– Вы нашли новое тело для Кассандры?
– Пока нет. Машины Кассандры, похоже, заботятся лишь о том, как бы укорениться понадежнее. Возможно, решили остаться с Ожье, пока не минует кризис.
– Можно ее повидать? – спросил Флойд, вставая.
– Я сказал, что она поправляется, но не говорил, что она может общаться, – возразил Тунгуска, дружелюбно улыбаясь.
– И скоро она придет в сознание? – спросил Флойд, уныло садясь на кровать.
– К тому времени мы уйдем глубоко в тоннель. Наберитесь терпения.
– Вижу, настаивать бесполезно, – произнес Флойд, изо всех сил стараясь не выдать раздражения.
– Абсолютно. Мы делаем все возможное для исцеления Ожье, но в равной степени заботимся и о Кассандре, – сказал он, подойдя к кровати и ставя коробку у ног Флойда.
Тот посмотрел вниз: коробка полна пластинок. Вроде знакомые имена и названия студий.
– Надеюсь, это скрасит ваше пребывание здесь.
– Где вы все это взяли? – удивленно спросил Флойд.
– Груз, привезенный вами с Земли-Два.
– Я думал, мы его потеряли.
– Да, но это копии, воссозданные по сканам оригиналов. Скажите спасибо Кассандре за предусмотрительность.
Флойд вынул конверт. Семьдесят восемь оборотов в минуту. Луис Армстронг и креольский джазовый оркестр Кинга Оливера, «Чаймс блюз». Оригинал, выпущенный студией «Джаннетт», стоил тонну денег – конечно, если платить монетами. У Флойда была поцарапанная копия стоимостью чуть поменьше. И он ее прокрутил тысячу раз, пытаясь уловить, что Билл Джонсон выделывал на басах. Эта запись, видимо, позднейшая копия – Флойд такой раньше не видел. Конверт из необычного скользкого материала, на ощупь точно мокрое стекло.
– Это вы сделали? – спросил он, гладя диковинный конверт.
– Да. Без особого труда. Ведь у нас была вся необходимая информация.
Флойд наклонил конверт, и пластинка скользнула в руку – легчайшая, словно из пуха. Кажется, от малейшего прикосновения разлетится на тысячу кусочков.
– А я думал, ваша братия совсем не любит музыку. Судя по Ожье… И Сьюзен Уайт тоже не слушала.
– И Ожье никогда не говорила с вами об этом?
– Я хотел расспросить, да все некогда было. Тунгуска, а в чем дело? Музыка для вас слишком примитивное развлечение, вроде рисования на стенах пещер или резьбы по кости?
– Не совсем. Мы, жители Полисов, слушаем мелодии, хотя они сильно отличаются от привычных для вас. Но Ожье и большинство ее соплеменников просто невосприимчивы к музыке. К любой. И в этом есть наша вина. Мы украли у них музыку.
– Тунгуска, да как же можно украсть музыку?
– Думаю, от вашего внимания не ускользнуло, сколь сильно действует музыка на мораль воюющей нации. А теперь представьте, что источник воодушевления исчезает в одночасье. Мы уже создали вирус, способный быстро убить всех, если позволить ему предварительно заразить достаточное число людей. Но мы хотели не уничтожить противника, а обратить в нашу веру и усилиться благодаря этому. К тому же смертельный вирус нелегко распространить по всей зоне боевых действий. Как только он начнет убивать, будут созданы карантины, очаги болезни постараются изолировать с безжалостной эффективностью. Так что наши стратеги переделали оружие, заставив его поражать части мозга, отвечающие за речь. Предполагалось, что вирус успеет широко распространиться, прежде чем будет замечено и распознано его действие.
– Это вы зря, – буркнул Флойд.
– Но и такое оружие было забраковано, – продолжал Тунгуска с прежней невозмутимостью. – Оценки показали, что его применение приведет к десяткам миллионов смертей, поскольку развалятся основные социальные структуры. Люди не смогут нормально общаться. Поэтому вирус снова переделали. Результатом стала «А-музыка», нацеленная на определенные области правого полушария мозга, зеркальные левым частям, отвечающим за понимание и воспроизведение языка. Вирус сработал прекрасно, его жертвы потеряли всякую склонность к музыке. Они не могут сочинять ее, не способны играть, петь, даже насвистывать. Не могут и слушать. Для них это просто какофония, бессмысленное сочетание звуков. Некоторым музыка причиняет боль.
– Значит, и Ожье, и Сьюзен Уайт…
– «А-музыка» очень быстро распространилась по обществу ретров. Когда беду заметили, лечить было слишком поздно. Вирус укоренился. Его мутировавшие потомки распространяются и сегодня. Создан он был таким образом, что зараженные передавали его детям, а те – своим. И в конце концов подавляющее большинство оказалось лишено музыки.
– Но не все?
– Приблизительно одна десятая процента оказалась иммунной. Мы до сих пор не понимаем почему. Эти немногие считают себя счастливчиками. Их ненавидят, ими восхищаются – в равной степени.
– Но если вы отобрали у людей музыку, неужели не можете вернуть?
Тунгуска снисходительно улыбнулся:
– Мы пытались – ради нынешнего союза. Но нашлось очень мало добровольцев, согласившихся на вторжение в свой мозг. Большинство ретров не позволили бы нам даже вылечить сломанную ногу, не говоря уже про переустройство центральной нервной системы. А немногие смельчаки… Результаты были не слишком обнадеживающими. Если подопытные вспоминали, как музыка звучала раньше, то неизменно жаловались, что после восстановления она тускла, бесчувственна. Возможно, они были правы.
– А возможно, это обычное дело для всех, – заметил Флойд. – У меня-то никто музыку не отнимал, но, черт возьми, когда мне было двадцать, она звучала совсем не так.
– Признаюсь, у меня схожие подозрения. Но, принимая во внимание причиненный нами вред, нам по меньшей мере стоит прислушаться к мнению пострадавших. Вполне вероятно, что восстановление и в самом деле неполноценно.
– А как насчет вас? Если вирус повсюду, то должны были заразиться и вы.
– Тело и мозг програ полны роботов, сдерживающих вирусы. Но вы, Флойд… Машин-то у вас нет… – Тунгуска замялся. – Раз уж зашла об этом речь, я должен предупредить…
– Что вирус может в любой момент забрести на огонек?
– Пока, думаю, для вас угрозы нет. Нужно контактировать с несколькими носителями, чтобы вирус укоренился надежно. Но если останетесь в системе, будете свободно передвигаться в обществе ретров – рано или поздно вирус доберется до вас.
Флойд всмотрелся в свое глянцевое отражение на фальшивой пластинке.
– И я потеряю музыку, как Ожье?
– Наверняка – если, конечно, вы не единственный из тысячи, способный противиться вирусу.
– Спасибо. Рад, что предупредили.
– Честно говоря, я не ожидал такой реакции, – удивился Тунгуска. – Возмущение, ненависть, упреки – да, но благодарность…
– Вам не кажется, что возмущаться и упрекать уже поздновато? Что сделано, то сделано. Я же вижу, вы не очень-то гордитесь вашими трюками с вирусом.
– Вы правы, – произнес Тунгуска с видимым облегчением. – Мы ни в малейшей степени не гордимся. И если я могу сделать что-нибудь для компенсации…
– Можете, пожалуй. Услуга-другая в знак дружбы не помешает. Но лучше потом, когда разберетесь с вашей войнушкой за Солнечную систему.
– Сперва нужно остановить Ниагару. В грузе было что-то, крайне необходимое ему. Но только он знал, что именно. Нам было бы трудно это найти, даже располагай мы оригинальным грузом или копиями с разрешением на порядок выше, чем те, которые сделала Кассандра. Но времени на детальное изучение у нее не было.
– Погодите-ка, – произнес Флойд, поворачивая пластинку. – Если у нее не было времени изучить груз, откуда взялось вот это?
– Диски копировать нетрудно, достаточно сделать голографическое сканирование дорожек. Гораздо сложнее провести микроскопическое обследование журналов, книг и газет, разыскивая спрятанное послание. Кассандра успела просканировать пластинки, но все бумажное было просмотрено лишь поверхностно.
Флойд покрутил в руках конверт:
– Если послание было на конверте пластинки, с таким копированием вы его упустили.
– Вы имеете в виду зашифрованные координаты АБО? Да, возможно, упустили. Но вы ведь уже знаете: координаты – лишь крошечный обрывок информации. Всего несколько цифр. Их легко спрятать где угодно.
– Значит, искать бесполезно.
– Наверное. Я просто подумал, что музыка поможет вам приятно скоротать время. Вы так ее любите…
– Да, обожаю. Спасибо за любезность. Но без того, на чем можно проигрывать пластинки…
– Да бросьте! – перебил Тунгуска, лукаво усмехаясь. – Уж не думаете ли вы, что я мог об этом забыть?
Он глянул за спину Флойда, и тот обернулся. Минуту назад столик рядом с приемником был пуст, а теперь на нем стоял приличный электрофон.
– Восхитительный фокус, – улыбнулся Флойд.
– Наслаждайтесь музыкой! Я вернусь, когда появятся свежие новости.
После его ухода Флойд уложил пластинку на диск проигрывателя, опустил алмазную иглу звукоснимателя на дорожку. Динамик молчал, лишь изредка потрескивали помехи. Потом зазвучала музыка. Звук трубы Армстронга, лившийся с волшебной легкостью, заполнил каюту. Рояль под пальцами Лила Хардина звенел ясно, чисто, свежо, точно дождь в жаркий день. Флойд улыбнулся. Слушать Сачмо – всегда удовольствие, в любом месте и времени. Но было в музыке что-то странноватое, обескураживающее и тревожащее. Может, страх за Ожье мешал нормально воспринимать ее? Нет, даже во флойдовской исцарапанной копии было больше жизни, чем в этой новой, с иголочки, поделке. Где-то между Парижем и кораблем Кассандры из музыки ушла самая ее соль. Флойд снял пластинку, вернул в конверт, затем покопался в ящике, нашел несколько записей джаза, попробовал их – и вскоре бросил неприятное занятие. Может, дело не в записях, а в проигрывателе или акустике каюты. Но что-то определенно не в порядке. Будто слушаешь, как кто-то высвистывает мелодию, но чуть-чуть не попадает в такт.
«Спасибо за музыку, Тунгуска», – подумал Флойд невесело.
Затем улегся на кровать, сцепив руки на затылке. Включил приемник – те же самые новости.
– Теперь можно поговорить с Ожье, – сообщил Тунгуска. – Но пожалуйста, не утомляйте ее. Она слишком многое перенесла за последние пару дней.