Силы вытекли из моего тела, неожиданно я почувствовал себя тяжелым. Я лежал на футоне рядом с Наоми, глядя на нее, моя рука покоилась у нее на животе.
Она повернула ко мне голову:
— Это было восхитительно.
— Да, — согласился я улыбаясь. Мои конечности, казалось, превратились в желе.
Наоми положила свою ладонь поверх моей и сжала ее. Какое-то время мы не двигались. Потом она заговорила:
— Могу я что-то спросить?
— Конечно.
— Почему ты сначала сопротивлялся? Уверена, ты этого хотел. И знал, что я тоже хотела.
На секунду я закрыл глаза, заигрывая со сном.
— Возможно, я боялся.
— Боялся чего?
— Не знаю точно.
— Это мне надо бояться. Когда ты сказал, что хочешь что-то закончить, я чуть не подумала, что ты снова собираешься меня отшлепать.
Я улыбнулся, все еще с закрытыми глазами.
— Я бы так и сделал, если бы ты это заслужила.
— Если бы я тебя огорчила.
— Но ты сделала наоборот. Ты сделала меня счастливым.
Я услышал ее смех.
— Отлично. Но ты так и не сказал мне, чего боишься.
Я задумался. Дремота накрывала меня, словно одеяло.
— Привязанности. Как ты сама поняла, я давно ни с кем не был.
Наоми снова рассмеялась:
— Как мы можем привязаться? Я даже не знаю, кто ты такой.
С усилием я открыл глаза и посмотрел на нее:
— Ты знаешь это лучше, чем многие.
— Может быть, именно это тебя и пугает, — предположила она.
Я чувствовал, что если останусь здесь еще хотя бы ненадолго, то обязательно засну. Я сел и провел рукой по лицу.
— Ладно, — сказала она. — Я знаю, что тебе нужно идти.
Она права, конечно.
— Разве? — спросил я.
— Точно, — ответила она. Пауза. Потом: — Мне хотелось бы увидеться еще. Но не в клубе.
— В этом есть смысл, — согласился я, возвращаясь к своему обычному режиму безопасности. Она нахмурилась, услышав мой ответ. Я понял свою ошибку, улыбнулся и постарался исправить ее. — После сегодняшнего вечера не думаю, что мне удастся соблюдать правило «не ниже талии».
Наоми рассмеялась, но смех не был искренним.
Я воспользовался ванной, потом вернулся в прихожую, где натянул на себя все еще мокрую одежду. Она была холодной и липкой.
Наоми подошла, когда я завязывал шнурки. Она успела расчесать волосы и надела темный фланелевый халат. Ее взгляд был долгим и задумчивым.
— Попробую тебе помочь.
— Не знаю, что ты на самом деле можешь сделать.
— Я тоже. Но я хочу попробовать. Я не хочу… Я не хочу завязнуть там, откуда не смогу выбраться.
Я кивнул:
— Это хорошая причина.
Наоми сунула руку в карман халата и достала листок бумаги. Протянула руку, чтобы передать его мне, и я снова увидел бриллиантовый браслет. Я взял ее за запястье, нежно.
— Подарок? — с любопытством спросил я.
Она покачала головой:
— Это мамин.
Я взял бумажку и увидел, что на ней написан номер телефона. Я положил листок в карман и дал ей номер моего пейджера. Мне хотелось, чтобы она могла со мной связаться, если что-то обнаружится в клубе.
Я не пообещал: «Я позвоню». Не обнял — одежда слишком мокрая. Лишь быстро поцеловал, повернулся и ушел.
Тихо пробираясь по коридору к лестнице, я думал о том, что Наоми вряд ли рассчитывала снова меня увидеть. И допускал, что она права. Осознание этого было таким же слякотным, как и мокрая одежда.
Спустившись до первого этажа, я какое-то время смотрел на выход из дома. На секунду представил себе, как Наоми обнимала меня здесь. Казалось, это было так давно. Я чувствовал неприятную смесь благодарности и желания, приправленную чувством вины и сожаления.
И подобно внутренней вспышке, с холодной чистотой прорезавшейся сквозь туман моего изнеможения, до меня вдруг дошло то, что я не решался сформулировать раньше — даже самому себе, — когда она спросила, чего я боюсь.
Именно сейчас ко мне пришло осознание того, что все закончится плохо, и если не в это утро, то в следующее. Или в то, которое наступит после следующего.
Я вышел через задний ход, где не было камеры. На улице все еще лил дождь. Первый свет нового дня был серым и немощным. Я долго шагал в мокрых туфлях, пока не поймал такси, в котором и доехал до гостиницы.
12
На следующий день я связался с Тацу по пейджеру и через доску объявлений и договорился о встрече в сенто — общественных банях «Гиндза-ю». Сенто — чисто японское явление, хотя после войны, когда в новых квартирах стали появляться собственные ванны, начался их закат. Тогда сенто потеряли свою гигиеническую функцию и стали просто местом, где можно было хорошо провести время. Поэтому, как и все, где ценится не продукт, а сам процесс, сенто никогда не исчезнут. Ведь в неспешном ритуале потения и отмокания, в предвкушении глубокого расслабления при погружении в воду, которую только с большой натяжкой можно назвать горячей, во всей этой процедуре присутствуют элементы самопожертвования, праздника и медитации, непременно сопутствующие той жизни, за которую стоит держаться.
«Гиндза-ю» существуют в географическом и психологическом удалении от блеска расположенных неподалеку магазинов, прячась в тени скоростной эстакады Такарачо, и обнаруживают свое присутствие лишь выцветшей, написанной от руки вывеской. Я подождал, пока не увидел, как Тацу подъехал на машине. Он припарковался у тротуара и вышел. Когда Тацу повернул за угол и направился к боковому входу в бани, я последовал за ним.
Он увидел меня, когда я уже был рядом. Тацу как раз разулся и собирался поставить туфли в один из небольших шкафчиков у входа.
— Говори, что у тебя? — Я отступил на шаг.
Он окинул меня долгим взглядом, вздохнул и спросил:
— Как дела?
Я нагнулся, чтобы снять туфли.
— Хорошо, спасибо, что спросил. А у тебя?
— Все хорошо.
— Как жена? Дочери?
Тацу не мог не улыбнуться при упоминании о семье.
— Все хорошо. Спасибо, — кивнув, ответил он.
Я усмехнулся.
— Скажу больше, когда войдем внутрь.
Мы поставили обувь в шкафчики. В ночном магазинчике напротив я успел купить необходимые принадлежности шампунь, мыло, мочалки, полотенца — и протянул Тацу все, что ему могло понадобиться. Мы заплатили хозяину разрешенную правительством плату — четыреста иен за человека, — спустились по деревянной лестнице в раздевалку с рядами стареньких шкафов, разделись и через раздвижную стеклянную дверь вошли в собственно баню. Банное отделение было пустым — час пик наступит вечером — и почти таким же спартанским, как и раздевалка. Большое квадратное помещение с высоким потолком и белыми кафельными стенами, по которым стекают ручейки конденсата, яркими лампами дневного света и вытяжным вентилятором на одной из стен, таким жалким в своей долгой и безнадежной борьбе с паром. Единственной уступкой эстетизму и вызовом утилитарности было крупное и яркое мозаичное панно на стене над самим бассейном, изображающее Гиндзу. Мы сели и приступили к омовению.
Фокус состоял в том, чтобы из крана, расположенного рядом, наполнять неглубокий пластиковый газик, который выдается в сенто, и выливать горячую до боли воду на голову и тело. Если обливаться прохладной водой, то бассейн для отмачивания покажется непереносимо горячим.
Тацу завершил очищающий цикл с характерной быстротой и забрался в бассейн раньше меня. Мне понадобилось больше времени. Тут же показалось, что мышцы начали сворачиваться от жары, но я знал, что через мгновение они прекратят бессмысленную борьбу и сдадутся сладостному расслаблению.
— Yappari, kore ga saiko da na? — спросил я, чувствуя, что начинаю успокаиваться. — Великолепно, не правда ли?
Он кивнул:
— Необычное место для встречи. Но хорошее.
Я глубже погрузился в воду.
— Ты все время пьешь этот свой чай, поэтому я подумал, что ты оценишь место, полезное для здоровья.
— О, ты очень внимателен. Я решил, что таким образом ты, возможно, хочешь дать понять, что тебе нечего скрывать.
Я засмеялся. Потом рассказал о додзо и подпольных боях, о связи Мураками и с тем, и с другим. Поделился своей оценкой сильных и слабых сторон Мураками: с одной стороны, смертельно опасен, с другой — не способен на гибкость.
— Ты говоришь, устроители боев теряют деньги? — переспросил он, когда я закончил рассказ.
Полуприкрыв глаза, я рассматривал мозаику.
— Судя по тому, что сказал мне Мураками, да. Три боя за вечер, два миллиона иен выплат победителям плюс накладные расходы. Они должны быть в убытке. Даже в те вечера, когда у них два боя или даже один, они в лучшем случае могут сработать в ноль.
— О чем это говорит?
Я закрыл глаза:
— О том, что они делают это не из-за денег.
— Да. Тогда вопрос в том, зачем им это нужно. Какую выгоду они из этого извлекают?
Я представил себе хищную улыбку Мураками.
— Некоторые из этих людей, такие как Мураками, больны. Думаю, они просто получают удовольствие.
— Уверен, что это так. Но сомневаюсь, что развлечение может быть достаточным мотивом для создания и содержания предприятия подобного типа.
— Тогда что же?
— Когда ты служил в спецназе, что ты думал о бойцах, которые выполняли в подразделении жизненно важные функции? — спросил Тацу задумчивым и многозначительным тоном.
Я открыл глаза и посмотрел на него:
— Самодостаточность. Поддержка. Как дополнительная почка.
— Точно. Теперь поставь себя на место Ямаото. С твоей помощью он может ликвидировать любого, кто окажется незаинтересованным в его вознаграждении или неподверженным шантажу, кто тем или иным образом представляет опасность для созданной Ямаото машины. Ты выполняешь жизненно важную функцию. Потеряв тебя, Ямаото научится не позволять себе концентрировать все доверие на одном человеке. Он захочет создать самодостаточность во всей системе.
— Даже если Мураками может всех заменить.
— Что, как ты говоришь, не соответствует действительности.
— То есть додзо, которым заправляет Мураками, эти бои…