– Венделл, ты, как всегда, опаздываешь, – сказали рядом по-английски с тяжелым немецким акцентом.
Флойд, заслышав такой знакомый голос, мгновенно обернулся.
– Грета? – спросил удивленно, будто это мог быть кто-то еще. – Я не ожидал…
– Я села на другой поезд и уже топчусь здесь полчаса. Наивно рассчитывала, что ты прибудешь раньше чем за минуту до указанного в расписании времени.
– А, так это не твой поезд подходит сейчас к перрону?
– Вижу, детективные способности не изменили тебе.
Грета выглядела воплощенной элегантностью. В одной руке длинный мундштук с сигаретой, другая на бедре. Черная шубка до колен, черные туфли, перчатки и чулки, широкополая черная же шляпа, почти надвинутая на глаза, с черным пером за лентой и объемистый черный чемодан у ног. Ко всему – черные тени и помада.
Грета любила черный цвет. Оттого Флойду всегда было легко выбирать для нее подарки.
– Когда прибыло мое письмо?
– Получил сегодня после обеда.
– Я отсылала из Антиба в пятницу. Ты должен был получить самое позднее в понедельник.
– Мы с Кюстином были немного заняты.
– Ах, этот неподъемный багаж дел, – изрекла Грета и элегантно указала на черный чемодан. – Поможешь? Надеюсь, ты приехал на машине? Мне нужно к тетушке, и не хочется тратить на такси. Деньги немалые.
Флойд кивнул на призывный свет кафе «Ле тран блю», расположенное наверху, за коротким пролетом лестницы с железными перилами.
– Я на машине. Готов спорить: ты не ела весь день, пока ехала в поезде. Ведь так?
– Буду очень благодарна, если ты доставишь меня прямиком к тете.
Флойд нагнулся за чемоданом, припоминая письмо.
– Маргарита все еще живет на Монпарнасе?
– Да, – устало подтвердила Грета.
– В таком случае у нас есть время пропустить по рюмке. Сейчас на мостах жуткие пробки. Лучше уж переждать полчаса.
– Уверена, у тебя нашелся бы столь же чудесный предлог и в том случае, если бы тетя перебралась на эту сторону Сены.
Флойд улыбнулся и ступил на лестницу, неся чемодан:
– Как я понял, это «да»? Кстати, а что у тебя в багаже? Тяжелый.
– Простыни. Я уехала от тети много лет назад, и с тех пор в гостевой комнате никто не жил.
– Ты всегда можешь остановиться у меня.
Каблучок Греты звонко кликнул о камень ступени.
– То есть ты выкинешь Кюстина из его комнаты? Относишься к бедняге словно к мусору.
– Он не жалуется.
Грета толкнула двойные двери «Фиолетового попугая», застыла на мгновение у порога, словно ожидая, что ее сфотографируют. Внутри кафе – табачный дым, зеркала, роскошно расписанный потолок, Сикстинская капелла в миниатюре. Гарсон посмотрел на вошедших с усталой злобой, мотнул головой.
Флойд уселся за ближайший столик.
– Месье, два апельсиновых бренди, – сказал он по-французски. – Не беспокойтесь, мы ненадолго.
Гарсон пробормотал что-то под нос и отвернулся. Грета расположилась напротив Флойда, сняла перчатки и шляпу, уложила на цинковую поверхность стола. Затем раздавила окурок в пепельнице и закрыла глаза – то ли из-за усталости, то ли просто решив: будь что будет. В кафе было светлее, чем на перроне, и Флойд понял: на лице Греты – не черные тени. Она не подкрашивала глаза.
– Извини, Флойд. Как видишь, я не в лучшем настроении.
Флойд постучал пальцем себе по носу:
– Да, мой детективный нюх не подводит.
– Но состояния он пока тебе не принес.
– Я все еще стерегу счастливый момент.
Наверное, она что-то расслышала в его голосе: проблеск надежды или ожидание. Грета с секунду глядела внимательно на Флойда, затем полезла в сумочку, достала сигарету и вставила в мундштук.
– Флойд, я вернулась не навсегда. Когда я говорила, что уеду из Парижа, я не шутила.
Гарсон принес бренди. Грохнул стаканами о стол, будто плохой шахматист фигурами о доску, сдавая партию.
– Я не думаю, что все изменилось так уж кардинально. Ты же писала, что будешь ухаживать за тетей, пока она болеет.
– Пока она не умерла, – поправила Грета, закуривая.
Гарсон мялся у стола. Флойд полез в карман рубашки за деньгами. Нащупал, как показалось, банкноту, бросил на стол. Оказалось, это фотография Сьюзен Уайт на скачках. Фото упало лицевой стороной кверху.
Грета затянулась и спросила:
– Твоя новая подружка? Надо отдать ей должное: красивая.
Флойд вернул фото в карман, расплатился с гарсоном и сказал:
– Она мертва.
– Ох, прости. А что такое?..
– Наше новое расследование. Несколько недель тому назад Сьюзен бросилась с балкона. С пятого этажа дома в Тринадцатом округе. Она была американка, а больше о ней мало что известно.
– Глухое дело?
– Возможно, – ответил Флойд, отхлебнув бренди. – Кстати, у меня нет.
– Чего нет?
– Кого. Новой подружки. Я не знался ни с кем с тех пор, как ты уехала. Можешь спросить Кюстина, он подтвердит.
– Сказала же: я не вернусь. Нет нужды давать обет безбрачия из-за меня.
– Но ты же вернулась!
– Ненадолго. Сомневаюсь, что я буду в Париже через неделю.
Флойд глянул сквозь запотевшее окно кафе на главный зал. В дальнем его конце уходил в ночь поезд. Флойд подумал, что такой же поезд увезет Грету на юг и больше он не увидит ее никогда. Останется лишь смотреть на ретушированные фото в музыкальных еженедельниках.
Молча допив бренди, они покинули «Фиолетовый попугай», прошли под ажурным куполом вокзала. Он пустовал, лишь горстка пассажиров ждала последний поезд. Флойд повел Грету к той же двери, через которую вошел с улицы на Северный вокзал. А приблизившись к ней, услышал злобные вопли.
– Флойд, что случилось? – испуганно спросила Грета.
– Подожди здесь.
Но она все равно пошла за ним. За углом они увидели резкую, неестественно четкую картину, будто вылепленную из света и тени: трое молодых людей без головных уборов стояли в угрожающих позах под фонарем. Все в безукоризненных, щеголеватых черных френчах, черные же галифе заправлены в надраенные до блеска черные сапоги. На земле сидел, привалившись спиной к фонарю, пойманный в круг света парень, давший Флойду листовку. На его лице блестела кровь. Разбитые, раздавленные очки лежали на тротуаре.
Он узнал Флойда, и на мгновение его лицо осветилось надеждой.
– Месье, помогите, пожалуйста…
Один из юнцов захохотал и пнул его в грудь. Парень захрипел, скрючился. Другой юнец повернулся. Тени скользили по его лицу, по неестественно острым скулам, бледным коротким волосикам, смазанным маслом и зачесанным назад, подбритым на висках и затылке.
– Проваливай! – посоветовал он, и в его руке что-то блеснуло.
Грета стиснула руку Флойда:
– Нужно что-то сделать!
– Слишком опасно, – ответил Флойд, пятясь.
– Они убьют его!
– Уже убили бы, если бы хотели. Всего лишь хотят проучить.
Разносчик листовок попытался заговорить, но его прервал новый, хорошо нацеленный удар в грудь. Парень застонал и повалился на тротуар. Флойд шагнул вперед, жалея о том, что не взял с собой оружие. Юнец взмахнул ножом, медленно повел головой и процедил:
– Толстый, я же сказал тебе: проваливай!
Флойд отошел, чувствуя, как горят от стыда щеки. Он быстро повел Грету назад к вокзалу, направился к другой двери. Грета снова стиснула его руку – несильно, обыденно, будто они прогуливались в Тюильри воскресным вечером.
– Все нормально. Ты поступил правильно.
– Я никак не поступил. Просто удрал.
– «Никак» и было правильно. Они бы тебя зарезали. Я надеюсь, они оставят в конце концов того парня в покое.
– Он сам нарвался. Раздавать листовки прямо у вокзала… Додумался же.
– А что в листовках?
– Не знаю. Я свою выбросил.
Они подошли к «матису», оставленному в глухом переулке. Под дворником была листовка. Флойд расправил ее на лобовом стекле, пытаясь прочесть в тусклом свете умирающего фонаря. Эта листовка была напечатана на хорошей бумаге, не то что те, которые раздавал парень у вокзала, и с фотографией Шателье – гладкого и симпатичного, в военной форме. Президент убеждал друзей и соратников поддержать его, как прежде, а затем следовали слегка замаскированные нападки на меньшинства, включающие евреев, негров, гомосексуалистов и цыган.
Женщина выхватила листовку, пробежала глазами. Грету вырастила в Париже тетя-француженка, так что проблем с пониманием текста не было.
– Сейчас хуже, чем до моего отъезда. Тогда они не осмеливались говорить такое открыто.
– Теперь полиция на их стороне. Они могут говорить что заблагорассудится.
– Я не удивляюсь тому, что Кюстин ушел из полиции. Он всегда был слишком уж чистым для этой братии. – Грета поежилась – пробирал холод. – Кстати, а где он?
Флойд забрал листовку, шумно высморкался в нее и швырнул в кювет.
– Он сейчас занимается нашим маленьким расследованием.
– Ты что, серьезно?
– Думаешь, я выдумал про убийство?
– Я думала, что убийства – не совсем твой профиль.
– Теперь мой.
– Но если ее убили, отчего бы прежним коллегам Кюстина не выказать больше интереса? Не настолько же они заняты преследованием диссидентов.
Флойд открыл дверцу и положил чемодан на заднее сиденье.
– Если бы жертва была француженкой, полиция приложила бы больше усилий. Но она была американкой. Никакой ответственности. Они говорят, дело глухое, открыли и закрыли. Или девушка выпрыгнула сама, или упала по неосторожности. Перила на балконе нормальные, так что преступления здесь нет.
Он открыл дверцу для Греты, затем уселся за руль.
– А ты не считаешь, что так оно и есть?
– Я пока не решил, – ответил Флойд, включив зажигание.
Машина медленно и ворчливо ожила.
– Принимая во внимание все, что мы собрали до сих пор, я бы не исключал случайности или самоубийства. Но пара фактов не вписывается в картину.
– А кто платит за независимое расследование?
– Престарелый хозяин дома.
Флойд вырулил на улицу и повел к Сене и ближайшему мосту. Мимо проехало полицейское авто, направляющееся к вокзалу. Стражи порядка явно не спешили.