Вскоре мисс Спичке стало казаться, что все ее тело состоит из нескольких тысяч протеинов, витаминов и минералов, и она физически ощущала, как они блуждают по внутренним органам и как их число все больше и больше тает.
Днем мисс Спичка ходила в бакалейную лавку на углу. Пособия по безработице хронически не хватало на еду, поэтому подруги продали все, что имелось в доме, кроме кровати, подушек и посуды. И все равно приходилось всячески урезать рацион и питаться исключительно порошковым супом, картошкой, рисом и овсянкой. Прочие продукты съедались слишком быстро, а пользы от них не было никакой, тем более что таскать продукты приходилось таящей на глазах мисс Спичке.
25 числа мисс Спичка потеряла сознание в магазине и сломала два ребра, упав на руки бакалейщику, бросившемуся ее ловить. Несмотря на травму, она порывалась подняться на ноги, но снова лишилась чувств, и ее срочно отправили в больницу.
Несколько часов спустя соседи, не вынеся истошных воплей мисс Пышки, требующей еды, вызвали полицию. В итоге мисс Пышка очутилась в другой больнице.
И врачи, и младший персонал отнеслись к мисс Спичке с сочувствием:
— Не беспокойтесь, дорогая. Скоро будете как огурчик.
Или:
— Элеонора, вы совсем о себе не заботились.
Но минуло несколько дней, и она услышала — правда, краем уха — совсем другие речи:
— Прогрессирующая липодистрофия.
— Гипофизарная кахексия.
— Эта чертовка что-то принимает, внутривенный раствор проходит сквозь организм, не усваиваясь. Проверьте ее тумбочку.
С мисс Пышкой в больнице никто не пытался разговаривать, поскольку природу ее заболевания определили не как физиологическую, а как психическую. Впрочем, она все равно мало что понимала — уши у нее распухли и смахивали на небольшие пудинги. И, разумеется, она не могла слышать недоуменных докторов, обсуждающих ее диагноз и методы лечения:
— Синдром Прадера-Вилли.
— Гландулярная дистрофия.
— Зашить ей желудок.
— Укоротить кишечник.
— Усилить разгрузочную диету.
— Опухоль надпочечника.
— Я склоняюсь к болезни Кушинга.
У мисс Пышки и на уме и на языке было единственное.
— Покормите меня! — кричала она. — Есть хочу!
Из-за того, что жир в горле давил на голосовые связки, голос девушки походил на хриплое блеянье.
— Вы уже получили свою тысячу калорий, — рявкала сестра. — На завтрак.
— Убейте меня! — всхлипывала мисс Пышка. — Я хочу умереть!
— Не говорите глупостей, мисс Пышка, — злилась сестра.
Как и все, она питала отвращение к пациентке из тринадцатой палаты, но по долгу службы притворялась, что считает ее капризной и надоедливой — вдруг та устыдится и пойдет на поправку.
25 декабря мисс Пышка лежала на койке — точнее, на двух составленных вместе койках в психо-гериатрическом отделении какой-то захолустной больницы. Она была совершенно голая — не потому, что постоянно задыхалась, а потому, что на нее не налезала ни одна ночная рубашка. Никто не оплачивал мисс Пышке пребывание в больнице — с какой стати шить ей рубашку на заказ.
Мисс Пышку лечили от суицидального синдрома, развившегося на маниакальной почве: она вбила себе в голову, что ни строгие диеты, ни экспериментальные препараты не остановят процесса ожирения. В запиравшейся на замок палате запрещалось держать продукты и острые предметы. Собственно, здесь не было ничего, кроме коек и голой лампочки под потолком.
Похороненный в дрожащей жировой массе, страждущий дух мисс Пышки оставался способен лишь на упрямую ярость.
— Мне… нужна… еда-а-а! — пискляво канючила она.
— Животное! — возмутилась однажды санитарка, брезгливо убирая экскременты, размазанные по постели. Тоненькая, изящная фигурка девушки содрогалась от гадливости.
— Грязнуха, — ругались санитарки. — Корова.
А мисс Пышка лежала и мечтала о еде. Томительные часы ожидания нарушали лишь приступы удушья, мигрень, грудная жаба, синусит и тромбоз. Доктора держали пари, какая из болезней доконает их пациентку. Большинство склонялось к тромбозу. Мисс Пышка узнала, какой исход ей пророчат, когда один из врачей, стоя на коленях, осматривал ее распухшие ноги. От мужчины сильно пахло лосьоном после бритья, который мисс Пышка когда-то рекламировала. Быть может, он купил этот лосьон, прельстившись ее взглядом, чуть припухшими губами, ложбинкой на декольтированной груди. Но все это было давным-давно, а теперь рядом с ней он выглядел карликом, и этот карлик предрекал ей скорую смерть от тромбоза. Но мисс Пышка никак не отреагировала на слова доктора, поскольку твердо знала, что умрет вовсе не от тромбоза или какой-то другой болезни, а из-за своего уникального состояния. Призрак смерти являлся ей в те минуты, когда она поглощала пищу, и она сознавала, что еда, которую столь вожделел ее организм, рано или поздно сведет ее в могилу.
Мисс Спичка тихо угасала в городской клинике для раковых больных. Но в рождественскую ночь, воспользовавшись общей кутерьмой по случаю рождения Иисуса, она улизнула оттуда.
Сидя в такси, она мчалась по направлению к больнице, где томилась мисс Пышка.
Плоские ягодицы елозили по заднему сиденью, от седалищной кости на мягком чехле оставались небольшие вмятины, введенный несколько часов назад физиологический раствор выходил вместе с потом. Украденное пальто скрывало ее наготу и то, что одной ногой она была уже в могиле.
Поравнявшись с больничными воротами, мисс Спичка вместо того, чтобы расплатиться, открыла дверцу и, приволакивая ногу, устремилась в темные заросли. Там, затаив дыхание, она дождалась, пока машина не отъедет.
Как только шум мотора стих вдалеке, мисс Спичка пролезла между прутьями высокой чугунной ограды. Для осуществления этого ловкого трюка, демонстрирующего практически полное отсутствие материальности, понадобилось всего-навсего скинуть пальто.
Искать палату мисс Пышки не потребовалось: их последняя встреча была столь же предопределенной, как и все, что с ними случилось.
— Сьюзи.
Мисс Пышка подняла глазки-щелочки к незарешеченному окну и увидела, что над ней нависает ссохшееся лицо. Лишь в волосах и коже угадывалось что-то смутно знакомое, все прочее походило на обычный человеческий скелет.
— Ты пришла, — пискнула мисс Пышка.
Мисс Спичка, как кошмарный богомол-альбинос, переползла на подоконник и осторожно спустила ноги в темную сырую палату. Ступни, точно две вилки, болтались в метре от неподвижно лежавшей мисс Пышки.
— Слишком высоко, — задыхаясь, пробормотала мисс Спичка.
— Ты просто упади.
Мисс Спичка чуть подалась вперед и, спикировав с подоконника, мягко приземлилась на гору жира.
Грузное туловище мисс Пышки казалось совершенно бескостным, и мисс Спичка — кожа да кости, впервые подумала о том, что их пути разошлись неким естественным образом — это было как отделение жидкости от твердой массы в створоженном молоке.
Обессиленные, они лежали и молчали, а за дверью в коридоре звучали рождественские гимны — предназначенные тем пациентам, которые еще могли надеяться на выздоровление. Далекий фейерверк, озарив небо за окном, отбросил на подруг прямоугольник яркого света. Они попытались нащупать руки друг друга, но впервые эта задача оказалась неисполнимой.
— Я такая голодная, — простонала мисс Пышка. Слезинки, выкатывающиеся у нее из глаз, скапливались в толстых складках под нижними веками. — Но если съем что-нибудь, хотя бы один кусочек, то умру. Правда, умру.
— Знаю.
— У меня сердце остановится.
— Верю.
— А ты как?
— Я? Я свое уже… отжила.
Это признание забрало у мисс Спички остаток сил, она побелела, как полотно. Жалкий запас жидкости и пигмента, по всей очевидности, почти иссяк, и умирающая выдохнула:
— Конец…
Она говорила о питательном растворе, последние капли которого рассосались в организме. Мисс Спичку затрясло, словно ее кости решили вырваться на волю из кожаного мешка.
— Свободна… — было ее последнее слово.
— Свободна… — подумала мисс Пышка про себя. По мере того, как затихало тело мисс Спички, рождественские гимны звучали все глуше, пока наконец не смолкли совсем, и тогда мисс Пышка осторожно поднесла к губам мертвую руку подруги.
Полмиллиона фунтов и чудо(пер. Е. Костюкова, ред. К. Федорова)
Когда Дева Мария прямо перед ними упала со своего пьедестала и разлетелась на мелкие кусочки, Робби и Макнейр поняли, что работа предстоит нелегкая.
— Ну и как теперь быть? — спросил Робби, когда они присели на корточки, чтобы рассмотреть черепки. Он понимал, что статую уже не собрать, но знал, что должен полагаться на опыт и авторитет своего босса.
— Теперь она годится только на гравий для дорожек, — нахмурился Макнейр, перекатывая осколки Девы в своих крупных ладонях. — Доктор Проссер будет не в восторге.
Доктор Проссер, престарелый чиновник, нанял Макнейра реставрировать Церковь Святой Хильды, красивое здание викторианской эпохи, простоявшее заброшенным последние лет сто. Средства на ее спасение от полного разрушения наконец были найдены — полмиллиона фунтов.
Правда, у Макнейра с самого начала были сомнения по поводу этого заказа. Его фирма действительно занималась восстановлением заброшенных старых зданий, до этого ему довелось реставрировать всего несколько церквей, но ни одна из них не была католической, и ни одна не находилась в столь плачевном состоянии, когда с крыши сквозь потолок падала шиферная плитка, ноги по щиколотку увязали в голубином помете, а статуи того и гляди раскроят тебе череп.
— А не найдется ли у вас католиков для этой работы? — спросил Макнейр доктора Проссера.
— Только не у нас в Россшире, — вздохнул чиновник.
— Чтобы поднять это дело, понадобится больше, чем полмиллиона фунтов, — предупредил Макнейр. — Тут нужно чудо.
— Мы уже подали заявку на финансирование работ в будущем году, — ответил Проссер. — Такой порядок. Раз в год. Так что постарайтесь сделать все что сможете для начала реставрации.