вореза, что весь участок будет лихорадить. Придется уж оставлять этого оболтуса, чего еще расспрашивать?
И Старик его отпустил, приказав готовить документы. Первый облегченно вздохнул. Но когда Старик дал понять, что хочет побыть один, Первый обиделся. Он был шустрый, этот Первый. Слетел с откоса на машине. Старик спросил его потом: "Куда ты мчался?" И Первый ответил:
"На свидание с девушкой..." И как-то незаметно он выдвинулся. А поначалу гонял облака. Нудная работа. Но потом у Старика обнаружился ревматизм, и он тут как тут. Старый любитель бани. Вылечил, и пошло-поехало. А работал администратором в филармонии. Вообще-то Старик нетворческих людей не берет, но при регистрации посчитали, что поскольку филармония, то это к Старику. Так он и попал. Был Семнадцатым помощником, стал Первым. Старик сам удивился. Но работает четко. Дождя невзлюбил. И Дождь его тоже. Но Дождь в Совете старейшин, и Первому его не укусить. Теперь и старается. Ничего, похоже, уже недолго осталось...
Старик вызвал Седьмого.
- Ну, что? - спросил Старик.
- Фактов много, - ответил Седьмой.
- Что значит много? - пробурчал недовольно Старик. - У тебя всегда на всех есть улики! И на меня, уверен, тоже! Ну, есть же?!.
- Есть, - помолчав, вздохнул Седьмой.
- Ну и что это за улики?!
- Да несущественные... - отмахнулся Седьмой.
- Ну, хватит, хватит! - рассердился Старик. - Выкладывай!
- Во-первых, вы сами определили Дождю размер капель два миллиметра.
- Два-полтора, - поправил Старик.
- Записано: два.
- Ну, хорошо! Дальше!
- Вот, а он все время играет тоньше! По 0,5, а то и по 0,1, а то и вообще по 0,05. А то вдруг сыплет по 6 - 7 миллиметров, то есть пользуется правами всех Дождей, о чем они докладывают. И вы даже пошли на то, что не просто разрешили ему это от себя, а объявили, что добились специального разрешения, что, увы, совсем не так. Согласно же параграфу второго Небесного Устава, за превышение полномочий вам грозит высылка на вечное поселение за пределы Вселенной... - Седьмой замолчал, глядя на Старика. Губы его были плотно сжаты. - Вы сами просили... Дождь путает все наши метеорологические карты и расстраивает метеонауку на земле. А мы же обязались им не вредить, это даже записано в Уставе. А получается, что вредим, ибо то там засуха, то заливает сплошняком. А даже за неумышленное вредительство предусмотрено наказание...
- Знаю! - оборвал его Старик.
- Ну, вот... Старик задумался.
- А Первый знает?
- Да... - помолчав, ответил Седьмой.
- И он знает, что ты знаешь?..
- Да...
- И что?..
- Я перехватил его донос, но ждать больше нельзя. Мне все труднее его контролировать, он повсюду запускает своих людей.
- А у меня есть нарушения и другого характера? - удивленно спросил Старик.
- Их немало, но дальше меня они не идут, а я джентльмен, вы это знаете, и против вас работать никогда не буду...
- Знаю, знаю, - вздохнул Старик.
- А что с Первым?
- Отправить в ад огненных демонов за попытку переворота.
Седьмой кивнул.
- И когда ты предлагаешь? - помолчав, спросил Старик.
- Сейчас.
- Прямо сейчас?
- Я уже его задержал...
- Ну, ты, братец, того, параграф второй Устава гласит... - Старик запнулся и, взглянув на Седьмого, рассмеялся. - Бедный Скотланд-Ярд, я представляю теперь, почему они целых два дня пили на твоих поминках! Здорово же ты им сидел в печенках! Ну что, зови.
- Да ему, собственно, уже вручено обвинительное заключение, и он его подписал.
- Так сразу и подписал? - удивился Старик.
- Не сразу. Но я дал прочитать ему второе заключение, о том, что станет с ним, если начнется расследование и его признают виновным...
- Я знаю, - Старик даже содрогнулся. Одно дело поддерживать огонь в земном ядре, пусть и обгорать, работать, но привыкнуть можно, даже выдвинуться, а стать космической пылью кому захочется, тем более такому честолюбцу, как этот... - И когда ты думаешь его отправить? - спросил он.
- Я уже отправил, - сказал Седьмой.
- И не дал мне взглянуть ему в глаза?!. - Старик так возмутился, что даже вскочил. - Нет, это уже наглость!
- Ну хорошо, я могу его вернуть, тем более что он сам просил свидание с вами, но я сказал, что он даже этого не достоин. "После всего, что ты сделал, - сказал я ему, - ты не достоин даже взглянуть Ему в глаза! Разве у тебя хватит совести спокойно посмотреть Ему в лицо?!" - сказал я. Он вдруг заплакал и согласился со мной.
- Ты правильно поступил, - вздохнул Старик и, спохватившись, нахмурился. - Но все равно должен был согласовать со мной! А вдруг мне бы захотелось?!.
- Но вам же не захотелось, - улыбнулся Седьмой, и Старику нечего было возразить.
- Ну хорошо, я ведь тебя вызвал совсем по другому делу, и ты знаешь по какому! Что там-то?!.
- Фактов много, - сказал Седьмой.
- Ну, теперь излагай, - кивнул Старик.
Настал восьмой день, и Дождь с утра почувствовал странную тревогу, так бывает, когда уж слишком все хорошо и не только нет никаких препятствий, но если они и находятся, то устраняются как по мановению волшебной палочки.
У Петра Ивановича произошел откровенный разговор с Екатериной Ивановной. Делать нечего, надо решать, а Неверующий влюбился не на шутку... Первая любовь! И смех и слезы. Катерина Ивановна оказалась женщиной на редкость энергичной и предприимчивой. Конечно, она поначалу и слышать ничего не хотела, требуя прекратить все это немедленно, даже пригрозила мужу высшими инстанциями, но потом смирилась и сказала, что отпускает его. Зато Дождь с Леной получали в наследство комнату Петра Ивановича со старым кожаным диваном, и, как только Дождь прописывался, Катерина Ивановна тотчас требовала дополнительных метров, т. е. подавала на расширение. Она даже предлагала и Петру Ивановичу пока не выписываться и самому подать на расширение, но тот отказался.
Все у него на работе уже знали о случившемся и удивлялись Боборыкиной: не могла помоложе найти?!. Одна Пуговицына ей завидовала и даже собралась раз всерьез поговорить с Надеждой: ну, зачем ей Петр Иваныч? А вот она бы, Серафима Павловна, она бы... Но духу не хватало у Пуговицыной завести такой разговор. Уж слишком сияющей ходила Боборыкина.
Она похорошела так, что мужики даже в автобусах стали к ней приставать и набиваться на знакомство. Но Надежда отшивала их с такой резвостью, что они чернели от позора.
Перед уходом на новую работу - ревизором-бухгалтером в НИИсредмашбумпром - Надежда устроила чаепитие для всей бухгалтерии. Пили чай, в голос жалели, что она уходит, не понимая, зачем ей нужно менять работу. Неверующий тоже жалел, отмечая некоторые достоинства Надежды Васильевны, которая, слыша его слова, краснела, как майская роза, а Пуговицына наоборот, желтела и грустно-грустно улыбалась.
- А когда свадьба-то?!. - не выдержав, брякнула Тамара Леонидовна.
Надежда вспыхнула, Пуговицына так саданула в бок Тамаре Леонидовне, что та аж задохнулась от боли. Неверующий кашлянул.
- Ты что, очумела?.. - взвилась Тамара Леонидовна, продохнув боль. Теперь синяк будет, и муж скандал устроит. Прямо ведь у груди!.. Что я такого спросила?..
- Скоро, Тамара Леонидовна, - ответил вдруг Неверующий. - Мы с женой уже подали на развод, а я официально уже переехал к Надежде Васильевне...
В бухгалтерии стояла мертвая тишина. Было слышно, как муха жужжала над тортом.
- Мы всех обязательно пригласим на наше скромное торжество, - объявил Петр Иваныч. - И мы рады, что именно вы все являетесь свидетелями и в какой-то мере организаторами нашего счастья. А мы счастливы, правда, Надя? улыбнувшись, спросил Неверующий.
- Правда, - тихо ответила Надя, и Серафима Павловна, не выдержав, заплакала.
...Шел восьмой день, и с утра что-то странное творилось вокруг. Было так тихо, что все недоуменно оглядывались, точно вот- вот должна была начаться гроза, но небо сияло, как надраенный до блеска голубой самовар.
Дождь с утра чувствовал странную расслабленность, которую он, правда, относил за счет физиологических перемен, начинающихся в его теле. Следовало бы полежать, но Екатерина Ивановна, оставшись вдруг одна с дочерью и будущим зятем, всю свою неукротимую энергию перенесла на них. Она заставила Дождя немедля идти в филармонию и попросить, чтобы его прослушали, дабы начать работать, зарабатывать деньги, коли он музыкант. И Дождь отправился. На его счастье, заболел ведущий артист Кобозев, на котором держалась вся программа. Через неделю уже должен был состояться первый концерт, и руководители филармонии ломали голову, как выйти из положения. Подходило к концу полугодие, и в планах стоял выпуск этой программы, да и сборы с нее должны были покрыть дыры в финплане, то есть, куда ни посмотри, программу надо было выпускать.
Когда секретарша доложила директору Хазину, что молодой певец просит его прослушать, Хазин поначалу отмахнулся и велел сказать, что пусть приходит в сентябре, но не успела секретарша выйти, как он одумался и велел впустить просителя.
Дождь вошел. В кабинете Хазина сидело человек десять, в основном участники новой программы, молчаливо ожидавшие своей участи. Тишина была гробовая.
- Что вы поете-то? - вздохнул Хазин.
- Все, - Дождь улыбнулся.
- Что все? - устало спросил Хазин.
- А что вы хотите? - не понял Дождь.
- Я ничего не хочу! - разозлился Хазин. - Это вы что-то хотите от меня!
- От вас я ничего не хочу, - пожал плечами Дождь. У толстого с широким двойным подбородком Хазина от такой наглости даже выступил пот.
- В таком случае до свидания! - побагровев, сказал он.
- До свидания, - кивнул Дождь и хотел уже было уйти, но его остановила Марианна Болтневская, заместитель начальника управления культуры.
- Может быть, вы нам споете что-нибудь? - улыбнувшись, попросила она, как видно, считая свою улыбку неотразимой, что заставило Хазина поморщиться. Он терпеть не мог Марианну, но мирился, поскольку вынужден был ей подчиняться.