ближайшую к адресу на Асакуса ретрансляционную вышку. На основании информации Тацу я хотел надеяться, что да. Если так, то подтвердится и факт, что мой качок проводил время в этом додзо, и его должны здесь знать. В таком случае я смогу на него сослаться. Я также спросил Гарри, не слышал ли он в последнее время чего-нибудь от агентов, работающих на правительство США. Загрузил сообщение на доску объявлений и послал сигнал на пейджер.
Через час на пейджер пришел ответ. Я проверил доску объявлений и открыл сообщение. Никаких неожиданных визитов, рядом с этой новостью — веселая рожица смайлика. И список звонков тяжелоатлета, которые обрабатывались вышкой на Асакуса. Мы снова были в деле.
Я сообщил Тацу, что намерен ознакомиться с местом и расскажу ему о том, что обнаружу. Написал, чтобы он оказал поддержку Араи Кацухико, имя которого я использовал в клубе тяжелоатлета. Араи-сан наверняка был из провинции, чем объяснялся недостаток у него контактов здесь. Небольшая отсидка в местной тюрьме, скажем, за драку, была бы большим плюсом. Трудовой стаж в какой-нибудь местной компании, но без прямого контроля со стороны бандитов — идеальный вариант. Любой, кто бы ни решил проверить меня — а я был убежден, что если все пойдет, как я надеялся, то так и будет, — увидит простую историю человека, который решил порвать с прошлым и приехал в большой город, чтобы начать все сначала.
Я сел на скоростной экспресс и прибыл на Токийский вокзал около полуночи. На этот раз остановился в «Империал-отеле» в Хибия — еще одной гостинице в центре, компенсирующей отсутствие стиля свойственного, скажем, «Сейю Гинза», «Чинзансо» или «Марунучи фор сизонз», размером, анонимностью, множеством входов и выходов. «Империал» — последнее место, где я был с Мидори, но выбрал я его исключительно из соображений безопасности.
На следующее утро я проверил доску объявлений. Тацу обеспечил меня всеми необходимыми личными данными, а также сообщил, в какой секции автоматических камер хранения на токийском вокзале я смогу найти соответствующие документы. Я прочитал сообщение несколько раз, запомнил его, а потом удалил.
Я проделал ПОС, которая прошла через токийский вокзал, где я изъял необходимые мне документы, и закончилась на станции Тораномон полиции Гинза — старейшей подземной линии метро города. Там я пересел на поезд в направлении Асакусы. Асакуса, на северо-востоке города, — это то, что осталось от ситамачи — центральной части древнего Токио.
Асакуса 2-тёмэ располагается на северо-западе от станции, поэтому я прибыл к нему через Сенсодзи, храмовый комплекс района Асакуса. Я вошел через Каминаримон, Врата Грома, которые, говорят, защищают Каннон, богиню милосердия, поклонению которой и служит весь комплекс. Родители привозили меня сюда, когда мне было пять лет, и вид трехметрового красного бумажного фонаря на воротах — одно из моих самых ранних воспоминаний. Мама настояла, чтобы мы отстояли очередь в магазине Токивадо за каминари окоси, характерными для Асакусы сладостями. Отец был недоволен тем, что пришлось томиться из-за этого туристического нонсенса, но мать не обращала на него внимания. Каминари были восхитительны — хрустящие и сладкие, — пока мы их ели, мама смеялась и все спрашивала меня: «Oichi, ne? Oichi, ne?» («Вкусно? Вкусно?»)
Я остановился перед храмом Сенсодзи и огляделся. Вокруг бурлил водоворот восхищенных туристов, торговцев, зазывающих потенциальных покупателей, визжащих школьников, отбивающихся от банды голубей, для которых комплекс стал родным домом. Кто-то потряхивал омикудзи, кружкой-прорицательницей, полной монет достоинством в сто иен, брошенных туда в надежде на хорошие вести. Ароматный дым от гигантской медной курильницы окоро струился в прохладном воздухе, одновременно сладковатый и кисловатый. Группы людей толпились вокруг курильницы, обмахивая дымом те части тела, которые надеялись исцелить с помощью его волшебных свойств. Старик в рыбацкой шляпе собирал клубы дыма у себя в паху, с удовольствием смеясь при этом. Гид пытался организовать групповое фото, но волны прохожих постоянно отгораживали его от туристов. Огромные Врата Ходзомон молча взирают на все это, погруженные в раздумье, благородные, привыкшие за десятилетия к гомону туристов, безумным фотографам, помету, скопившемуся на свесах крыш, как воск от жертвенных свечей.