— Я знаю, ты никогда обо мне не думаешь! — Две слезинки капнули из ее глаз, и она зарылась лицом в подушку.
Муж рассеянно полистал книгу, надел шляпу и, не оглядываясь, вышел.
Отсыревшая от слез подушка неприятно холодила щеки, к тому же хозяйке надоело лежать одной в постели. Она встала и, выдвинув ящик комода, принялась приводить в порядок валявшиеся кучей разнообразные, всех цветов, шелковые чулки.
За этим занятием ее и застала служанка, неуклюже вошедшая в комнату, и остановилась перед ней.
При виде ее хозяйка с трудом подавила улыбку — такой нелепой выглядела женщина. (Неделю назад, когда ее прислали из бюро найма, она сказала мужу: «Чудная какая-то, но это — забавно», — и женщина осталась.) Хотя госпожа успела вытереть слезы, она все еще была не в духе, по, изнывая от одиночества и скуки, не прочь была поболтать с кем угодно, поэтому миролюбиво спросила:
— Чего тебе? Говори, не бойся.
— Хочу попросить вас прочитать мне письмо.
— Это можно, — великодушно, не без превосходства кивнула госпожа.
Отогнув борт куртки, женщина пошарила за пазухой, вытащила письмо — без конверта, смятое — и робко подала его хозяйке. В письме было следующее:
«Здравствуй, жена! Пишу тебе вот что: я скучаю. Уже два месяца прошло, как ты рассерчала и ушла из дому. А писем от тебя нет. Почему — не знаю. Я был в городе, но мне сказали, что ты уехала в Нанкин. Как передадут тебе это письмо, обязательно ответь. Забудь, что говорили отец и мать, — нынче они подобрели. Некому присматривать за хозяйством, некому кормить Тань-цзы! Приглядела бы за ним да денег для него прислала! На будущий год ворочайся. Бить и ругать больше не буду. Слово даю, а за то, что в сердцах тебе говорил, каюсь. Вот так. Желаю тебе здоровья.
Твой муж Ван Дэ-гуй.
Еще раз прошу: не обижайся. Коли надумаешь ответить, передай письмо в Хуншэнсянь. Жду с нетерпением».
Госпожа дважды внимательно прочла письмо и улыбнулась:
— От мужа.
Женщина хотела что-то сказать, подняла голову, но, видимо, раздумала и снова уставилась в пол, шевеля пальцами ног.
— Муж пишет, — продолжала госпожа, — что вы с ним поссорились, а теперь он раскаивается. Зовет тебя в будущем году обратно, присматривать за хозяйством. Обещает больше не ругать. Свекровь и свекр тоже больше ни бить, ни ругать не будут. Говорит, Тань-цзы некому кормить. Просит прислать денег.
Она несколько раз пересказала содержание письма, внимательно следя за выражением лица служанки. Та вся залилась краской — даже шея и мочки ушей запылали.
— Муж… — начала было она, но затем сквозь зубы с ненавистью выдавила: — Мерзавец!
На какое-то мгновение от прежней забитости не осталось и следа.
Госпожа улыбнулась.
— Так ты, значит, поссорилась с мужем и убежала? — спросила она с любопытством. — Смелая! Как же ты решилась? Где твоя семья? Расскажи о себе.
Женщина, вновь потупившись, терла руки.
— Из Хэйфэя я, из Хэйфэя, — невнятно начала она. — Дома рис сажала. Да вот старикам, видать, не угодила — каждый день только и знали ругать да бить. Случись наводнение — говорят: ты накликала; засуха — опять я виновата. Разве я могу беду накликать? Ежели я что и не так сделала — то не нарочно. А муженек, изверг, под их дудочку плясал, ругал меня почем зря. Я и рассаду выращивала, и сорняки полола, и все с Тань-цзы — вечно он у меня за спиной надрывается от плача. И шесть месяцев так, с ребенком за спиной. Целыми днями воду колесом на поле качала, а сын ревет. Кажется, не ребенок это, а камень… — все плечи оттянул. Куда его денешь? Потом он заболел. Так меня же и избили за это… черенком лопаты. Еле отлежалась. Так били, так били… — Женщина перевела дух и нервно сглотнула слюну.
Госпожа видела, что служанка еле сдерживает гнев: запинается, трясет головой и вся дрожит. Она подавила улыбку и сказала с притворным участием:
— Ай-ай! Били? Издевались? Да разве так можно? Ну, не волнуйся, говори медленнее.
— Муж! А много ли я от него добра видела? Только что с голоду не подохла. Думала я, думала, как дальше жить. И решила. Была у меня дорогая заколка, материн подарок. Продала ее одному бродячему торговцу, чтобы как-нибудь перебиться на вырученные деньги. Этот торговец старик уж был. Узнала, что он в Шанхай идет. Не хотел он меня с собой брать, но я подумала — лучше по дороге помереть, чем здесь оставаться, и пошла за ним. Шла, шла, добралась до Нанкина. Все деньги истратила… И попала в это бюро. Да тут много наших: Сань Дин-цзы, тетушка Синь, тетушка Эр, мамаша Фу-тоу. Все здесь. Ничего, устроились.
— Это что же, все из вашей деревни?
Женщина кивнула.
— Молодцы! — с оттенком зависти вздохнула госпожа.
— А этот старикашка, торговец-то, еще запугивал меня! Говорил, в Нанкине и Шанхае иностранцы людям глаза выкалывают. Да какие-то железные птицы летают и бомбы бросают, дескать, уйдешь из дому — нищей станешь. Только я ведь и мужа не испугалась. Меня на это не возьмешь. Думала, как-нибудь прокормлюсь. Да, я не из пугливых.
— А как же ребенка оставила?
Женщина помолчала, глядя в пол и шевеля пальцами ног. Потом сказала:
— Я хочу попросить у вас два юаня взаймы, госпожа. И письмо, может, вы мне напишете?
— Деньги, разумеется, дать можно. Но куда ты письмо пошлешь? Здесь написано: передать в Хуншэнсянь. Это что такое? На фамилию не похоже. Лавка, что ли? Где она?
Женщина устремила взгляд больших круглых глаз за окно.
— Видно, где-то здесь, в городе. Лавка это, трактир. А держит его какой-то Хун.
— Хун? С такой фамилией здесь у нас никого нет.
— Что же они попонятнее не написали?
— Это твоего мужа почерк?
— Где уж ему письма писать! Он в жизни кисточки в руки не брал. Ладно, пойду спрошу тетушку Эр.
Женщина, шлепая босыми ногами, вышла.
Госпожа вздохнула, посмотрела на подушку и, увидев мокрое пятно, почувствовала, как запылали щеки. Служанка ей уже больше не казалась чудной. Она уважала ее, завидовала ей. Но что предпринять, не знала и задумалась.
1934
Аи У
БЕЖЕНКА
Скоро полдень. Инь и Чжан Эр-нян собирают грибы на склоне горы. Босые ноги ступают по мокрой от недавнего дождя траве, на синие холщовые платки с деревьев падают капельки. Воздух чист, прозрачен, свеж. С восточного уклона горы дует слабый ветерок, принося с собой влажный соленый запах. В горной роще необычайно тихо, редко-редко вдалеке пропоет птица или тихо прострекочет кузнечик, на берегу моря, под кручей, слышится приглушенный шум прибоя. Еще недавно, когда женщины взбирались на склон, по лесу стлался туман. Сейчас он почти рассеялся в лучах яркого солнца, и все вокруг посветлело. Дождевые капельки на траве и на листьях деревьев заискрились хрустальным блеском. В густой траве и пушистом мху тут и там прячутся нежные свежие грибы: белые, душистые петушки, темно-желтые лебеди, зеленоватая фасоль, черные как уголь маслята и зонтики, похожие на настоящие зонты, — не зря их так назвали. Есть и маленькие как пуговки грибы — они укрыты листочками.
Инь подобрала несколько приглянувшихся ярко-красных грибов и весело крикнула:
— Матушка Чжан, поглядите, какие красивые! Не знаю только, вкусны ли они.
Склонившаяся под елью Чжан Эр-нян подняла голову и с испуганным видом замахала рукой:
— Да это же поганки. Их не едят, они ядовитые… Вы там у себя, на острове, и впрямь ничего не знаете!
Инь отшвырнула поганки, провела пальцами по мокрой траве и смущенно проговорила:
— Это верно, в грибах совсем не разбираюсь! Где им быть у нас, на острове?! Всю жизнь там видишь только рыбу да соль.
Чжан Эр-нян подошла к молодой женщине и взяла у нее корзинку:
— Дай погляжу, не может быть, чтобы ты набрала одних поганок… У, сколько у тебя грибов!.. От этих, правда, расстройство бывает — да ничего, не выбрасывай. Верно говорят: «Кому судьба грибы собирать, а кому и нет». Я смотрю, ты счастливей меня! Вон как мало я нашла!
Заглянув в корзинку Чжан Эр-нян, Инь убедилась, что у старушки действительно меньше грибов. Это ее несколько порадовало, но она тут же вздохнула:
— Что вы говорите, матушка Чжан? Какая у меня судьба? Если бы счастье на роду написано, был бы дом цел и все живы. Хорошо, что встретили вас, а то пришлось бы нам, сиротам, пойти с сумой по миру.
Чжан Эр-нян поглядела на нее и с укором произнесла:
— Опять ты за старое! Сколько раз тебе говорила — не пропал твой муж, да и дочь жива, еще свидитесь! Не веришь, смотри, как тебе повезло сегодня с грибами! А о том, что я тебе помогаю, — добавила она, — нечего говорить! Хозяев приюта надо благодарить. Не давали бы они вам каждый день по пять мао…
— Само собой, и им я благодарна! — сказала Инь. — Только если бы вы, матушка, не научили меня собирать хворост да косить траву и я не стала бы подрабатывать, разве нам, пятерым, хватало бы?! По ночам, когда не спится, я с благодарностью думаю о вас, и кажется мне, будто нам явилась сама богиня милосердия.
Чжан Эр-нян с досадой посмотрела на свою спутницу:
— Не смей так говорить! Как это ты равняешь меня с богиней? Понимать должна: нынче настали лихие времена, как же не открыть свою душу да не помочь ближнему? Она показала рукой в сторону запада. — Раньше сельчане ни за что не поделились бы своим добром, теперь не то… Я хоть и не богата и жертвовать деньги не могу, но всегда найду, чем помочь пострадавшим беженцам. Жаль только, тесновато у меня, а то взяла бы в дом еще одну семью.
Инь посмотрела в указанном Чжан Эр-нян направлении — там на склоне горы притаилась деревушка — и сказала с восхищением и признательностью:
— У вас здесь все на редкость хорошие люди!
Чжан Эр-нян снова принялась собирать грибы.
После дождя горные вершины на западе, покрытые густой зеленью, казались темными. Громоздясь под ясным небом, они, казалось, жадно поглощали радужно льющийся солнечный свет. Над домиками, затерявшимися в долине, вился дымок; в безмятежной полуденной тишине слышалось пение петуха; жизнь шла своим чередом. Инь обернулась, отвела рукой ветку и, поднявшись на цыпочки, взглянула на море — там должен быть ее островок, где она в мире и спокойствии прожила много лет. Последние дней десять солнце скрывали тучи и густой туман, а сегодня оно, как невеста, откинувшая фату, снова явило свой прекрасный лик. Вдали, где сливались море и небо, проходила по горизонту темная полоса. Хорошо знавшая море Инь сразу разглядела маленький островок, и глаза ее увлажнились. Она недавно покинула родной остров, где было ее гнездо, с таким трудом и старанием свитое вместе с мужем-рыбаком. Там взлелеяла она мечты о прекрасном будущем своих детей, но, увы, их развеяли в прах японские дьяволы, высадившиеся на остров с военного корабля