– Очень.
– А какое имя тебе больше нравится?
Она высвободилась, посмотрела ему в лицо.
– То имя, – сказала с напряженным звоном в голосе, – которым могу называть, когда буду молиться за тебя.
– Молиться? – Он даже вздрогнул.
Звон в голосе надломился, появилась хрипотца.
– Я тебя называла Андреем... И теперь не знаю, за тебя ли просила, была ли услышана...
Он опустил голову и потряс ею, словно прогоняя наваждение.
– Вот чьими молитвами... – Он взял в ладони ее лицо. – А я в тот миг не думал о тебе. И потом тоже...
– В какой миг?
– Когда небо стало с овчинку...
– Ты забыл меня?
– Мне показалось, это ночное приключение, танцы – сон, который не нужно вспоминать, чтобы не грезилось. Потому что так не бывает.
– Не бывает, Сережа, – согласилась она.
– Только вслух не называй меня так...
– А когда можно вслух?
– Сейчас. И то тихо, шепотом...
Она склонилась к его уху, позвала:
– Сережа, Сережа, Сережа...
– Еще, – попросил он.
– Сережа, Сережа...
Он медленно опустил спинку ее сиденья, потом свою...
Снег клубился в свете невыключенных фар, и ветер наметал вокруг машины синие заструги...
Глава 4
К утру дождь закончился и подморозило. Надежда спешила на работу и не заметила белого автомобиля на стоянке – пробежала мимо. Илья выскочил из машины, бросился за ней:
– Надя?!
И чуть не упал, поскользнувшись на льду.
Она увидела неловкую фигуру и вдруг громко рассмеялась, невзирая на прохожих, подхватила его под руку.
– Ты где была, Надя? – возбужденно зачастил тот. – Я звонил! Объехал все точки... Почему-то мне стало тревожно! Где ты была?
– Я уже должна отчитываться? – с вызовом, но еще улыбаясь, поддела Надя.
– Нет, но я так переволновался...
– Это полезно!
– Ты стала жестокой, Петрова! – мягко возмутился Илья. – Я не знал, что и думать! Хотел сводить тебя в театр! Купил билеты! Если тебе не нравится мордобой...
– Театр – это здорово, – согласилась она. – Давно не была в театрах в качестве простого зрителя...
– Билеты пропали... Но я куплю новые! Скажи куда.
– На твой вкус... Но хочется чего-нибудь вечного, чистого и одновременно веселого. Только сегодняшний вечер у меня занят. Возьми на среду.
– Занят? Опять занят? Да что же это такое? Ты с кем-то встречаешься?
– Илюша... – Она погладила его по щеке. – Ты еще мне не муж. И даже не работодатель, чтоб задавать подобные вопросы.
Он подождал, когда мимо пройдут люди.
– Все понимаю... Но не хочу, чтобы меня держали за лоха. – У него начали потеть очки. – Я знаю, у тебя есть мужчина, с которым ты встречаешься.
– Мы с ним давно расстались. И тебе об этом известно.
– Я сейчас говорю не про Ивана...
– А про кого же?
– Не знаю имени. – Он протер очки. – Крутой, ездит на джипе с мигалкой. В основном по встречной полосе...
Надежда отступила на шаг, глянула с усмешкой:
– Извини, Илья, я спешу на работу. Мне некогда обсуждать с тобой моих... поклонников. Тем более посередине улицы.
– Надя, погоди! – Он заступил ей дорогу. – Прости меня... Не сердись. Это все от ревности! Ну, глупый я, идиот. Больше не буду. Вот чтоб я сдох! Но понимаешь, все время гложет... Ну вот чем ты будешь занята сегодня вечером? Чем таким важным, чтобы не идти в театр?
– Буду приводить в порядок свою квартиру, – почти отчеканила она. – Скоро приедет отец.
Илья засмеялся:
– Ну зачем ты дразнишь? Зачем будишь во мне зверя?
– Езжай за билетами, Отелло.
– Пожалуй, возьму на что-нибудь классическое. Ты как?
– Не знаю, подумай сам...
– Не отключай больше телефон! – Он взял ее за руки. – Я подумал, у тебя деньги на трубке кончились. Положил... А все равно...
– Я ездила к отцу на дачу, – призналась Надежда. – Мне надо было поговорить с ним... Хотела, чтобы никто не отвлекал.
– Как там поживает Игорь Александрович? – оживился Илья. – Так давно его не видел...
– Поживает. Вдвоем с Графом... Кстати, ты голодный?
– Нет, я позавтракал. Ты хочешь есть? Пойдем в кафе?
– Я не завтракаю.
– Почему тогда спросила?
– Забочусь о твоем желудке. Ты колбасу любишь?
– Ненавижу!
– А ты пробовал когда-нибудь... молоко волчицы?
– Интересный вопрос! – изумился он. – Но если надо, поймаю волчицу и попробую!
Надежда рассмеялась, чем ввела его в заблуждение. Илья хоть и смутился, однако осмелился спросить:
– Ты сказала отцу обо мне? И о наших... отношениях?
– Сказала...
– И что же Игорь Александрович?
– Шансов дружить с будущим тестем у тебя пока никаких, – усмехнулась она. – Придется завоевывать доверие. Кстати, ты Фоллена издал?
– Издам! – клятвенно пообещал он. – И завоюю!
Надежда остановилась возле дверей – там, где обычно стоял поджидающий ее джип Андрея...
Мимо тянулась нескончаемая муравьиная цепочка людей, населяющих стеклянный муравейник...
Она вспомнила – была весна – то самое состояние природы, когда снег еще не стаял, еще бежали ручьи, но уже пробивалась трава, пригревало солнце и пели птицы. Тепло было призрачное, обманчивое – чуть доверишься, снимешь верхнюю одежду, но дунет ветерок – и вот тебе в лучшем случае простуда...
Джип съехал с асфальта на грязный раскисший проселок, с натугой пробуравил сотню метров и застрял за поворотом перед выездом из леса.
– Кажется, приехали! – весело заключил Андрей. – Тут вам не равнина и не паркет!
– Пойдем пешком, недалеко, – отозвалась Надежда.
Они вышли, попрыгали вокруг, стараясь не наступать в глубокую грязь, – машина сидела плотно. Однако ничуть не расстроились, потому что в мире не было ничего, кроме весны, солнца и ощущения беззаботности.
Дачная деревня начиналась сразу за зеленеющим полем, над которым заливались жаворонки.
Андрей завалил рюкзак за спину и поднял Надежду на руки.
– Донесешь? – спросила она испытующе, обнимая его за шею.
– По крайней мере не выпущу, – многозначительно сказал он и пошел.
Медленно-медленно вынес он ее на подсохшее зеленое поле.
– Теперь поставь на землю, – попросила она.
– Почему? Тебе неудобно?
– Мне очень удобно. – Она высвободилась. – Но лучше ходить ножками. А потом, отец увидит... Это ему не понравится.
Надежда сняла куртку, повязала на талии – жарко на солнце.
– Он у тебя строгий? – улыбнулся Андрей.
– Очень! Не любит излишних нежностей и терпеть не может многословных людей. Потому что сам почти все время молчит, как ты.
– Это хорошо.
– Вы поймете друг друга. Мой папа живет вторую жизнь.
– Вторую? – Он взял ее за руку. – Значит, давно живет на свете.
– Это он так говорит... Первую он не любит вспоминать. Была война, всякие лишения...
– Он что, воевал?
– Он попал на фронт в сорок четвертом, семнадцати лет. Дошел до Берлина.
– Геройский у тебя родитель!
– Ничего геройского. По крайней мере из того, что я знаю. Воевал в пехоте, после войны отслужил еще восемь лет. Где-то в Прибалтике. Вроде боролся с националистами.
– Вот как? Интересно бы поговорить...
– Может быть, когда-нибудь и расскажет... После войны долго работал в Заполярье, геологом. Исходил пешком весь Север, от Швеции до устья Индигирки. В пятьдесят вышел на пенсию. Вот его вся первая, и самая загадочная, жизнь.
– А вторая?
– Вторая, кажется, проще и понятнее. Папа женился на моей маме. Родилась я, и у него началась совсем другая жизнь. А сейчас он почти безвылазно на даче. И кажется, у него теперь третья жизнь. Мне неудобно говорить... Но ты должен это знать. Чтоб быть готовым... В общем, папа сейчас живет воспоминаниями и какими-то фантазиями.
– И в чем же это выражается?
– Когда мне было четыре года, он водил меня в поле сразу после дождя. Мы искали вход в Тридевятое царство.
– Как интересно! – засмеялся Андрей. – Да твой папа романтик! И нашли?
– Мы гонялись за радугами. Потому что вход там, где начинается радуга.
– А стихов он не пишет?
– Нет, только читает... А теперь он снова после каждого дождя идет в поле. И целыми часами бродит там, пока светятся радуги. Особенно после того, как умерла мама... Наверное, это от одиночества и тоски.
Они некоторое время шли молча под оглушающие трели жаворонков.
– Мне кажется, я начинаю понимать природу конфликта, – задумчиво продолжила Надежда, – отцов и детей... Мы взрослеем и живем только первую жизнь, а они в это время уже в другой. Это как в разных мирах... Мы никогда не будем чувствовать друг друга. Даже знаю, в какой момент наше общее пространство... перестало быть общим. Когда я первый раз не пошла с ним в поле после дождя...
– Я тоже давно не верю в чудо, – проговорил Андрей с сожалением. – А хочется! Например, чтоб завтра кончилась война...
Она неожиданно обняла его, поцеловала и виновато замерла, положив голову на плечо.
Жаворонки пели прямо над ними.
– Так боюсь за папу, – вдруг призналась Надежда. – В последнее время им ко всему прочему овладела страсть к путешествиям.
– Склонность к бродяжничеству? – улыбнулся он. – Это тоже здорово! Мне тоже иногда хочется бросить все, отпустить себе бороду...
– В прошлом году уходил куда-то. Соседу сказал, в Москву уехал, а я звонила ему – говорит, на даче сижу... Всех обманул, а сам в Мурманск ездил. Случайно железнодорожный билет нашла...
Андрей услышал в ее голосе беспокойство.
– Это уже серьезно. Надо чем-то отвлечь его. Переключить внимание.
– Я знаю чем, но пока не могу.
– Чем же?
– Внуком. Или лучше внучкой...
Он хотел что-то ответить, но не успел, поскольку из деревни выкатился стремительный мохнатый комок и помчался навстречу.
– Граф! – крикнула Надежда. – Он услышал наши голоса!
За три секунды ее джинсы и белая майка покрылись грязью. Смеялись, облизывались, причем пес не хотел идти ногами и поехал на руках.