– Какое отношение хозяин имеет к делу?
– Ему нравилась Сьюзен. Он думает, что дело нечисто. Посмотри сама. – Держа одну руку на баранке, другой он вытащил из-под сиденья жестяную коробку и протянул Грете.
Женщина сняла перчатки, подцепила крышку.
– Это принадлежало погибшей девушке?
– Если хозяин не лжет, перед смертью она дала ему коробку на сохранение. Зачем так делать, если не опасаешься за свою жизнь?
– Кое-что тут на немецком, – заметила Грета, копаясь в бумагах.
– Потому я и попросил тебя взглянуть.
Она приладила на место крышку и поставила коробку на заднее сиденье, рядом с чемоданом.
– Я сейчас не могу. Слишком темно, и к тому же меня тошнит от чтения в машине. Особенно при твоем стиле вождения.
– Ничего страшного. Возьми коробку с собой, посмотри позже, когда будет время.
– Я приехала помочь тете, а не тебе с расследованием.
– Но ведь это займет всего несколько минут. Я заеду завтра, пообедаем вместе. Тогда и расскажешь.
– Флойд, надо отдать тебе должное, ты умеешь подкатывать.
Он попытался говорить так, будто идея возникла только что, а не была продумана заранее.
– Тут лежит что-то похожее на железнодорожный билет и деловое письмо от берлинской фабрики – кажется, металлургической. Интересно, какие основания у милой молодой леди Сьюзен Уайт иметь дело со сталелитейной компанией?
– Откуда ты знаешь, что эта Уайт – милая молодая леди?
– Они все милые, пока не доказано обратное, – ответил он, невинно улыбаясь.
Пока они ехали через три квартала, Грета молча глядела в окно, будто завороженная потоком света фар и габаритных огней.
– Флойд, я посмотрю бумаги. Но больше не обещаю ничего. Знаешь, у меня голова сейчас занята совсем другим.
– Жаль, что так вышло с твоей тетей, – произнес Флойд, пристраиваясь к очереди машин, выстроившейся перед мостом.
Флойд слегка обрадовался, видя, что высосанной из пальца новости о жутких пробках нашлось какое-никакое подтверждение. Впереди сломался грузовик. Шоферы яростно тыкали в блок цилиндров гаечным ключом. Вокруг собрались жандармы, изогнутые магазины дешевых автоматов блестели, будто ятаганы. Жандармы переминались с ноги на ногу и передавали друг другу раскуренную сигарету.
– Разные врачи дают ей от двух до восьми недель, – сказала вдруг Грета. – Но когда они хоть что-нибудь знали точно?
– Врачи стараются как могут.
Флойд не знал, что стряслось с тетушкой Греты, но какая, в общем-то, разница?
– Она не захотела в больницу. И решительно об этом сообщила. Видела, как мой дядя умирал в больнице в тридцать девятом. Сейчас у тети остались лишь ее дом и несколько недель жизни.
Стекло, куда смотрела Грета, запотело, и она ногтем провела тонкую линию.
– Я даже не знаю, жива ли она сейчас. Уже неделю никаких известий. Ей отключили телефон за неуплату.
– Надеюсь, ты застанешь ее живой. Если б я знал, выслал бы тебе билет на самолет.
Грета взглянула на него с жалостью:
– Флойд, ты бы и в самом деле попытался, правда?
– А твой джаз-банд? Они ведь могли собрать тебе денег на билет до Парижа?
Флойд успел продвинуть «матис» на три корпуса, прежде чем Грета ответила:
– У меня нет джаз-банда. Я ушла.
Он с трудом удержался от ликующего возгласа: «Я же тебе говорил!» И постарался держать ровный, спокойный тон:
– Как жаль! А почему не сложилось? Те ребята показались мне очень даже неплохими. Пустоголовые, но это для джазменов норма.
– Неплохие и пустоголовые. Хороший отзыв.
– Ну ты же знаешь, о чем я.
– С ними все нормально. Они хорошо ко мне относились, и тур проходил неплохо. Мы славно поработали в Ницце и уже получили пару неплохих приглашений из Канн.
– Так почему ты ушла?
– Однажды вечером я прозрела. Посмотрела на них и увидела: у них нет будущего. И у меня, если останусь с ними.
– Ты почувствовала то же самое насчет нас с Кюстином?
– Да, – ответила она, не промедлив ни мгновения.
Флойд провел машину мимо сломавшегося грузовика и приложил руку к шляпе, когда жандарм качнул автоматом, веля остановиться.
– Что ж, по крайней мере, ты искренна.
– Искренность помогает в жизни.
Они заранее приготовили бумаги. Флойд наблюдал, как жандарм листает его документы. Тот вернул их с видом слегка недовольным, будто Флойд допустил мелкую оплошность и заслуживает выговора и предупреждения. Жандармы всегда так себя ведут. Наверное, это помогает коротать служебное время.
– Вот. – Грета протянула свой паспорт под носом у Флойда.
Жандарм изучил паспорт при свете ручного фонаря, хотел уже вернуть, но вдруг засомневался. Присмотрелся, послюнявил палец и принялся рассматривать страницу за страницей, будто коллекцию редких марок или бабочек.
– Для немки вы чересчур разъездились, – проговорил он.
Его речь звучала коряво, неправильно.
– Для того и существует паспорт, – ответила Грета на безукоризненном, с парижским прононсом французском.
Флойд похолодел. Потянулся к колену Греты, осторожно сжал, сигналя: ради бога, помолчи!
– Рот вы разеваете чересчур, – указал жандарм.
– Удобное свойство – я ведь певица.
– Ну тогда бы и поучилась хорошим манерам, – ответил жандарм, демонстративно отдавая документ не ей, а Флойду. – Этот паспорт истекает в следующем году. При новом порядке трудненько будет получить новый. А особенно болтливым немкам. Так что научись вести себя прилично.
– Думаю, у меня не будет проблем с паспортом.
– Ну, посмотрим. – Жандарм кивнул коллеге и шлепнул ладонью по стойке окна. – Поезжайте! И вправьте своей подружке мозги.
Флойд вздохнул с облегчением, только когда переехал Сену, оставив блокпост за мостом.
– Да… интересненько, – сказал он.
– Шуты, – обронила Грета.
– Да, шуты. Но и с ними надо уживаться! – рявкнул Флойд, нервно дергая рычаг переключения скоростей. – Кстати, а что ты имела в виду, когда сказала «не будет проблем с паспортом»?
– Да пустяки. К слову пришлось.
– Ты сказала так, будто это вовсе не пустяк для тебя.
– Флойд, веди машину. Я устала и вовсе не хочу выяснять отношения.
Он повернул к Монпарнасу. Пошел дождь – сперва легкая морось, чуть размывшая, смягчившая городские огни; затем хлынуло вовсю, заставив людей поспешно прятаться в ресторанах и барах. Флойд попытался отыскать музыку по радио. Прокручивая, поймал мимолетом Гершвина. Когда погнал стрелку в другую сторону, решив найти его снова, не обнаружил ничего, кроме треска статики.
Флойд поднялся по лестнице с чемоданом Греты, отнес его в пустующую комнату рядом с маленькой кухней на втором этаже тетиного дома. Там было холодно, попахивало плесенью. Лампы или выдавали зыбкий, дрожащий свет, или не горели вообще. Как и сказала Грета, телефон не работал. Под ногами Флойда проседали доски пола, отсыревшие, начавшие гнить. Разбитое окно над лестницей было заделано куском гофрированной жести. Дождь барабанил по нему когтистыми нетерпеливыми пальцами.
– Положи мои вещи на кровать, – попросила Грета, указав на крошечную, похожую на скамью кушетку, втиснутую в угол комнаты. – А я пойду гляну, как там тетя Маргарита.
– Мне с тобой?
– Нет, – ответила она, немного подумав. – Но спасибо. Наверное, ей сейчас лучше видеть только знакомые лица.
– Я считал, что числюсь среди них.
Грета пристально посмотрела на него, но ничего не сказала.
– Я гляну, нет ли чего поесть, – предложил Флойд.
– Если не хочешь ждать – не надо.
Флойд положил ее вещи на кровать, рядом – коробку с бумагами Сьюзен Уайт.
– Я никуда не еду – по крайней мере, пока не раздождится.
В дом их впустила девушка, снимавшая маленькую комнату на четвертом этаже, – француженка по имени Софи, стенографистка, в очках с диоптриями и нервным, лающим смешком, неизменно заканчивающимся фырканьем. Флойд окрестил ее про себя Заготовкой Старой Девы и тут же, выслушав рассказ Греты про нее, обругал себя за хамство.
– Она ангел, – сказала Грета, когда Софи ушла. – Покупает еду, убирает, пишет письма, ведет все тетушкины дела и притом исправно платит за комнату. Но Софи предложили работу в Нанси, и дальше откладывать переезд она не может. Хорошо, что до сих пор не уехала.
– И что, у тети больше нет родственников, кроме тебя?
– Тех, кому она небезразлична, – нет.
Пока Грета была у тети наверху, Софи показала Флойду кухню. Металлические эмалированные шкафчики были в идеальной чистоте, как и все прочее, – но полки их большей частью пустовали. Оставив намерение перекусить, Флойд сделал себе чаю и пошел в комнату Греты – ждать, глядя на трещины в штукатурке, на потеки и пятна, испещрившие полувековой давности обои. Откуда-то с другого конца старого дома доносились тихие голоса. А точнее, один голос, рассказывающий о чем-то.
Софи просунула голову в дверь и сообщила, что пойдет в кино с приятелем. Флойд пожелал ей всего наилучшего и послушал ее шаги по скрипучей лестнице. Входная дверь не грохнула, а слегка щелкнула – Софи притворила ее очень аккуратно.
Как мог тихо Флойд поднялся на следующий этаж. Дверь в спальню Маргариты была чуть приоткрыта, и голос Греты слышался лучше. Она читала вслух газету, сообщая тете последние новости парижской жизни. Флойд сделал еще шаг и застыл в ужасе, ступив на скрипучую половицу. Грета умолкла, затем перевернула страницу и продолжила чтение.
Флойд приблизился к двери и увидел сквозь щель: Грета сидела, заложив ногу за ногу, уложив на колено газету. За Гретой виднелась кровать. Тетя оказалась настолько исхудавшей, почти безжизненной, что постель выглядела совсем уж пустой. На ней всего пара бугорков и складок, словно ее заправили неаккуратно после сна. Лишь присмотревшись, можно было угадать под ворохом одеял очертания человеческой фигуры. Лица Маргариты из-за двери было не увидеть – его заслоняла спина Греты. Но виднелась рука – тонкая иссохшая веточка, выглядывающая из рукава ночной сорочки. Читая газету, Грета держала руку тети в своей, очень нежно и осторожно поглаживая ее пальцы. От этого у Флойда вдруг сжалось сердце, и второй раз за